Щепа и судьба
Шрифт:
Однако вместо лекций часть августа и весь сентябрь мы провели на местном кирпичном заводе в качестве подручных рабочих. Меня поставили нарезать кирпичи из глиняного хобота, подаваемого на станок по транспортеру. Некое подобие хлеборезки, только вместо ножа натянута проволока. Работа казалась не в тягость, тем более какие-то деньги, но нам заплатили. То был первый взнос в моей жизни в семейную копилку.
Когда начались занятия, то мы с удивлением увидели, что кроме нас в группе, прошедшей кирпичную практику, за партами сидят множество студентов, намного старших нас по возрасту, как тогда казалось, «пожилых». Держались они особняком и на занятиях показывались далеко не каждый день. Позже выяснилось, что почти все мои одногруппники успели поработать и нас, пришедших прямиком в институт из-за школьной парты, всего-то трое или четверо человек. Потому, наверное, дружбы не то что крепкой, а даже обычных теплых отношений
А вот на первой сессии я лишний раз убедился, что точные науки не мой профиль. Обществоведение, историю, психологию и геометрию сдавал если не на пятерку, то на вполне приличную оценку. Зато матанализ с формулами на полстраницы мой разум отказывался воспринимать. Все эти закодированные значки казались мне чем-то нереальным, придуманным и для жизни абсолютно не востребованным. Опять же помог репетитор, один из старых папиных друзей, что частенько забегал к нам просто поговорить с родителями. Он сумел как-то разъяснить мне тайный смысл громоздких формул, и с грехом пополам прошел и через это испытание.
Удивительно, но в то время практически все преподаватели были мужчины. Женщин же было всего ничего, и мы их почему-то побаивались, поскольку именно от них и шли всяческие неприятности. Главное, что в сравнении со школой нас, рядовых студентов, воспринимали как-то иначе. Не сказать, что как равных, но как будущих коллег, будет точнее. Кто-то даже обращался на «вы». И никаких назидательных речей, моралистики. Совершенно другой уровень и, соответственно, подход. Теперь это называется гуманной педагогикой, где тебя не выворачивают наизнанку, а терпеливо объясняют, показывают, просят повторить. И еще наши педагоги не скупились на похвалы. На улыбки. На сочувствие. И предлагали работу. Кому простым лаборантом, а кто посообразительнее, тем давали темы по какой-то научной тематике.
Меня уже в сентябре месяце зафрахтовали на полставки в наблюдатели станции ИСЗ (искусственных спутников Земли). Сама станция находилась на верхнем этаже тогдашнего Дома пионеров и подчинялась непосредственно Академии наук СССР. К тому же это буквально в нескольких десятках метров от моего дома. Опять же лишняя копейка в семейный бюджет. На работу нужно было выходить через ночь. С раннего вечера и до утра. Пока не рассветет. Потом составлять телеграмму с координатами пролетавших над нами спутников (зашифрованную специальным цифровым кодом) и сломя голову нестись на почту, находящуюся в подгорной части города, а потом так же пешком возвращаться домой, чтоб хотя бы часок соснуть до начала лекций. Великую радость испытывал, когда «неба не было», как выражался мой начальник. То есть небо оказывалось сплошь затянуто облаками и можно было поспать вволю. Тогда, наверное, и испортил свой сон, и всю оставшуюся жизнь мой режим шел с перекосом на ночные бдения. Доработал до весны и отказался. Понял, дальше такую нагрузку не выдержу…
И еще мне повезло оказаться в числе наблюдателей полного солнечного затмения, что в октябре месяце, когда учился на втором курсе, произошло в нашем регионе. И опять меня пригласили участвовать в наблюдениях, но не визуальных, а следить за прохождением радиоволн по показаниям приборов в момент, когда солнце было некоторое время закрыто лунным диском. Каждые 15 секунд следовало делать запись с приспособленного для этого милливольтметра. Данные отправили куда-то в Москву, а мне посоветовали по тем результатам написать работу. Это было уже что-то околонаучное. Собрав все данные, доклад написал и, гордый данным фактом, с пафосом выступил с докладом на студенческой конференции. И… получил по полной от однокурсников, с усмешкой воспринявших мое выступление. Видимо, посчитали, что тем самым втираюсь в доверие к преподавателям. Тогда не придал этому большого значения, но потом, на последнем курсе мне то выступление припомнили.
