Сципион Африканский
Шрифт:
Сокрушив всех своих врагов, Катон наконец достиг вожделенной цензуры. Она принесла ему бессмертную славу. Ведь он получил от народа законное право карать чужие грехи. И если Сципиона современники назвали Африканским, Тита — Освободителем Эллады, то Катон за свои подвиги был назван Цензором.
Теперь Катон стал популярнейшим политическим деятелем. Г. Буассье великолепно его рисует: «Катон, представлявший наиболее современный тип народного магистрата, находился в постоянных сношениях со своими избирателями. Он часто собирал их, чтобы подробно сообщить им, что он сделал, высказывая им обо всем свое мнение с шутовской иронией, которая так нравится толпе, беседовал с ними о других и о себе, не щадя своих противников, которых он называл охотно развратниками и плутами, расхваливая в то же время свою умеренность и бескорыстие». [179]
179
Буассье Г.Археологические
У Катона было много врагов. Но главным из них, на котором сосредоточивалась вся его ненависть, был Публий Корнелий Сципион. С первого дня и часа их знакомства, там, в Сицилии, он проникся к Публию смертельной враждой. Я думаю, дело тут было вовсе не в зависти, на что, кажется, намекает Плутарх ( Plut. Cat. mai., 32), не в личной неприязни или ссоре, а в гораздо более глубоких причинах. Слишком цельной и сильной натурой был этот римский пуританин. Тут другое. Публий воплощал в себе все то новое, весь тот возрожденческий дух, против которого ополчился Катон. Сципион вдохновлял все это, и его следовало уничтожить. {86}
Действовал Катон без малейших угрызений совести. В самом деле, он считал Публия человеком безусловно вредным. За что бы он стал его щадить? Его военные подвиги ничего не значили в глазах Порция, который полагал, что полководцы ничего не решают на войне, и Сципион в его глазах имел значение не большее, чем божок, вырезанный на носу судна, по удачному выражению Льва Толстого. Главный же залог победы, по его мнению, заключался в моральном духе легионов. А именно этот дух и развращал Сципион своим поведением. Итак, Катон объявил войну Сципиону. Он стал привлекать к суду друзей и близких Публия (возможно, Терм поплатился именно за дружбу с Корнелием). Круг смыкался все уже, но Публий отвечал на все атаки Катона полным презрением, даже не удостаивая его своей вражды.
Между тем Порций столкнулся еще с одним противником, а именно с Титом Квинктием Фламинином. Вряд ли можно сомневаться, что эти два человека не любили друг друга. Тит, утонченный аристократ, получивший прекрасное воспитание, восторженный поклонник греческой культуры, более всего гордившийся освобождением Эллады, не мог без отвращения и скуки слушать «вопли» Катона. Катон же, со своей стороны, должен был считать Тита человеком, по вредоносности уступавшим одному только Публию. Действительно, Катон обрушивался на греческие статуи и картины, а Тит буквально наполнил ими Рим. Катон возмущался, если люди декламировали стихи, а Тит писал сам греческие стихи и посвящал их богам. Катон хотел совсем разорвать с этой развращенной расой, а Тит так основательно втянул римлян в греческие дела, что они то и дело должны были ездить в Элладу, гостить в Афинах и в результате совершенно разлагались. Катон призывал изгнать всех греков из Италии, а Тит наводнил ими Рим. Тут были цари, царевичи, послы-философы, которые успевали после официального приема еще прочесть публичные лекции. И вся эта пестрая компания собралась в веселом и гостеприимном доме освободителя Эллады. Они шутили, пировали, а подчас пели и танцевали, так что дом Тита представлял собой настоящий рассадник заразы. Этого было вполне достаточно. Но Тит еще вдобавок взял сторону Сципиона. «Два самых знаменитых в Риме человека, имевших самое большое влияние на сограждан, Сципион Африканский и Марк Катон враждовали друг с другом. Сципиона Тит поставил первым в списке сенаторов, видя в нем безупречного человека, лучшего представителя своего сословия, с Катоном же он находился в неприязненных отношениях» ( Plut. Flam., 18). {87}
Сам Тит был слишком честен и ловок, и Катон не рискнул на него напасть. Зато он обрушился на двух самых близких к нему людей: на его брата Люция и на друга и ученика Аппия Клавдия. Обоих он обвинил в аморальном поведении. Речь, произнесенная против Аппия, носила многозначительное название — «О нравах Аппия Клавдия» ( Orat., fr. 83, 84). Тит, однако, был совсем из другого теста, чем Сципион. Он вовсе не собирался благородничать с Катоном и немедленно сам перешел в наступление. «Тит часто выдвигал против него (Катона. — Т. Б.) тяжкие обвинения в суде» ( Plut. Flam., 19). «Тит со своими сторонниками, выступив против него в сенате, добился расторжения заключенных им арендных сделок… как сделок убыточных и подстрекнул самых дерзких народных трибунов привлечь Катона к суду народа и взыскать с него два таланта штрафа» ( Plut. Cat. mai., 19).
А Публий по-прежнему отвечал Катону равнодушным молчанием. В древневавилонском тексте, озаглавленном «Разговор господина с рабом», есть глава, называющаяся «Тщетность надежды на благородство противника». Господин говорит там:
— На слова моего обвинителя я хочу ответить молчанием.
