Щит
Шрифт:
С некоторым удивлением Ревик осознал, что помнит эту комнату… или же помнит другую, чертовски похожую на эту. Что-то в её планировке и ощущении мгновенно показалось сильно знакомым, вопреки отсутствию ясных воспоминаний, с которыми это можно было связать.
Контрастируя с цементной камерой и грубыми каменными коридорами, здесь пол состоял из мраморной плитки, устеленной коврами замысловатого ручного плетения. Самый крупный ковёр, занимавший центр комнаты, изображал сине-золотое солнце, пересечённое белым мечом.
Вопреки тому, что символ ему знаком, Ревик ощутил, как что-то в его сердце отреагировало
Например, Врег. Возможно, даже тот пожилой версианец.
Находясь здесь, Ревик почти мог поверить в то, что это правда. Эти люди не походили на тех жителей Сиртауна, которые мнили себя террористами, таясь по углам. Не похоже, чтобы они играли в игру. Они казались настоящими.
Когда они поднимали флаг Сайримна, это ощущалось иначе.
За решёткой каменного очага в центре комнаты горело пламя. Над ней в потолке находилась круглая дыра, вероятно, для дымохода. Сам очаг окружало несколько мягких сидений. Ещё больше таких сидений было расставлено вдоль стен из тёмного камня по обе стороны.
Карта местности Азии висела над массивным прямоугольным столом. Древесина стола выглядела старинной и как будто происходила от необычного дерева, словно оно проделало долгий путь, чтобы осесть в этой пещере. Вокруг органического монитора были разбросаны бумаги, несколько сальных свечей, а также раций, тоже органических. На каменной полке за столом возвышалась серебряная скульптура меча и солнца.
Похоже на чей-то рабочий кабинет.
Может, это также использовалось как спальня.
Ревик посмотрел на расположенный неподалёку стеклянный шкафчик с оружием. Большинство единиц не выглядело рабочими. Однако он заметил несколько австрийских винтовок Мондрагона, винтовку Росса, маузеры, люгеры, даже старый пистолет Намбу из Японии…
— Привет, племянник.
Он застыл, повернувшись на голос.
Из теней возле одного из мягких сидений проступила фигура.
Тёмное одеяние Сарка идеально сливалось со стеной. Он сидел так неподвижно и тихо, что Ревик не видел его, хоть на нем не было ошейника, и они делили одну конструкцию.
Сердце Ревика заколотилось быстрее, как только он различил лицо мужчины.
Вытянутое худое лицо обладало чертами, лишёнными возраста; его цвет и форма словно вырезались на тёмном камне, гладкие и белые, возможно, от слишком долгого пребывания под землёй. Ревик мгновенно почувствовал, что видящий был очень старым.
И все же его возраст выдавал лишь его свет — и его глаза, которые немного ввалились в череп.
Сердце Ревика колотилось все быстрее, пока он всматривался в это исхудавшее лицо. Его сердце болело, отяжелело в груди. Он не мог дышать. Ему было холодно и жарко одновременно.
Клаустрофобик.
Он рефлекторно потянулся к Элли и запаниковал, когда не сумел её найти.
Он не осознавал, что пятится назад, пока не врезался спиной в камень органической двери.
Ревик постарался контролировать себя, отстранить свой свет. Он смутно осознавал, что у него начинается то, что считалось панической атакой. Он стиснул свою грудь. Его сердце болело, его лёгкие тоже.
Ему отчаянно хотелось убежать, но он не мог дышать.
Он смотрел, как Сарк
пересекает комнату, осознавая, что мужчина выше его как минимум на несколько дюймов. Эта разница увеличивалась, превращаясь в его воображении в целые футы. Он видел беспокойство в этих помутнённых, бледных глазах и почувствовал себя пятнадцатилетним.— Уйди от меня, — выдавил Ревик.
Он беспомощно смотрел, как все вокруг начало сереть.
Сознание ускользнуло от него так быстро, что у Ревика не осталось времени потянуться к двери или даже послать последний сигнал с просьбой о помощи.
***
Ревик открыл глаза.
Он смотрел на костлявое лицо, уверенный, что ему это снится. Всматриваясь в тёмные, желтоватые радужки, он мог думать лишь о том, что эти радужки были цвета мочи… вот только мочи какого-то больного или крайне обезвоженного человека.
Его взгляд сфокусировался обратно.
Глаза над ним были непрозрачно-белого цвета, цвета побелевших костей.
Сарк потянулся к его руке. В его мягком голосе звучало беспокойство.
— Племянник! Племянник, с тобой все в порядке? Дыши, сын мой. Дыши…
Ревик постарался заставить язык работать. Он оттолкнул худые руки, не желая прикасаться к ним. Он постарался подняться с пола.
Сарк немедленно убрался с дороги.
Он наблюдал за Ревиком этими белыми глазами, стиснув перед собой длинные пальцы, пока Ревик с трудом принимал сидячее положение.
Ревик прислонился к каменной стене, вообще не глядя на Сарка и стараясь выровнять дыхание. Приподняв тело на руках и здоровой ноге, он скользнул вверх по каменной стене, чтобы отодрать себя от пола.
Затем он просто стоял там, наваливаясь всем весом на стену и тестируя свою способность держать равновесие.
Он заставил своё лицо опустеть.
То, что слетело с его губ, все равно прозвучало агрессивно.
— Ты Салинс?
Когда Ревик обернулся через плечо, исхудалый видящий склонил голову в знак согласия. Он продолжал изучать лицо Ревика. Шепоток беспокойства витал вокруг света Ревика, но он избегал его, подавляя импульсивное желание съёжиться от прикосновений aleimi старика.
— Ты меня помнишь, племянник? — спросил Салинс.
Горло Ревика попыталось сжаться.
Знакомая манера, в которой пожилой видящий обращался к нему — да даже диалект, на котором он говорил, странно ударил по Ревику. Это был прекси, но все же такой прекси, о котором у него не имелось сознательных воспоминаний.
Должно быть, он знаком ему по времени с Шулерами. Непременно.
Но осмотревшись по сторонам, Ревик ощутил сомнение.
— Нет, — ответил он. — Я тебя не помню.
Ревик ощутил, как его вновь касается серебристый свет, и отпрянул, хотя какие-то части его отреагировали на это прикосновение.
— Ты выглядишь не очень хорошо, племянник, — заметил Салинс, все ещё меряя его взглядом тех белых глаз. — Даже если не брать в расчёт ногу. Ты болел?
— Нет, — Ревик шагнул в сторону, образуя между ними больше расстояния. — Мы знаем друг друга? Это обращение «племянник» носит не только церемониальный характер? Если мы действительно связаны какими-то узами крови, то ты весьма своеобразно возобновляешь отношения.