Сделка-only

– Ой, Верочка, паразитка, как есть, – соглашается со мной соседка и сразу дает совет. – Уж ты бы себе какую другую подружку поискала, девонька. А знаешь, что? Обрати внимание, у Серафимы Михайловны из семьдесят пятой квартиры Зойка неплохая… – Клавдия Ильинична задирает голову, тыкая пальцем в одно из окон, явно рассчитывая, что я мгновенно пойму о ком идет речь.

Угукаю, но интересует меня другое.

– Странно, что она так некрасиво себя вела. Вроде ж культурная.

– Ну так злилась. Ключом-то вертела-вертела, а дверь открыть не смогла. Уж и пинала ее, и ругалась, а все одно – ушла ни с чем.

– А-а-а, – улыбаюсь от уха до уха, воспринимая слова соседки, как бальзам на душу. – Так подружка-то забыла, что у меня та личина уже недели три заедает, и я теперь на другую запираю.

Боже. Не было бы счастья, да несчастье помогло.

Бедная Синюхина. И тут обломалась.

– Ну ты уж ей напомни, коли считаешь нужным, – кивает Шапочкина, а потом за рукав тихонько тянет и на ухо шепчет, – но лучше всё же ее поменяй. Не нравится она мне, Верочка. Нехорошая девка. Ох, нехорошая.

– Обязательно, Клавдия Ильинична, спасибо, что сказали, – благодарю бабульку, что, выполнив важную миссию, гладит меня по спине и спокойно отпускает домой.

Хорошо иметь под боком своих агентов.

В квартиру залетаю, во всю кипя возмущением и проклиная и Игнатова-младшего, и Игнатова-старшего и Синюхину-крыску, сделавших день невыносимым. Рассчитываю, что всем трем гадам будет икаться, и они от меня отстанут, но ошибаюсь.

Одному не икается. Потому что он звонит буквально через полчаса и бодрым голосом вместо «Здравствуй» уточняет:

– Верочка, милая, ты хочешь проблем?

– Ты о чем, Ваня? – включаю дурочку, запихивая сковороду с котлетами обратно в холодильник.

Нет, все-таки ужин отменяется. Кусок в горло с этими Игнатовыми не полезет.

– Про документы, которые ты забыла привезти на работу, – голос бывшего жениха звучит непривычно жестко. За время нашего знакомства он разговаривал таким тоном всего несколько раз. Гнобил подчиненных, сдавших отчеты с грубыми ошибками и затянув сроки. Со мной – ни разу. – Хреновые шутки, Верочка. Опасные.

Даже так?

– То есть, – не скрываю удивления, – когда я решаю с тобой порвать из-за ТВОЕГО обмана, ты говоришь мне не пылить и подумать. А когда я, Ваня, решаю пойти тебе на встречу и согласиться продолжить наши отношения по твоим правилам, ты звонишь мне и грубишь? И из-за чего? Из-за того, что я просто не успела утром собраться и захватить твои чертовы непонятные документы? Просто. Не. Успела! Ты же понимаешь, что я не могу опаздывать на работу, Мамаев меня живьем съест? Мне утром нужно одеться, накраситься и привести себя в порядок, выбрать платье и туфельки. Я же девочка, Ваня, а не пацан, которому штаны натянул, и красавчик. Ты же про свои бумаги мне когда напомнил? Утром, почти перед выходом, когда время поджимало. Я спешила, а их нужно было собрать и запаковать, – делаю паузу, звучно выдыхаю и на тон ниже и печальней продолжаю. – Неужели случится что-то страшное, если я привезу их завтра? Они настолько тебе ценны, что ты бросаешься меня обижать, не выслушав? Или просто уже меня не любишь?

Для острастки хочется громко всхлипнуть, но, думаю, будет перебор. Потому просто врубаю ежа и пыхчу. Громко. Прочувствованно.

Пусть слушает. Я «обиделась».

– Вер, но Валя сказала, что ты притащила какую-то дурацкую коробку с непонятным лосем и моими вещами? – Игнатов заметно снижает напор, но подозрительность до конца не убирает. – А в обед сидела в кафе с Арским. Что вы могли с ним обсуждать?

– Валя сказала? – переспрашиваю, врубая ревность. – Валя сказала? То есть она что, открыла коробку с твоим подарком? Зачем она в него полезла? Кто разрешал? Вот наглая. Вот бес-ссс-совестная.

– А Арский в обед?

Ах ты ж, мать ети, дотошный!

– А на обед я с Михайловым ходила. Или Валюша твоя страдает избирательной памятью? Он при ней в кабинет заходил и звал. А уж твой Арский нас там сам нашел. И представляешь, мало того, что в твой адрес кучу гадостей наговорил, еще посмеялся, что тебя избил. Ва-ань, правда, что ли? Ва-ань, больно? Сильно он?

Пришли фотку, хоть поржу. Добавляю мысленно.

– Нет, не сильно, почти незаметно, – такой поворот беседы Игнатову не нравится. Фыркает. – Валя сказала, что вы с Арским не ругались, а мирно рядышком сидели и чирикали.

Вот же стерва языкастая.

– Так и сказала? – охаю. – Вот врушка! Вань, а ты знаешь, что она МНЕ сказала? Что вы с ней любовниками были! Представляешь?

Странный грохот и мат на другом конце связи умиляют.

Лбом стучись, милый, лбом!

– Вань, Вань? Это что, правда?

Черт! Как же хочется… хрюкнуть и заржать.

Сдерживаюсь, всхлипываю в кулак.

– Вер, ты там чего, плачешь что ли? Да чушь всё это. Ну, было, так еще до тебя! По пьяни…

– Правда?

О, боже, дай мне сил доиграть этот бред до конца.

– Правда, – судя по шороху и смазанному ответу кому-то другому, Игнатова отвлекают и дергают. Ну, точно. Потому что разговор он торопится завершить. – Так ты завтра привезешь бумаги в офис, да? И со мной будешь? Надумала?

– Надумала, – отвечаю пространно, но бывшему этого хватает.

Звонок скидываю, четко понимая одно. Если Ванюшка про неудачную попытку вломиться в мой дом промолчал, значит, стерва-Валечка это проворачивала на свой страх и риск. Вот коза драная. Ну, я еще придумаю, как ей «спасибо» сказать.

И Иванушка-мать-ети-паразит тоже хорош. Оба бесят.

Внутри всё кипит и требует мщения. Но не глупого, бабского, а грамотного.

Вариантов немного.

В сумке отыскиваю свой ежедневник, где в контактах я точно записывала один нужный мне сейчас номерок.

Цифры вбиваю в набор не дрогнувшей рукой. Жду три гудка, а когда мне отвечают, говорю четко и без запинок:

– Виктор Алексеевич, а хотите вместе со мной Ванькины документы посмотреть?

– Буду через двадцать минут.

Арский в очередной раз оказывается красавчиком. Ни лишних вопросов, ни ужимок. Ловит подачу на лету.

Хорошо, но мало.

Откладываю телефон на комод и иду в гостиную, где стоят еще две коробки с лосями. Беру в руки ту, что потяжелее, и где приклеен скотчем альбомный лист с текстом «Осторожно, хрупкое!». Поднимаю повыше и… отпускаю.

Фух!

Грохот и звон стекла на секунду оглушают.

Ничего страшного! До десяти вечера еще долго, соседи жаловаться не прибегут.

Зато на душе… ну прям розы расцветают. Настолько хорошо становится. И улыбка на губах не вымученная, а радостная-прерадостная.