Счастливый Новый Год для вдовы

— Насколько ты приличная девушка? — задал он внезапный вопрос, устроившись по соседству.

На секунду-две я испугалась — ну все, он устал ждать и сейчас прямо тут, в машине…

— В к-каком смысле? — уточнила с опаской.

— Вот выбираю — сразу поедем в ресторан, соответствующий твоему сегодняшнему роскошному имиджу, или, как я и задумывал, поваляем дурака в парке?

— В парке! — моментально отозвалась я. 

В крови пузырился кофеин, пальцы подрагивали от переизбытка энергии, и сидеть в ресторане казалось невозможной скукой.

Предновогодний парк оказался настоящей зимней сказкой. Тяжелые шапки снега качались на еловых лапах, пушистые легкие снежинки кружились над головой, таинственно мерцал в свете фонарей снег. Из динамиков на деревьях лились рождественские мелодии, в заснеженных киосках продавались исходящие паром стаканчики с глинтвейном и горячим шоколадом и даже на самых дальних дорожках можно было встретить дерево, увитое гирляндами, и разноцветные лампочки казались зачарованными сказочными фруктами.

Я наотрез отказалась позориться на катке, хотя Костя уверял, что совершенно не умеет кататься, последний раз на коньки вставал в детстве и будет отвлекать внимание на себя. Зато выбила десять из десяти в прицельном метании снежков в фанерную мишень в виде оленя из «Холодного сердца». Потом, правда, призналась, что ходила с папой в стрелковый клуб. В ответ Костя признался, что у него был юношеский разряд по фигурному катанию. Но с тех пор честно-честно не выходил на лед!

Мы поучаствовали в новогоднем квесте и нашли секретную тринадцатую елку, наряженную в заснеженном розарии.

И вот там, где мы оказались только вдвоем среди мерцающих в снежной тишине золотистых елочных огней, Костя поймал меня теплыми руками, обняв за талию под распахнутой дубленкой и вдруг замер, глядя на меня своими яркими светлыми глазами.

Я тоже смотрела на него, боясь моргнуть — стоит зазеваться, и он исчезнет.

Этот невозможный счастливый вечер был слишком хорош для моей жизни, и непонятно было, за что мне это все, я ничем не заслужила такой беззаботности и веселья. Я обычная, ничем не особенная, и в этом году вовсе не была какой-то особенно хорошей девочкой.

Костя склонился ко мне — и я перестала дышать.

Если он сейчас меня поцелует, я не буду возражать, не буду…

Но я лишь на мгновение перевела взгляд на его губы, не в силах больше выносить напряжение, возникшее между нами, и он вдруг отстранился:

— Поехали теперь греться в ресторан, как приличные люди, — идеально очерченные губы, на которые я все еще смотрела, сложились в грустноватую улыбку. 

Там я сбежала в туалет и долго отмывала с лица остатки хайлайтеров и блесток. Вечно у меня все наоборот — вот сейчас бы блеснуть! Но когда взглянула в зеркало, оказалось, что и без сантиметровой штукатурки я отлично выгляжу — кожа будто светится изнутри, глаза блестят, а румянец от мороза такой, какого никогда не добиться искусственными методами. Надо чаще гулять, что ли?

Я даже не заметила, что мы ели. С нагулянным аппетитом это могла быть хоть детсадовская манка, хоть лучшее творение мишленовского повара, я бы заметила только разницу в размере порций.

Еще кофе — покрепче, пожалуйста!

Десерт — на выбор Кости.

Мерцающие в полутьме свечи, блики на елочных гирляндах, которыми украшен зал, разговоры полушепотом и невозможное, незаслуженное тепло, исходящее от слишком идеального мужчины напротив — все было слишком прекрасно, чтобы быть правдой.

Новогодние чудеса случаются, правда же? Или скоро что-то пойдет не так?

Глава 18 Поцелуй

Когда мы вышли на улицу, вдыхая искрящийся морозный воздух, а потом сели в машину, где пахло имбирем и апельсинами и тихонько мурлыкало радио про «Let it snow», меня уже разрывали на части абсолютно противоположные чувства.

Я боялась спросить, куда дальше, я хотела сбежать, чтобы вернуться домой и укрыться одеялом, погружаясь в свою привычную зимнюю жизнь, и я боялась своего дома, хотя сейчас, отсюда, из этой точки пространства и времени вся прежняя жизнь казалась далекой и нереальной.

Костя потянулся помочь мне с ремнем безопасности, щелкнул замком — и вдруг коснулся губами моих губ. Без долгих взглядов и времени на размышления.

Я отозвалась спустя полсекунды — ошеломленная и в растрепанных чувствах, но точно понимая, что мне нравится, я хочу еще. 

Провела пальцами по неожиданно мягкой щетине на его щеке, коснулась теплой кожи на шее. Костя зарылся пальцами в мои волосы, и его губы, сначала нежно, а потом все настойчивее давили на мои, раскрывали их, вовлекая меня в водоворот чувств. Эта острота первых прикосновений, узнавания друг друга, знакомства — на уровне чуть глубже, чем просто разговоры, на каком-то доисторическом, бессловесном — я почти забыла, как это бывает.

Я почти забыла, как это вообще — целоваться наяву.

Оказывается, так остро чувствуешь стук собственного сердца и отзывающегося на него чужого. По рваному дыханию понимаешь, что с мужчиной, которого касаются твои губы, происходит такое же безумие, что с тобой. Его вкус, запах, тепло и жизнь вливаются в тебя вместе с дыханием через приоткрытые губы. И вместо простого обмена приятными касаниями случается нечто большее — рождается близость и тепло. 

Я потерялась в ошеломительных ощущениях, но всего одна мысль — я целых три года не целовалась по-настоящему! — вдруг заставила меня застыть. Замерзнуть.

Очнуться.

Вспомнить как скучали губы по поцелуям Дениса спустя всего неделю после его смерти. Как я плакала, виня себя за то, что думаю о такой ерунде.

Как он пришел и целовал меня. 

И я тогда не поняла, чего именно мне не хватает в его поцелуях. Не хватало — жизни. Но такие, призрачные, они все равно были лучше той черной пустоты, куда я погружалась без него. 

Мне было плохо, и он спас меня тогда.

А теперь, когда плохо ему — что делаю я?

Бегу от него.

К другому.

Костя остановился почти сразу, почувствовав отсутсвие отклика.

Отстранился, ловя мой взгляд. Но я смотрела в едва расцвеченную огнями темноту за окнами машины и кусала губы, словно наказывая их за то, что они только что делали.

Он положил ладонь на мою щеку, повернул меня к себе, но и это не помогло.

 Тогда он уперлся лбом в мой лоб и тихо спросил:

— Чего ты хочешь? Скажи мне.

Я часто и неглубоко дышала, пытаясь прийти в себя и могла ответить только: