Сдаёшься?

Клавдия Никодимовна. А чего же не помахать? Ты теперь красавица у меня.

Злата. А в аэропорту со мной в автобусе старик азербайджанец ехал — так все в ресторан звал. Я смеюсь, а он — напрасно смеетесь, девушка, я ведь упрямый, я хоть когда вам стукнет шестьдесят лет, а своего добьюсь. Я говорю: ну, в шестьдесят это мне, наверное, будет очень даже лестно в ресторан сходить — и телефон ему дала.

Клавдия Никодимовна. Это зря, ягодка. По телефону адрес узнать можно… надо замок сменить. Ведь я облигации дома храню.

Злата. А когда мы шли из автобуса, машина остановилась и парень мне крикнул — чего со стариком связалась? А он как раскричался — я сам еще молодой! Вы права не имеете перед девушкой меня позорить! Я новокаин колю! (Смеется.) А в самолете летчики в кабину пригласили. Хотите посмотреть как самолетом управляем? Ну, мне любопытно — пошла. А один и говорит — хотите самолет повести, девушка? Я говорю — да что вы, я ж не умею, там же пассажиры, я всех побью. А он мне, молодой такой, черненький, красивый, и в глазах смешинки, — а я научу, держите руль и на себя тяните, вот и весь сказ. И руль-то он и отпустил. Я в руль так вцепилась, что ногти под кожу ушли, смотри — до сих пор кровь, а они все трое как рассмеются. Оказывается, они включили на автопилот! Ха-ха, вот шутники.

Клавдия Никодимовна. Шутники, красавица ты моя. Господи, вот и у меня первый раз за восемнадцать лет гора с сердца упала, ведь говорила тебе, к лицу твоему привыкла, а как взгляну на тебя, так сердце как дырявый мяч всякий раз сжимается этак — у-ух! Спала, спала моя вина, спасибо тебе! Теперь и в институт не откажешься? Теперь и без «Запорожца» хорошо проживем, и полдачки не надо. Счастье-то какое!

Злата. Счастье… Я по кладбищу прошла. Цветов одной девушке отнесла… много цветов. Красивая она была. Таней звали. А в семнадцать лет умерла. Жаль мне ее стало. В первый раз стало… Красивым-то умирать труднее. Я теперь знаю. А на кладбище весело-то как, совсем весна. Синицы на ветках висят брюшками вверх, кувыркаются…

Клавдия Никодимовна. А что, встало тебе это много?

Злата. Да я сначала в ожоговый центр пошла, так мне сказали — работа большая, до двухсот операций, может, за результат не отвечаем, кроме того, это дефект не медицинский, страданий физических он вам не причиняет? Нет, говорю. Значит, дефект чисто косметический. А у нас ожоговых больных много, жизнь которых висит на волоске. Мы косметическими операциями хирургов занимать не можем. Сходите в институт красоты, может быть, они возьмутся, за ваш счет. Ну, я и пошла. Крутили меня, вертели хирурги со всех сторон, одна говорит: можно исправить, дорого только обойдется, у тебя денег не хватит — каждый сантиметр кожи вживлять надо. И болезненно очень. Я сказала, что деньги у меня есть, боль вытерплю, ну и уговорила ее. Вот и все. Терпела уж, терпела, наркоз давать нельзя — мышцы обвисают как-то. Так по живому и шили.

Клавдия Никодимовна. Господи!

Злата(подходит к зеркалу). Я это или не я? Не пойму. Красивая какая-то девица. Здравствуйте, леди, сеньора. Здравствуйте, мисс, как вас зовут? Злата-джан, Злата-сан, пани Злата, мадемуазель Злата… Счастье… Верно, будто бы переродилась… А что, мама, свадебное платье ты зашила?

Клавдия Никодимовна. Так зашила, что и шва не видно.

Злата. И туфли целы?

Клавдия Никодимовна(достает). А куда ж им деться.

Злата. И фата? И кольца?

Клавдия Никодимовна. Все, все здесь, дорогая. А только, может быть, теперь не спешить? Теперь всякий рад будет.

Злата. Спешить, спешить, спешить. Завтра заявление подадим. Ведь он каждый вечер ходил, говоришь?

Клавдия Никодимовна. Ходил. Греха на душу не возьму. Ходил.

Злата. Так в чем дело? Ведь он ходил, ходил, ходил! А в Москву ездил! А вот и мой свадебный подарок ему!

Проводит рукой по лицу.

Клавдия Никодимовна. Тебе это подарок. Тебе. За все твои страдания. Восемнадцать лет. Тебе подарок. И мне. А ему и без подарка ты хороша. Больно дорогой подарок ты для него теперь.

Злата. Мама, ты что, выходит, пока я уродиной была, он был хорош, а теперь… Так же нечестно! Ведь я люблю его! Ведь он красивый, добрый. Разве он не добрый и не красивый?

Клавдия Никодимовна. Ну раз любишь, тогда красивый и добрый.

Злата. Может быть, он другую завел, ты знаешь? Говори честно.

Клавдия Никодимовна. Никого не завел. У меня каждый вечер сидел, говорю тебе. А только жаль мне что-то стало такое сокровище ему отдавать.

Злата. Так я же все равно была уже с ним!

Клавдия Никодимовна. Ну, это по нынешним временам мало что значит. Кто полюбит, на это дело не посмотрит. А такую красавицу как не полюбить? (Звонок.) Ну, вот и он.

Злата. Не говори, мама, что я здесь. Пусть, как раньше, к тебе придет. А там… (Смеется.)

Клавдия Никодимовна. Не хочешь, не скажу. Воля твоя. (Берет трубку.) Да, Олег. Конечно, приходи, я блинов испекла. (Кладет трубку.) Сейчас придет.

Злата. Я, мама, во все свадебное оденусь. Давай платье. (Медленно одевается перед зеркалом.) Поправь сзади фату, мама. А помнишь, я хотела густой фатой лицо закрыть?

Клавдия Никодимовна. Чисто королевна. Вот соседи-то увидят — удивятся! Чудо прямо свершилось! Ты хоть фамилию врача своего скажи, я ей подарок свезу.

Злата. Мама!

Клавдия Никодимовна. Что?

Злата. Он придет, оставишь нас вдвоем?

Клавдия Никодимовна. А мне нельзя на счастье твое полюбоваться?

Злата. Хоть часика на два. Я… я с ним побыть при свете, в комнате хочу, как ты тогда при этих свечах… Тогда же все в темноте было… Он-то знал, что я уродина, а я-то, дурочка, пуще мертвецов света боялась…

Клавдия Никодимовна. Знал… Да, уйду, уйду, коли просишь… Все одно, к свадьбе дело. (Звонок.)

Злата. Я за портьеру спрячусь, а ты ничего не говори. Я сама, когда надо, выйду.

Клавдия Никодимовна. Ладно. (Уходит открывать, потом входит с О л е г о м.)

Олег. Блины — это хорошо, Клавдия Никодимовна. У нас в общежитской столовке только гречневой кашей кормят — размазней. (Садится.) А что это за подсвечник такой? Свечей-то для него сколько надо! (Считает.)