Считайте это капризом…

Марина шагнула к двери, а угодила в его объятия. И вместо того, чтобы вырваться или, на худой конец, возмутиться, безропотно положила голову ему на плечо. Как это было на нее не похоже! Вот так стоять и обниматься, можно сказать, с практически незнакомым ей мужчиной! Действительно, что она о нем знала? Лишь то, что он каперанг, а это вроде бы почти то же самое, что и полковник. А он легко толкнул ее на кровать, именно легко и совсем не обидно, словно всего лишь придал нужное ускорение ее невесомому телу. Тем не менее в решающий момент в ней, хотя и с запозданием, сработала знаменитая система сдержек и противовесов. Она вспомнила, что женщина она серьезная и порядочная и с кем попало не спит, а он может подумать про нее черт знает что… Встретивший сопротивление каперанг не стал упорствовать и с тихим смешком откинулся на спину:

— Что, будем монетку бросать? Марина задумалась, еще неизвестно, что хуже: когда тебя в тридцать пять лет принимают за легкодоступную особу или в те же тридцать пять — за целинную старую деву? Вопрос оставался открытым, и вместо ответа она сама поцеловала каперанга. Вот до чего иногда доводит неопытных женщин чувство благодарности!

* * *

Утро наступило весьма некстати. Во всяком случае, Марина желала бы, чтобы оно не наступило никогда. Покосившись на спящего Германа, она тихонько выбралась из-под простыни, движимая отчаянным желанием незаметно улизнуть от неприятной перспективы услышать слова, которые можно истолковать и так, и иначе, в зависимости от того, что подскажет воображение, шокированное ее же, Марининой, безрассудностью. Таких пробуждений в ее допропорядочной жизни еще не случалось, но по художественной литературе она хорошо знала, что самое тяжелое в подобных ситуациях — объяснения. Ну что-то типа: «Ах, вот ты, оказывается, какой, а я тебе так верила!»

Она уже потянула на себя ручку двери, когда услышала позади:

— Уходишь? Даже не попрощавшись? Миленькое дело!

Марина замерла и ответила, не оборачиваясь:

— Не хотела будить.

— Эх ма! — Герман посмотрел на часы. — Черт, да ведь я уже опаздываю! У меня же самолет через два часа!

Ну вот, все устраивалось само собой. Марина позволила себе бросить прощальный взгляд на второго мужчину в своей жизни. Хотя нет, пожалуй, он был все-таки третьим, но тот случай уж совсем не хотелось вспоминать, всего лишь глупая давнишняя история.

Каперанг бегал по комнате, на ходу натягивая брюки и бросая вещи в чемодан. Тем не менее он еще успевал приговаривать:

— Слушай, я тебя найду в Москве, я же знаю твой адрес! Или… — знаешь что? — я встречу тебя на вокзале! Главное, ты не вздумай унывать: отдыхай, загорай, наплюй на все… А, черт, где же это?.. А, вот! — В чемодан полетели скомканные рубашки.

Вдруг он остановился, посмотрел на Марину и выронил из рук чемодан.

— Какая же я сволочь! — заметил он вполне самокритично, подошел к Марине, погладил ей щеки тыльной стороной ладони и тихо сказал:

— Честное слово, я тебя найду. — И еще спросил:

— Кажется, я не сделал ничего такого, чего бы ты не хотела?

Она кивнула и закусила губу, чтобы не разреветься.

— Ну, лети, — он грустно улыбнулся и распахнул перед ней дверь, словно дверцу клетки. Наверное, так выпускают на волю птиц. Черт побери, напрасно она боялась утра, он умел расставаться Марина улыбнулась ему в ответ и легко сбежала по ступенькам коттеджа, потом так же легко вспорхнула по узенькой тропке, ведущей к набережной, и при этом ей казалось, что она и впрямь летит. И что Герман не выбросил ее из головы в ту же минуту, как за ней захлопнулась дверь, а стоит у окна и неотрывно смотрит ей вслед, мысленно роняя скупую мужскую слезу…

Ну, что тут сказать? Если только повторить, что даже разведенки со стажем в глубине души остаются гимназистками, напичканными цитатами из романтических стихов. Конечно, со временем они прикрываются броней здорового практицизма, а подчас и демонстративного цинизма, но под этой броней, как правило, нет даже кожи — сразу душа. Неудивительно, что хорошо знающие это охотники за сердцами всегда имеют под рукой универсальный ключик, который подойдет к двери любой, даже самой неприступной на вид крепости. А впрочем, у них, кажется, не ключик, а отмычка.

