Сделай мне ребенка

Выкидыш — это никогда не «успокойся, всё наладится».

И эти секунды отчаяния я переживала наравне с подругой, потому что иначе не умела. Счастье может быть порознь, но боль — одна на двоих.

Спустя два дня я забрала её из гинекологического отделения. Бледная как холст, подруга едва держалась на ногах и молчала так безысходно, что моё сердце замедляло бег.

— Ты обязательно станешь матерью. — Я погладила Вику по спине. — Сейчас пролечишься и родишь.

— Тебе не понять. У тебя, вон, всё в порядке, — выпалила она раздраженно и тут же добавила: — Извини. Честно, я не желаю твоему малышу… такого. Но не нужно сравнивать. Ты захотела ребенка и сразу же его сделала. А я…

Я безрадостно ухмыльнулась. Подруга не знала, что послужило причиной развода с Филиппом. Я никому не рассказывала о бесконечных попытках, наших скандалах и его осуждающем взгляде. Для всех мы развелись исключительно из-за измен.

Так было проще перенести разрыв. Ненавижу, когда меня жалеют.

Смешно, если вдуматься. У Филиппа оказалось девяносто процентов неактивных сперматозоидов, а у меня вырваны из жизни несколько драгоценных лет. Мой «порядок» выстрадан долгими ночами без сна. Именно потому теперь я беспокоюсь за каждый чих и посещаю врачей так часто, как могу себе позволить.

— Что тебе сказал доктор?

— Генетическое нарушение, — отчеканила подруга и всхлипнула, упала мне на плечо, где разразилась горькими рыданиями. — Он, знаешь, как заявил?.. «Считайте это своего рода естественным отбором. Вы избавились от слабого, нежизнеспособного плода и выносите новый». Представляешь?.. Нежизнеспособного…

Если б мы могли надраться, то уже бы помчались в ближайший бар, где глушили бы алкоголь до беспамятства. Вместо этого я довезла Вику до дома и уложила спать, накачав успокоительными каплями, а сама сидела на кухне её скромной хрущевки и содрогалась, представляя, что какой-то бесчувственный гинеколог удумает назвать моего ребенка «слабым».

Женщины обязаны быть сильными. Не только ради себя, но и ради своих детей. Пусть даже ещё не рожденных.

* * *

В кабинете УЗИ всё было таким белоснежным, словно я очутилась на белом холсте бумаги. Мебель, стены, кафель, халат — ни единого темного тона. Сплошная белизна. Портил общую картинку только черный экран монитора, на котором улыбчивая женщина-врач выискивала нужный ракурс для обзора.

— Смотрите, ваша доченька приветствует мамочку. Помашите ей ручкой.

— Девочка? — глупо переспросила я, млея от счастья.

Изображение через проектор отразилось на гигантском полотне во всю стену. Я лежала и тупо смотрела вперед, не зная, что ещё сказать. На прошлом исследовании малышка повернулась не тем боком, и врач никак не могла определить её пол. Но вот, наконец, она показалась нам во всей красоте.

— Ага! — радостно согласилась женщина и покрутила датчик под разными углами. — Так, размер плода полностью соответствует срокам, видимые пороки развития отсутствуют…

Я её уже не слышала, потому что в ушах шумел морской прибой, и внизу живота разливалось тепло. С экрана маленький человечек размахивал всеми конечностями разом.

Девочка. Дочка. Моя. Наша.

У неё будет отвратительное отчество, но я уверилась, что подарю ей частичку отца. Ильинична, хм. Как будто бы она заранее родится взрослой женщиной, каким-нибудь солидным бухгалтером или учительницей математики.

Мне выдали снимок малышки, и я осторожно убрала его в сумочку. Первым порывом было отправить фотографию Илье с какой-нибудь невинной припиской типа: «Спасибо за всё», но я списала это на гормоны.

А вот Вика потребовала у меня фотку незамедлительно, стоило только отписаться о результатах ей в сообщении. С недавних пор ей особенно требовалась поддержка, и она обрела её не в вечно измученной Ленке, а во мне, одинокой и никому не нужной. У меня отпали все сомнения, кого сделать крестной матерью. Вряд ли кто-то полюбит моего ребенка так же сильно, как Виктория Лаптева.

— Чудесный карапуз, — умилялась она по телефону, попутно что-то жуя. — Кстати. Мне звонил Леша.

— И что?

Я мысленно напрягалась, готовая, если придется, приехать к Вике и настучать ей по глупой черепушке.

— Я перегорела к нему. Всё. Нет ни одной положительной эмоции. Он поступил подло, когда не признал своего ребенка, когда предложил мне прервать беременность. Он якобы раскаялся, но мне уже не нужна его жалость. Не думаю, что смогу вновь полюбить кого-то, но и он больше мне неинтересен. — В голосе звенел металл. — Ты придумала, как назовешь малявку?

— Екатерина, — ответила я с улыбкой, перескакивая через тротуарную плитку.

Мне впервые за долгое время нравилось жить. Нравилось дышать полной грудью и смеяться во весь голос. Нравилось подставлять лицо осенним солнечным лучам, идти среди пожелтевших аллей и смотреть на то, как несутся автомобили. Всё обрело смысл, даже незначительные мелочи.

— А отчество? — Вика словно угадала мои недавние мысли. — Илонична? Илоновна?

— Почти. Ильинична.

— То есть…

Она замолчала на половине фразы.

— У неё есть отец, так почему я не имею права хоть как-то обозначить его присутствие в её жизни?

— Гномик, — позвала подруга тихонечко, — ты вообще вспоминаешь о нем?

Сложно сказать. Ну, как вспоминаю?..

Мне хочется его. Хочется обводить пальцами татуировки, что магическими лентами вьются по рукам. Очерчивать острые скулы, жмурясь от удовольствия. Вплетать пальцы в волосы. Задыхаться от аромата туалетной воды и запаха тела. Терять волю от первобытной страсти, что скручивает нас в тугую спираль.

— Нет, я давно о нем забыла, — протолкнула сквозь ком в горле.

Ответственно заявляю: нет более лютого монстра, чем бушующие гормоны.

Мы пообщались о чем-то незначительном, после чего я вернулась в пустую квартиру. На пороге топтался сонный кот, который считал своим долгом встречать меня в любом состоянии. Я погладила пушистого засранца по меховой шкуре. Пашка жалобно мяукнул и посмотрел на меня очень человеческим взглядом. Сама, мол, дура, коль отказалась от мужика.

Глава 2

Шла середина рабочего дня. На улице с самого утра было зябко и ветрено, поэтому я, задернув шторы, изучала интервью с очередной клиенткой. Работалось на удивление легко. У меня впервые за несколько недель не ныла поясница. Мне не хотелось спать или жевать какую-нибудь булочку в три сантиметра толщиной.