Счастья хватит на всех

– Азад! Азад, старая лиса, у тебя ключи от ворот? – К ним бежала Захра. – Давай скорее, открывай! Пожарники приехали!

На Нюрку та даже внимания не обратила. Дядя Азад поспешил за администраторшей открывать ворота пожарным. А Нюрка, пользуясь моментом, рванула дверь. Глаза защипало от дыма, дышать в одно мгновение стало невозможно, а в лицо дохнуло жаром. Пахло палёной пластмассой, но огня не было видно. Впрочем, не было видно ничего. Облицованные панелями стены в комнате для персонала не горели, а плавились изнутри. Нюрка почти вслепую шарила руками по горячим панелям, пытаясь найти вешалку. Вот она! И куртка. Кажется, цела.

Она выскочила наружу, кашляя, задыхаясь. Забыла захлопнуть за собой дверь, но по коридору уже бежали пожарные, разворачивая на бегу шланги. А Нюрка судорожно перетряхивала карманы закоптившейся, ставшей из кремовой почти чёрной куртки. Да где же он? Вывалился телефон, старая «Нокия», неубиваемый кирпич. Спорить можно, такая не сгорит. Паспорт, кошелёк. Пустой, даже если бы и сгорел, не жалко. Ключи от дома. Где же, где? Вот! Дрожащими руками Нюрка вытащила платок. Обычный мужской платок, синий, с римским узором по краю. Европейский, местные мужчины пользуются платками с бута, национальным рисунком, похожим на изогнутые капельки. Платок был абсолютно цел и даже не подкоптился. Нюрка сжимала платок в руках, но ей и в голову не приходило вытереть им слёзы, бегущие по щекам.

Нет, слёзы она вытерла рукавом. А платок бережно сложила в четыре раза и спрятала туда, куда испокон веков женщины прячут всё, что слишком ценно, чтобы носить в карманах или сумочке. Постояла ещё немного в коридоре, посмотрела, как пожарные заливают водой их теперь уже бывшую комнату. Интересно, им дадут новую? Или администрация вообще всех уволит, узнав про чайник?

О том, что произойдёт, если её уволят, даже думать не хотелось. Нет, только не её. Все же знают, что Нюрка обедает на улице. И дядя Азад видел, как она шла со двора перед тем, как сработала сирена. А Эльмиру и Гюнель пускай увольняют, жалко, что ли? Может быть, новые девчонки, которые придут на их место, окажутся более интересными собеседницами?

На всякий случай Нюрка подошла к Захре узнать, что ей делать. Но та только замахала руками – иди, мол, домой, не до тебя. Всё равно никто сегодня заселяться не будет, гостиницу закроют на несколько дней. Нюрка окончательно повеселела. Полдня свободных!

Домой она, конечно, не пошла. Мама ждала её только к вечеру. И маме совсем не обязательно знать про пожар и внеплановый выходной. Можно гулять по городу, сколько влезет. Нюрке очень нравилось просто гулять – разглядывать прохожих, сидеть на лавочке в Нагорном парке и смотреть на море, бродить по улочкам Ичери Шехера и воображать себя Шамаханской царицей, обходящей свои владения. Отличное это развлечение – гулять. А главное, бесплатное.

Сегодня её потянуло к морю. По случаю ветреной погоды и середины рабочего дня народу тут почти не было, поэтому, не опасаясь посторонних глаз, Нюрка села на парапет и вытащила платок. Ещё раз тщательно его осмотрела. Целёхонек. Прижала к лицу. Увы, платок пах дымом и палёной пластмассой. От запаха его одеколона давно не осталось и следа, всё-таки уже год как платок хранился у неё, а не у настоящего владельца. Но иногда Нюрке казалось, что она улавливает слабый-слабый след того аромата. Она потом перенюхала всю парфюмерию в мужском отделе самого большого магазина косметики, но не нашла ничего даже приблизительно похожего. Так и не узнала, что у него за одеколон.

