Счет на двоих

А еще он был молод, внушал надежды и чувство свободы.

"Никогда не верь никому за тридцать — или будешь плакать". Но здесь и не было никого старше тридцати! Мир был моложе в те буйные годы конца шестидесятых. Такого не было ни раньше, ни позже.

В конце того десятилетия потребовалось изобрести особый словарь, чтобы выразить новый стиль жизни, а старые слова приобретали совсем другое значение.

Хиппи, яппи, дети цветов, новоявленные иисусы толпой ворвались в мир, пугая и шокируя старших любовью напоказ, сексуальной групповухой, наркотическими трансами, хэппенингами, неистовыми пьяными загулами, лежанием где попало и беспрецедентной раскованностью.

— Я знаю, — сказал Ральф Флетчер перед отъездом Дэнни в колледж, именно так — не я "надеюсь", а "я знаю", — у тебя достаточно здравого смысла, чтобы не связываться с этими… э-э… этими бородачами.

Передачи вечерних теленовостей внушили ему антипатию ко всем кудлатым, патлатым и небритым. Даже собственные усы его стали смущать.

Тирада отца вызвала у Дэнни вздох сожаления. Она обожала отца, но чувствовала, что он принадлежит к эпохе динозавров. Советы Мэри Флетчер были иного свойства.

Дэнни отправилась с матерью сделать покупки в Принстоне. Ее экипировали полным комплектом "приличной одежды": юбками от Джона Мейерса, свитерками с лэйблом "Фэйр-айл", шестью парами кожаных туфель и солидным запасом белого хлопчатобумажного нижнего белья (материал больше годился для обтягивания матрацев). Теперь каждый нью-йоркский коп мог с первого взгляда распознать ее благонадежность, даже без изучения качества исподнего.

Белый цвет был "приличным", белое соответствовало хорошей репутации. Хлопчатобумажное белье считалось в Хапперстауне лучшим. Сама мысль, что дочь в один день может отказаться от привычных атрибутов женского белья — лифчиков, панталон, чулок и комбинации, — была настолько чудовищной, что даже не обсуждалась.

С точки зрения миссис Флетчер, девушки без лифчика могли принадлежать только к одной профессии. Для нее девственность (и все проявления невинности) была вопросом исключительной важности. Тут никаких отступлений от правил быть не могло.

— В приличном обществе не уважают девушек, которые сами себя не уважают. Ты поняла меня, Дэнни?

Дэнни слушала ее, но не слышала.

Через несколько недель после ее приезда в колледж Дэнни сменила свитера и юбки на маечки и голубые джинсы. Соски совершенно неприлично выпирали, с точки зрения бабушек, а аккуратная прическа превратилась в свалявшуюся копну.

На следующий год она отказалась от традиционных взглядов на девственность, что случилось одновременно с потерей невинности. Виновником был студент-скрипач из колледжа Уилларда. Теперь и с сексом все стало "о'кей". Ничего великого не случилось, но было хорошо. Когда это свершилось, она испытала скорее удовлетворение, чем вину.

"О Боже, — подумала она тогда, — видели бы меня сейчас родители!"

Уже за первый год ее учебы в колледже произошло много таких "превращений". Теперь она спокойно валялась на травке в парке у площади Вашингтона, распевая модные шлягеры; тусовалась в грязи в буйной толпе Вудстока; участвовала в студенческих демонстрациях против войны во Вьетнаме; читала сомнительные статейки в бульварных журналах. Дэнни научилась ругаться, курить самокрутки и "балдеть".

Но все это она делала с определенной умеренностью.

Ральф Флетчер опасался, что она "станет хиппи или того похуже". Хотя Дэнни с удовлетворением и воскликнула в сердцах: "Видели бы они меня!" — она осталась верна семейным взглядам. По современным стандартам Дэнни была вполне разумной и амбициозной молодой женщиной, попавшей в среду бунтующей анархии, но предпочитающей видеть историческую перспективу. Короче говоря, она не стала такой же радикальной бунтаркой, как многие другие.

Достаточно ей было сказать: "Давайте с умом во всем разберемся" — на митинге "За сексуальную революцию", как ее едва не раздавили и не затоптали ногами. Больше Дэнни на подобные сходки не являлась.

Другое дело — участвовать в демонстрации с антивоенным плакатом, когда можно было получить полицейской дубинкой по голове!

Итак, Дэниель Флетчер не носила бюстгальтер, не подкладывала бомб, не трахалась со всеми без разбору, не забывала о своих планах покорения мира…

Чего нельзя было сказать о Кейси Карлсон.

— Воспринимайте нас такими, какие мы есть, — Дэнни защищала свою соседку по комнате в студенческом общежитии. — Не забывайте, мы даже спим в одной койке, Кейси и я. Мы — лучшие подруги и такими останемся.

Однако публичное выражение взаимной привязанности лишь маскировало глубоко сидящие различия.

Дэнни восхищалась Кэтрин Кортни Карлсон, которая предпочитала, чтобы ее называли просто Кейси. Она одновременно завидовала Кейси, жалела ее и возмущалась. Делить комнату с самым сексапильным существом в колледже Бэрнарда было сильным испытанием для тщеславной Дэнни. Как она могла не почувствовать себя "второсортной штучкой", спутником на орбите девчонки, у которой было все?

Что касается женских достоинств, Кейси могла удовлетворить самые взыскательные вкусы. Пышные светлые волосы, классические черты лица, привлекательная стройная фигурка, которую не портили океаны пива и горы жирной пищи. Это было уж слишком. Да к тому же Кейси могла позволить себе бездумно тратить деньги и иметь шикарные вещи (ее мать была известной моделью, что позволило ей часто и с выгодой выходить замуж) — все это снова убеждало Дэнни, как несправедливо устроен этот мир.

Кейси была ужасно избалованна. У нее была своя красная спортивная машина, которая возникла по первому требованию, как и все, чем она владела.

"Возьми мои серьги!" — настаивала Кейси, когда Дэнни принаряжалась на вечеринку.

Или: "Эта вещичка от Диора смотрится на тебе лучше, чем на мне (чистая ложь!). Сделай мне одолжение, надень ее".

Шмотки у нее были великолепные, от лучших модельеров, из самых шикарных магазинов. Слюнки начинали течь от одного взгляда на марку изготовителя.

К тому же она была совсем не дура. "Бабки, красота и мозги", — сказал о ней один парень. Как можно было этому не завидовать?

Конечно, Дэнни не могла поверить в искренность их дружбы. Где же тут равенство? Что могла простая смертная Дэнни предложить взамен?

Как принцесса из волшебной сказки, Кейси была обречена на обожание и восхищение. Ей не нужно было стараться ничего делать: мир и так лежал у ее ног. Хотя Кейси считала, что она совсем не так красива, как ее мать, не так одарена, как ее отец, не так умна, как Дэниель Флетчер…

И так она прибеднялась до бесконечности. Зато с мужчинами Кейси чувствовала себя замечательно. Она жить не могла без того, чтобы ее обожали. "Чокнутая на парнях", — сказала бы о ней Мэри Флетчер.