Раб же отвечает ему:
— Не отвечай молчанием, господин мой! Не отвечай! Если ты не будешь говорить… то обвинители твои будут свирепы к тебе. [180]
180
Тураев Б. А.История Древнего Востока. Т. I. Л., 1935, с. 144.
На своем примере Публий доказал истинность этой древней восточной мудрости.
Но
хотя Катон ненавидел Публия, хотя он постоянно «злословил его славу», по выражению Ливия ( Liv., XXXVIII, 54), хотя он «терпеть не мог Публия Африканского» ( Plin. N. H. Praef, 30), он был бессилен сокрушить своего врага — Сципион был из тех, до кого клевета не могла коснуться. Но Катон не терял надежды. Словно гомеровский Ахиллес, который тщетно вглядывается в закованного в броню Гектора, ища уязвимое место, смотрел Катон на своего врага, ища хотя какое-нибудь место для удара. Но тщетно. И неожиданно Порций нашел уязвимое место.Глава V. СУД
Сициний:
Он язва. Надо вырезать ее.
Менений:
……………………………
Чем заслужил он казнь, чем Рим обидел?
Тем, что громил его врагов? Иль тем,
Что за отчизну пролил больше крови,
Чем в жилах у него теперь осталось?
Пролив ее остаток, вы навеки
На всех, кто это допустил иль сделал,
Положите пятно.
Сициний:
Слова пустые!
Катон был некогда квестором при Сципионе и знал, что знаменитый полководец небрежно относится к финансовым вопросам, любит делать воинам подарки и вообще сорить деньгами. В войне с Антиохом Публий опять командовал армией. Этим надо было воспользоваться. И вот Порцию стало известно, что солдаты были щедро вознаграждены и даже получили двойное жалованье. Этого было довольно. Можно было обвинить Сципиона в утайке части военной добычи. Однако Катон был достаточно умен и осторожен и прекрасно понимал, что если он выступит сам против Публия, то приобретет у современников и потомков самую зловещую славу. На нем навеки будет позорное клеймо клеветника, подло погубившего величайшего гражданина, спасителя Рима. Этого Порций вовсе не хотел. Если верить Цицерону, будучи уже стариком, Катон с умилением рассказывал молодежи об этом великом муже, давая понять, что его связала с Публием нежная дружба ( Cic. Senect., 19). Поэтому Катон решил действовать чужими руками. {88}
Он подучил каких-то двух дерзких трибунов, по-видимому, новых людей, двух Петилиев, {89} убедив их, очевидно, что лучший способ сделать карьеру — это привлечь к суду какого-нибудь знаменитого человека, а кто же более знаменит, чем Сципион? И вот через три года после победы при Магнесии (в 187 году до н. э.) Петилии потребовали в сенате у Люция {90} отчет о деньгах, которые он получил от царя Антиоха перед заключением мира. Люций, однако, не успел еще ответить, как поднялся его брат. На это обвинители и рассчитывали. Люций был им не нужен: они были уверены, что Публий возьмет удар на себя. «Публий ответил, что отчет у него есть, но что он не обязан отчитываться перед кем бы то ни было. Когда противник настаивал и требовал представить счеты, Публий попросил брата принести их. Книга была доставлена. Тогда Публий протянул ее вперед и на глазах всех изорвал, предложивши своему противнику восстановить отчет по отрывкам, а прочих спросил, почему они так доискиваются отчета о том, каким образом и как израсходованы три тысячи талантов, между тем не спрашивают, каким образом и через кого поступили к ним пятнадцать тысяч талантов, которые получены им от царя Антиоха, равно как и о том, каким образом они сделались обладателями Азии, Ливии, а также Иберии. Все сенаторы оцепенели от этих слов, и требовавший отчета замолк» ( Polyb., XXIII, 14 , 7–10).
Но эта неудача не обескуражила Катона. Он действовал. Для его планов 187 год до н. э. был на редкость удачным. Из десяти трибунов девять были его союзниками, десятый же, Тиберий Гракх, в заговоре не участвовал, но был личным врагом Сципиона. Инициативу на сей раз взял на себя трибун Авгурин. Петилии, как видно, еще не вышли из оцепенения. Напасть решено было на беззащитного брата Публия, Люция. Вопрос опять стоял о деньгах Антиоха.
Люций растерялся, но, по-видимому, решил не являться на суд, подражая своему брату. Тогда трибун стал угрожать отвести его в оковах в тюрьму. Люций же все колебался и не знал, что предпринять. Тогда Публий, который понимал, что брат страдает из-за него, апеллировал к остальным трибунам, требуя у них защиты от произвола коллеги. Но между ними был сговор, и восемь из них отказали. Тиберий же неожиданно заявил, что у него особое мнение. Он был человек пылкий, мужественный и суровый. И коллеги не сомневались, что его предложение будет еще более жестким. Но Катон и его союзники не учли одного — Тиберий наделен был рыцарским благородством. Взяв слово, он дал торжественную клятву, что не мирился со Сципионами и ничего не делает, чтобы снискать их расположение. Но, продолжал Гракх, он никогда не позволит отвести в тюрьму триумфатора Люция, ибо это недостойно Республики. Тиберий защищал честь Сципионов с тем большим жаром, что они были его врагами.