Следующим моим увлечением стала, как ни странно, психология. Ее у нас вел очень пожилой преподаватель, по неизвестной мне причине перебравшийся в Тобольск из Москвы. Он подсовывал мне разные полезные книги по своей тематике, а мое воображение уже само подсказывало тему, которая, как мне казалось, не была до конца исследована. К примеру, заинтересовало влияние освещенность классов в разных школах на качество получаемых учениками оценок. Произвел во всех школах с помощью лабораторного люксметра измерения, результаты занес в таблицу, а рядом проставил процент средней успеваемости по классам. Результат хоть и был предсказуем, но поразил всех. Особенно директоров школ, В плохо освещенных классах годовые оценки были гораздо ниже. И хотя, как оцениваю те свои исследования с сегодняшних позиций,
особых открытий мной совершено не было, меня пригласили на студенческую конференцию в Тюмень и даже вручили там какой-то приз. Но в школы после этого приказано было меня не пускать.Поняв, что на этом моим исследованиям пришел конец, зацепился за совсем сногсшибательную тему: восприятие людьми времени. Ни я сам, ни мой руководитель не могли ответить на простой вопрос: каким органом чувств человек воспринимает время. А мне хотелось выяснить именно этот сокрытый от науки факт. В институте мне дали небольшую комнатку для экспериментов, а потом знакомый директор пустил-таки меня в свою школу и разрешил проводить испытания на всех учениках. Методику разработал сам, сделал даже небольшой стенд и, что называется, прогнал через него сотни две учеников самых разных классов. Данные опять же заносил в таблицу, и их набралось две толстенных папки по 200 или 300 листов, сплошь покрытых цифрами. Но что с ними делать дальше и как обрабатывать, обобщать, на это моего опыта не хватило.
Тем временем мой престарелый руководитель заболел и срочно уехал обратно в столицу, а на его место прибыл другой молодой психолог. Показал ему свои труды, он заинтересовался и подкинул мне несколько формул, до которых без его помощи вряд ли когда докопался. Кроме того, он выделил мне в помощь несколько студентов, и мы сообща просчитали собранные данные по предложенным формулам, вывели графики, начертили таблицы, и работа наша предстала совсем в ином виде. На сей раз меня уже пригласили на конференцию психологов Урала и Сибири в Екатеринбург. Там несколько солидных ученых заинтересовались моими исследованиями, предложили поступать к ним в аспирантуру и продолжить обучение, работая по начатой мной теме. Но… к тому времени мои интересы были далеки от научных изысканий, и вновь садиться за парту мне не хотелось ни под каким предлогом.
Дело в том, что в те самые годы в Тобольск проложили железную дорогу. В аккурат, когда учился на третьем курсе. В день прихода первого поезда нас с еще одним сокурсником вызвал с лекций преподаватель, занимавшийся вполне профессионально фотографией и даже умеющий снимать фильмы на любительскую кинокамеру. Он видел, что я не расстаюсь с отцовским фотоаппаратом, и решил подключить меня к фиксации исторического момента прибытия в город первого поезда. И хотя я тогда понятия не имел, как этой самой кинокамерой пользоваться, но тут же согласился. За пять минут нам объяснили, куда нужно нажимать, как наводить резкость, и мы были отправлены заряжать кассеты кинопленкой. Процесс зарядки первых отечественных кинокамер оказался не столь легким, как может показаться на первый момент. Нужно было в полной темноте вставить киноленту в разные барабаны, зажимы и пропустить через несколько роликов. Но, несмотря ни на что, мы справились.
Потом на попутках доехали до места, куда должен прибыть по новому железнодорожному мосту через Иртыш первый поезд, и смешались с толпой горожан и чиновников самых разных рангов. Показался поезд, нажал на нужную кнопку, и через несколько секунд кассету заело. Вставил другую, вроде снял, помчался к ораторам, что толпились возле трибуны. Тоже щелкнул несколько раз и довольный собой стал ждать приятеля, который где-то задержался.
После проявки пленки выяснилось, что я снимал, как обычно, фотоаппаратом. И на пленке сохранились кадры длительностью в несколько секунд. Этакое моментальное кино. Меня высмеяли. Но на этом не успокоился, выпросил кинокамеру домой и начал снимать все, что видел вокруг. Научился составлять растворы и проявлять кинопленку, после чего процесс киносъемки, как вирус вошел в меня и не покидал почти два десятка лет. Вот почему перспектива стать кинооператором вытеснила из меня робкий силуэт научного работника. Но, как оказалось, не навсегда.
А еще время нашего обучения совпало с эпохой зарождения КВН. На маленьких мутных экранах с черно-белым изображением мы все наблюдали каждое выступление команд. Дошло это поветрие и до нашего скромного вуза. В группу пришел декан и шутя пообещал, что тем, кто будет участвовать в выступлении на конкурсе местного КВН, стипендию будут выдавать на день раньше. И уже серьезно добавил: «Надо, ребята».
Староста составила список и объявила себя капитаном. Меня тоже записали. Но староста не умела сочинять что-то похожее на стихи и рассказывать смешные истории. А у меня хоть и не очень, но что-то получалось. Потому наш куратор, присутствующий на репетициях, поставил меня во главе команды. И этот факт наша староста припомнила мне на последнем курсе перед самыми госэкзаменами. А так мы четыре года подряд выходили на сцену веселить зрителей. Ко мне даже обращались студенты старших курсов, чтоб помог им для выступления переделать какую-нибудь песенку или сочинил шуточные куплеты. Тогда я еще не понимал свое предназначение и даже стеснялся своего сочинительства.