Но главное, от платка шло его тепло. До сих пор. Его вещь. Глупо, конечно. Он, наверное, ни разу им не пользовался. Да у него, может, миллион таких, на один раз. Может быть, Зарина распихивает ему по карманам эти платки, чтобы рукавом нос не вытер где-нибудь на камеру. Плевать. Нюрка предпочитала думать, что платок особенный. Просто потому, что побывал в его руках.

Странное дело, тот март прошлого года ей следовало бы забыть, просто стереть из памяти. Но кроме всего плохого в том марте была встреча со Всеволодом Алексеевичем. Её Нюрка точно не хотела забывать. Напротив, она помнила каждую секунду того волшебного вечера.

Всё произошло в коридоре пятого этажа гостиницы, где и сегодня она работала. На пятом этаже люксы, их убирает Эльвира. Но Эльвира заболела, и на её участок поставили Нюрку. Поставили так поставили, ей тогда вообще плевать было на всё, что происходило во внешнем мире. Она автоматически пылесосила, передвигала мебель, вытирала пыль. Не девушка, а зомби из дешёвого ужастика. Стеклянные глаза, механические движения. Утром одна мысль – надо встать и пойти на работу. На работе, после принятой таблетки, никаких мыслей совсем. Вечером дежурный разговор с мамой ни о чём, домашние заботы, ещё одна таблетка – и спать, спать, спать. Волшебные таблетки отключали сознание ровно на столько, чтобы не думать ни о чём лишнем. Только элементарные бытовые действия, только односложные ответы.

А в тот день она таблетку выпить забыла. Просто забыла. Зашла в очередной люкс, стала снимать постельное бельё. Откинула одеяло и увидела на простыне что-то длинное и красное. Машинально подобрала и завизжала. Использованный презерватив. Липкий и полный того самого… Опять оно… И тот же запах свернувшегося белка… Воспоминания накатили волной, все сразу. И лицо, угловатое, некрасивое, с юношескими прыщами. И прикосновения, холодные, грубые, чужие. И унижение, такое сильное, что на его фоне даже боль там, внизу, показалась второстепенной.

Она вылетела из номера, сползла по стене и заплакала. Сидела на корточках, обняв коленки, и выла, раскачиваясь

вперёд-назад. Чёрт знает, что он подумал, увидев горничную в таком виде. Мог бы и мимо пройти. А мог вообще на ресепшн позвонить и возмутиться. Пятизвёздочная гостиница! Каждый день новые колготки! А тут – истерика. Её бы не выгнали, конечно, вошли бы в положение. Захра-то знала, что с ней произошло. Но неприятности Нурай всё равно бы нажила.

Но Туманов на ресепшн жаловаться не пошёл. Остановился, протянул руку и легко, как котёнка, поднял её на ноги.

– Такая красивая девушка – и плачет, – проговорил он, и от одного только голоса у Нюрки внутри всё перевернулось. – Ну, кто обидел?

Он держал её за плечи, и разум Нурай кричал, что нужно бежать отсюда как можно скорее. Он мужчина. Он прикасается к ней. Он такой же, как все. А тело, которое должно было содрогаться от отвращения, плыло и таяло. Нюрка чувствовала, что теряет над ним контроль. Так хотелось прижаться к этому большому, сильному и надёжному человеку. И объяснить, почему она плачет. Как будто он мог всё исправить.

– Так кто тебя обидел? – допытывался Туманов.

– Ни-икто, – пробормотала Нюрка.

– Просто так плачешь? Рассказывай! Постояльцы раковину разбили, а на тебя теперь её вешают? Из номера деньги пропали? Или просто ноготь сломала? Какие там ещё у вас, девушек, беды случаются? Ну хватит уже реветь! Держи платок.

И вытащил платок из кармана, отдал ей. А в следующую секунду его окликнул какой-то лысый мужик.

– Всеволод Алексеевич, ну сколько тебя ждать? Выезжаем через пять минут! Опять к девушкам пристаёшь? Опоздаешь ты на концерт, друг мой.