Щит

Ждать описания того, что я должен был вытворить со своей жертвой, десятник не стал — сорвался с места и хо-о-орошим таким колуном [116] отправил посыльного на пол:

— Еще одно слово о моей дочери — и я вырву тебе язык!!!

— Сыч, архх [117] !!! — вполголоса рявкнул напарник Рыжего, подскочил к валяющемуся на полу посыльному и рывком поставил его на ноги: — Сюда кто-то поднимается! Давай, приводи себя в порядок, а то нам не поздоровится…

116

Колун — название удара.

117

Архх — аналог нашего «атас» (жарг.).

Кое-как утвердившись на подгибающихся ногах, парень вытер сочащуюся из носа кровавую юшку, посмотрел на заляпанный рукав и с ненавистью уставился на десятника:

— Да я ж тебя…

В это время со стороны лестницы послышался недовольный рык начальника караула:

— Сыч? Башмак? Где вас носит, Двуликий вас забери?

Готовый броситься в драку посыльный мгновенно остыл и принялся торопливо заправляться. А десятник, осенив себя знаком животворящего круга, скользнул к дальней стене коридора, повернулся ко мне лицом и молодцевато гаркнул:

— Напротив камеры Бездушного, ваш-мл-сть! Контролируем прием пищи…

Что на это ответил начальник караула, я не услышал — его слова заглушил возмущенный женский крик:

— Вы его что, еще и кормите?

На этот раз Рыжий изучал разрешение, подписанное королем, не минуту-полторы, а добрых десять. И все никак не мог решиться отпереть решетку. Я его понимал: судя по непрекращающимся воплям, дама, явившаяся по мою душу, была порядком не в себе. Значит, оказавшись в коридоре, должна была повести себя агрессивно и тем самым могла подвергнуть мою жизнь и здоровье опасности.

В общем, если бы не раздраженный рык начальника караула, обещавшего взять всю ответственность на себя, десятник, скорее всего, нашел бы в разрешении какой-нибудь изъян и отправил бы посетителей за новым. Надеясь, что в следующий раз они придут не в его дежурство.

Когда Рыжий отпер замок, а гостья «в качестве благодарности» обозвала его сиволапым отпрыском колченогой кобылы и драного медведя-шатуна, я искренне посочувствовал ее мужу — на мой взгляд, у него были все основания считать этот «дар Вседержителя» [118] проклятием.

118

Дар Вседержителя — иносказательное название суженого.

Впрочем, когда это самое «проклятие» возникло перед решеткой, отделяющей мою камеру от коридора, мне стало не до сочувствия: «оно» оказалось наряжено в роскошное желтое платье с темно-серыми вставками — в родовые цвета графов Уверашей!

Пока я пытался сообразить, какого Двуликого ей от меня надо, рядом с ней возникли ее спутники — седой, как лунь, мужчина лиственей сорока пяти и двое мальчишек, старшему из которых было в лучшем случае пятнадцать.

Не успев толком оглядеть ни меня, ни мою камеру, графиня Увераш снова сорвалась на крик: по ее мнению, убийца ее детей должен был сидеть не на нарах, а в «Червяке». Или висеть на стене. Распятым.

Кормить меня не следовало вообще, а поить разрешалось исключительно расплавленным свинцом. Причем, желательно, в присутствии кого-то из Уверашей. Ну, и для полного счастья меня надо было немедленно лишить возможности спать — нацепить на шею «Ожерелье Бессонницы» [119] и убрать из камеры нары.

Представив себе ожидание суда в таких условиях, я криво усмехнулся. И совершенно зря — увидев мою ухмылку, гостья чуть не лопнула от возмущения и потребовала у начальника караула немедленно отправить меня в пыточную, «дабы королевские палачи стерли с его лица эту счастливую улыбку».

119

«Ожерелье Бессонницы» — стальной обруч с приваренными к нему полуметровыми шипами, не позволяющий заключенному нормально лечь.