Глава 12 РАЗБОР ПОЛЕТОВ

Оказавшись в номере пансионата, Марина, конечно же, не раздумывая, рухнула на кровать. Что ей было полезно во всех смыслах. Во-первых, чтобы компенсировать вынужденный недосып, во-вторых, чтобы ни о чем не думать. Слава богу, дело обошлось без кошмаров, зато пробуждение оказалось весьма знаменательным. Сначала громко хлопнула дверь, потом послышалась странная возня — похоже, что-то тяжелое тащили по полу волоком, — а завершилось все усталым «уф-ф». Марина инстинктивно надвинула на голову подушку, но не удержалась от соблазна — слегка приподняла тяжелые веки: на кровати, которую некогда занимала Кристина-Валентина, сидела монументальная тетка в трусах и бюстгальтере и, тяжело отдуваясь и обливаясь потом, обмахивалась микроскопическим платочком. Все ясно, к Марине подселили новую соседку. Что ж, когда-то это должно было случиться.

Марина заворочалась в постели, и тетка решила, что она уже в достаточной степени проснулась, чтобы перейти к церемонии знакомства. Надо отдать ей должное, она начала ее не вполне традиционно.

— Ой! — сказала она. — Разве можно спать на закате? Голова разболится!

Марина высунулась из-под подушки и поприветствовала новенькую скучным «здрасьте!» и подумала: «Про какой закат она говорит? Неужели я проспала весь день?»

А новая соседка взглянула на Марину и всплеснула пухлыми ладонями:

— Ой, смотри-ка, опухла совсем! « Лицо у нее при этом было доброе, сочувствующее и простое-простое. Марина поняла, что тучной тетке-соседке на самом деле не больше сорока, но изрядная тучность прибавляла ей лишние годы.

Марина встала с кровати, босиком прошлепала в ванную, плеснула себе в лицо холодной водой и вернулась в комнату.

— Другое дело! — одобрила ее поведение новенькая. — Будем знакомиться. Гала. — Она так и сказала, не Галя, а Гала.

— Марина, — отозвалась Марина, косясь на лежащие на тумбочке часы. Пора было собираться на ужин. Кстати, ее желудок, пустой с самого утра, не имел ничего против этого.

Гала утерла платочком бисеринки пота на лбу и пожаловалась:

— Ну и жарюка, скоро расплавлюсь… В поезде ни одно окно не открывается, всю дорогу в тамбуре простояла… А ты давно тут? Ничего, что я на «ты»?

— Ничего, — согласилась Марина и, собираясь в столовую, чистосердечно доложила тучной Гале, что тут она уже неделю.

— А чего ж не загорела? — удивилась та.

Марина бросила взгляд на свои руки и плечи. Что и говорить, с загаром дело и впрямь обстояло не блестяще. Кожа кое-где шелушилась, а кое-где начинала слезать, оставаясь при этом отнюдь не шоколадной, — это все, чего она достигла за неделю.

— Должен же кто-то нести на себе бремя белой женщины, — усмехнулась она, вспомнив «гороховую» Веронику.

— А я, пока не загорю, как негра, не уеду, — пообещала Гала, — не для того путевку выбивала и троих пацанов на мужика бросила… Опять же когда еще вырвешься! Ты откуда? — заодно поинтересовалась она.

— Из Москвы, — сообщила Марина, припудривая лицо.

— А я из тундры, — глухо отозвалась Гала, с трудом натягивавшая через голову платье. — Уф-ф! — От натуги лицо ее покраснело, и она снова стала обмахиваться, только на этот раз уже не платочком, а полотенцем. — А в тундре не загоришь.