Сделка с джинном

– В смысле «поздно»? – Голос брата звучал жестко, но он тут же смягчил его. – Стрекозка, что эта тварь…

– Мы целовались! – выпалила я. – Теперь он должен просить моей руки!

Патрик всмотрелся в мое лицо, крепко обнял меня и расхохотался.

– Целовались! Ты меня испугала, Ви. Я невесть что подумал. Поцелуи – это ерунда. Возможно, ты удивишься, но никто не делает предложения руки и сердца после поцелуя.

Сделалось неприятно. У меня сегодня прямо вечер открытий. Я оттолкнула Патрика и скрестила руки на груди.

– Еще посмотрим!

– Ты хочешь провести с этим человеком всю жизнь, Ви? – тихо спросил Патрик.

– Да! Нет… Не знаю…

Патрик мягко улыбнулся.

– Это просто детская влюбленность, Виви, это пройдет. Я надеюсь, Адриан поцеловал тебя не против воли?

Много раз потом, вспоминая наш разговор, я пыталась представить, что было бы, расскажи я брату правду. О странных вопросах Адриана, о его грубости. Что если тогда еще можно было все изменить и маятник моей судьбы качнулся бы в другую сторону?

Но я, обидевшись на брата, ответила:

– Он отлично целуется, Пат!

Брат невесело хмыкнул:

– Куда ты дела мою младшую сестренку, незнакомка?

И тут же прижал палец к губам и вгляделся в темноту. Мне тоже показалось, что в саду раздался шум, а в конце подъездной аллеи мелькнула тень.

– Да просто кошка, – пожала я плечами.

– Крупновата для кошки. Я пойду проверю…

– Патрик, не ходи! У меня день рождения, а все разбегаются! Адриан ушел, теперь ты! С кем мне танцевать, с этим жирдяем Филиппом? Папа только недавно обновлял охранные амулеты на ограде, никто не зайдет, если не открыть ворота изнутри!

Патрик пару мгновений колебался, потом уступил и пошел следом за мной.

После разговора с братом мне стало легче на душе. Зачем, правда, торопиться с замужеством? Может, Адриан совсем не тот человек, который мне нужен.

Пока нас не было, веселье зашло на новый круг. Отплясывали не только сестры Бейли, толстяк Филипп Коннорс и Август Леман, которому едва исполнилось шестнадцать, поэтому все звали его «малым». Подумать только, теперь я считаюсь взрослой, а он все еще ребенок! Танцевали даже родители, словно вспомнив, что недавно были молодыми. Тучный барон Коннорс – сразу ясно, в кого пошел сынок, – кружил в вальсе жену, а худощавый виконт Бейли пригласил мою маму.

Только старшие Дейтоны и Фарли не принимали участия в веселье, стояли у стены и напряженно поглядывали на двери, ведущие на террасу.

Закуски на столе заканчивались, слуги не успевали уносить пустые бутылки из-под вина и лимонада. Приглашенные музыканты выбивались из сил, наигрывая быстрые мелодии.

Я рассмеялась, охваченная счастьем.

– Наступило время «Каскада», – возвестил распорядитель бала.

Каскад – заключительный танец, который может длиться час, два, а то и больше. Это танец-игра, когда танцующие должны исполнять особенные фигуры, а их бессчетное количество. Я сама иногда путалась, что делать в «Пирамиде», а что в «Полете бабочек». Хорошо, что родители с малых лет устраивали званые вечера: в сезон невест я не буду выглядеть провинциалкой-неумехой.

– Мышеловка! – объявил распорядитель первую фигуру.

В зал вошли слуги с корзинами, в которых лежали ленточки с закрепленными на них бубенцами. Мужчины обвяжут ленточки вокруг руки каждой леди, чтобы найти их даже с закрытыми глазами, ведь мы станем танцевать в темноте.

Я огляделась в поисках Адриана, но он так и не появился в зале. Так-то он выполняет обещания насчет последнего вальса? Патрик вытащил из пестрой мешанины фиолетовую, под цвет моего платья, ленту и завязал мне на запястье.

– Сколько свечей оставить, ваше сиятельство? – обратился распорядитель бала к отцу.

Чем меньше света, тем интереснее.

– Сколько, Ви? – спросил меня папа.

– Пять! – ответила я.

Свет магических светильников медленно погас, и зал погрузился в темноту. Слабое мерцание огоньков едва разгоняло ее.

*** 8 ***

Смычки тронули струны скрипок и виолончелей, и под потолок взлетела нежная мелодия. Фигура Патрика в мерцании свечей превратилась в широкоплечий силуэт, отсветы пламени искрами вспыхивали на пуговицах сюртука, белокурые волосы и сами как будто немного сияли.

Пат взял меня за руку и повел по кругу. Таинственно и тихо ступали другие пары, позвякивали бубенцы на руках дам. В полумраке я не могла различить танцующих, угадать можно было разве что толстяка Филиппа. Или это его отец?

Гости причудливо отражались в зеркалах, так что через некоторое время стало казаться, будто их стало в два раза больше.

Внезапно пронзительно взвизгнула скрипка, смолкла, словно захлебнулась. Кто-то вскрикнул от боли. В одно мгновение стихли инструменты. Испуганный мужской голос умоляюще произносил слова, но их невозможно было разобрать.

Пары застыли на месте, озираясь. Никто не понимал, что происходит. Патрик притянул меня к себе, обнял одной рукой за плечо. В другой блеснул металл: брат всегда носил у пояса длинный кинжал.

– Свет! – крикнул мой отец. – Включите свет!

Магические лампады под потолком разгорелись медленно, будто неохотно. Зажглись не все, зал по-прежнему был тускло освещен. Но и этого света оказалось достаточно, чтобы рассмотреть ужасающие подробности.

Перепуганные музыканты сидели над нотами, подняв руки. Скрипач, опустив инструмент на колени, зажимал глубокую царапину на шее – сквозь пальцы выступала кровь. Он, выпучив глаза, смотрел на человека в пыльном плаще и черной маске, который поигрывал в воздухе мечом, будто готовясь нанести еще один удар. На этот раз смертельный.

– Никому не двигаться! – крикнул он.

Человек в маске был не единственным в зале. Оглядевшись, я насчитала по меньшей мере десяток. Они ходили между гостей, отбирая у мужчин оружие, бесцеремонно хватая женщин за подолы платьев, заставляя их вскрикивать и шарахаться.

Разбойники! Как они попали в имение, защищенное охранными амулетами?

Патрик, спрятав до поры кинжал под плащом и прижав меня к груди, начал шаг за шагом отступать к двери в коридор.

– Что вам нужно? – спросил отец, побледневший, но не растерявший достоинства, и тихо обратился к маме, прижавшейся к его руке: – Не волнуйся, дорогая, этим людям нужны только деньги. Они получат их и уйдут.

– Пат… – выдавила я дрожащим голосом.

– Ш-ш-ш, стрекозка, – прошептал он, наклонившись к моему уху. – Я рядом. Я не дам тебя в обиду.

Растерянные мужчины как могли оберегали своих дам. Даже малой Август Леман, у которого дрожали губы, заслонил узкой спиной рыдающую Талию.

Была во всем этом лишь одна странность, не сразу бросающаяся в глаза. Когда сердце, летящее галопом, чуть-чуть успокоилось, я заметила, что зале нет ни Далилы Дейтон, матери Адриана, ни Изабеллы Фарли – жены виконта. Почудилось, будто край алого атласного платья Изабеллы мелькнул за окном, выходящим на террасу.