Сдвиг времени по-марсиански

Кривыми буквами Манфред вывел: AM-WEB.

– Наверное, название здания, – предположил Лео.

– Да, – узнав сокращение, ответил Джек, – это начальные буквы кооперативного лозунга «Alle Menshen werden Briider» – «Все люди станут братьями».

Манфред снова взял карандаши. Под пристальным наблюдением мужчин он рисовал теперь что-то на самом верху. Темных птиц. Огромных, сумрачных и зловещих.

В одном из разбитых окон Манфред изобразил чье-то лицо с разинутым в ужасе ртом. Кто-то безнадежно выглядывал из здания, словно из ловушки.

– М-да, – проговорил Лео. – Интересно. Ну и зачем ему это понадобилось? – с мрачной брезгливостью поинтересовался он. – Не сказал бы, что картина жизнеутверждающая; почему бы не нарисовать их новыми, чистыми, с играющими вокруг детьми и домашними животными, с довольными людьми?

– Вероятно, он рисует то, что видит, – ответил Джек.

– Ну если он видит такое, значит, он болен, – возразил Лео. – На свете существует столько ярких прекрасных вещей, почему же ему больше нравится видеть это?

– Возможно, у него нет выбора, – предположил Джек. – Гадл, – вспомнил он, – может, это означает время? Ту силу, которая выражает для него разрушение, тлен, упадок и, наконец, смерть? Силу, действующую везде и во всем во Вселенной.

И больше он ничего не видит?

«Если так, то неудивительно, что он страдает аутизмом, – подумал Джек, – неудивительно, что он не может общаться с нами. Такое выборочное восприятие лишает его полноты ощущения времени. Потому что время приносит и новое, оно содержит в себе процессы созревания и роста. А Манфред, вероятно, не воспринимает этот аспект времени.

Может, его болезнь вызвана именно подобным видением? Или он видит это из-за того, что болен? Наверное, бессмысленный вопрос – по крайней мере вопрос, лишенный ответа. Таково видение реальности Манфредом, и с нашей точки зрения он безнадежно болен; он не воспринимает реальность, известную нам. И видит он самую ужасную ее часть, самый отвратительный аспект действительности.

А еще говорят, что душевная болезнь является бегством!» – вспомнил Джек и вздрогнул. Ничего себе бегство – в сужающуюся, сжимающуюся жизнь, постепенно превращающуюся в мрачную гробницу, куда ничто не проникает и где ничего не происходит – иными словами, в пространство тотальной смерти.

«Бедный несчастный ребенок. И как у него хватает сил жить изо дня в день в такой действительности?»

Джек мрачно вернулся к управлению вертолетом. Лео смотрел в иллюминатор, разглядывая пустыню. Манфред с испуганным, напряженным выражением лица продолжал рисовать.

«Гадл-гадл», – звучало вокруг. Он зажал уши, но звуки поползли в него через нос. Он рассмотрел это место: здесь он состарился. Его выбросили прочь; гадло, наваленное кучами, закрывало его до пояса, гадло пронизывало воздух.

– Как тебя зовут?

– Манфред Стайнер.

– Возраст?

– Восемьдесят три.

– Вакцинирован против ветряной оспы?

– Да.

– Страдаешь венерическими заболеваниями?

– Легкий триппер, и все.

– Лечение в венерическом отделении.

– Сэр, мои зубы. Они в мешке вместе с глазами.

– Ах, твои глаза, да. Отдайте ему глаза и зубы, перед тем как везти в отделение. А как насчет ушей, Стайнер?

– Они при мне, сэр. Спасибо, сэр.

Его руки примотали бинтами к перекладинам кровати, потому что он пытался вытащить катетер. Он лежал лицом к окну и смотрел сквозь грязное треснувшее стекло.

За окном виднелся жук на длинных ножках. Жук что-то ел, потом что-то обрушилось на него и раздавило, и он так и застрял раздавленный, впившись зубами в то, что намеревался съесть. Потом его мертвые зубы вытекли изо рта и поползли в разные стороны.

Он лежал там сто двадцать три года, пока наконец его искусственная печень не отказала, тогда он лишился сознания и умер. К этому времени ему уже ампутировали руки и ноги до самых тазовых костей, потому что они начали разлагаться.

Все равно он ими не пользовался. А лишившись рук, он уже не пытался выдернуть катетер, и им это нравилось.

«Я долго пробыл здесь. Может, вы мне принесете транзистор, чтобы я поймал утреннюю программу дружища Фреда; я люблю слушать музыку, они часто исполняют старые популярные песни.

У меня от чего-то аллергия. Может, от этих желтых цветов? Зачем им разрешают так высоко расти?»

Два дня он лежал на полу в большой луже, а потом хозяйка вызвала грузовик, чтобы перевезти его сюда. Он храпел всю дорогу и проснулся от собственного храпа. Когда его попытались напоить грейпфрутовым соком, он мог пользоваться только одной рукой, другая так и осталась навсегда неподвижной. Как бы ему хотелось снова вернуться к своим кожаным ремням: делать их было интересно, и они занимали большую часть времени. Иногда он продавал их людям, приезжавшим на выходные.

– Ты знаешь, кто я, Манфред?

– Нет.

– Я – Арни Котт. Почему ты никогда не смеешься, не улыбаешься, Манфред? Неужели тебе не хочется побегать, поиграть?

Гадло стекало из обоих глаз мистера Котта.

– Вероятно, нет, Арни, но дело сейчас не в этом.

– Что ты видишь, Манфред? Впусти нас в свой мир. Все эти люди, они будут там жить, да, Манфред? Ты видишь там множество людей?

Он закрыл лицо руками, и гадло прекратилось.

– Я не понимаю, почему этот ребенок никогда не смеется.

Гадл, гадл.

Глава 10

Внутри оболочки мистера Котта скрывались мертвые кости, влажные и блестящие. Череп разевал свою пасть и поглощал овощи, превращавшиеся внутри в гниль. Он видел, как внутри мистера Котта кишмя кишела гадкая жизнь. А внешняя оболочка тем временем изрекала:

– Люблю Моцарта. Я поставлю эту запись. – На коробке было написано: «Сороковая симфония соль минор. Ор. 550». Мистер Котт повертел ручки усилителя. – Дирижирует Бруно Вальтер, – сообщил он своим гостям. – Большой раритет эпохи золотого века звукозаписи.

Из динамиков вырвались отвратительные крики и скрежет, словно трупы сотрясались в конвульсиях. Мистер Котт выключил пленку.

– Прошу прощения – пробормотал он. Это было старое закодированное послание не то от Рокингхэма, не то от Скотта Темпла, ненароком попавшее в фонотеку.

– Ничего себе – заметила Дорин Андертон, потягивая свой напиток. – Так можно и напугать, Арни. Твое чувство юмора…

– Случайная ошибка – раздраженно огрызнулся Арни, роясь в поисках нужной записи. «А ну его к черту!» – наконец отчаялся он. – Послушай, Джек, мне очень жаль, что я заставил тебя приехать сейчас, когда у тебя в гостях отец, но я спешу. Покажи, чего ты добился со Стайнером, хорошо? – От нетерпения он даже начал заикаться.