Сотник опешил. Потом попробовал объяснить, что, согласно Праву Крови, пытать заключенных, признавших свою вину, запрещено, и чуть было не лишился глаз — поняв, что ее требование никто исполнять не собирается, донельзя возмущенная графиня сорвалась с места и ногтями вцепилась ему в лицо.

Пока начальник караула боролся с вбитыми в подсознание рефлексами и пытался придумать, как отцепить от себя озверевшую дворянку, не касаясь ее руками, граф Ильмар, пожиравший меня ненавидящим взглядом, вдруг вышел из ступора и, дернув жену за руку, заключил ее в объятия.

Та попробовала вырваться, отвела руку для удара, но, наткнувшись на ледяной взгляд мужа, сломалась — закрыла лицо руками и расплакалась.

Граф Увераш скрипнул зубами, повернулся ко мне и многообещающе ухмыльнулся:

— Ты мне заплатишь… За все… Понял?

Я равнодушно пожал плечами — мой Путь практически завершился, и угрозы какого-то там графа волновали меня не больше, чем прошлогодний дождь.

Покосившись на плачущую мать, старший из ее сыновей вдруг тряхнул головой, решительно стянул с пальца родовое кольцо и, сделав шаг вперед, с поклоном протянул его отцу:

— Граф Ильмар?! Я возвращаю вам Имя и… прошу благословения на месть…

Глава 25 Король Неддар Третий, Латирдан

Пятый день первой десятины первого травника

Открыв глаза и почувствовав, что улыбается, Неддар благодарно прикоснулся ладонью к своей груди [120] , рывком перевернулся на правый бок и посмотрел на мерную свечу. Словно почувствовав его взгляд, тоненький язычок пламени ярко вспыхнул, заставив дернуться прячущиеся по углам тени.

120

По представлениям хейсаров, Хэль насылает сны, касаясь груди спящего одной из своих ладоней. Если касается левой — то снится что-то злое или страшное, если правой — то доброе и хорошее. Прикосновение к груди после пробуждения — что-то вроде благодарной молитвы за хорошие сны.

Полюбовавшись на зыбкую грань между огнем и тьмой, только-только коснувшуюся второй черты [121] , король сладко потянулся, покосился на занавешенное окно, за которым слышался отдаленный шум никогда не засыпающего дворца, и отбросил в сторону одеяло.

Первый же шаг по соловьиному [122] полу — и за дверью начался переполох. Сначала лязгнула сталь — скорее всего, кто-то из телохранителей, сорвавшись с места, зацепил ножнами меча косяк. Потом скрипнула сама дверь и, кажется, кресло, на котором пробуждения короля дожидался хранитель королевской опочивальни. Затем раздался звук разбиваемого кувшина, и чей-то смутно знакомый голос в сердцах помянул Двуликого. Еще через мгновение стенания прервались, но в опочивальню ворвались оба дежурных телохранителя.

121

После второй черты начинается час жаворонка. То есть время приближается к шести утра.

122

Соловьиный пол — покрытие, каждый шаг по которому вызывает мелодичный скрип.

Убедившись, что их сюзерену ничего не угрожает, они тут же разделились — первый скользнул к стене и превратился в статую, а второй вернулся на оставленный пост. Потом дверь скрипнула снова — и на пороге возник Даран Скопец:

— Доброе утро, сир! Изволите одеться?

— Как видишь, я уже одет… — демонстративно почесав голый живот, чуть громче, чем обычно, ответил король. — Я работал! Всю ночь! А сейчас собираюсь пойти потренироваться…

— Вы себя совсем не бережете… — так же громко посетовал хранитель, потом аккуратно притворил за собой дверь и еле слышно добавил: — Ваше величество, так нельзя! Граф д’Ларвен приезжает во дворец каждое утро, а вы еще ни разу не позволили ему воспользоваться привилегией, пожалованной вашим отцом!