Сдвиг

Заседание Межмирового Совета по проблемам Сдвига было в самом разгаре, у алтаря грудным кваканьем клокотал доклад угрюмый некромальтиец Хосе Родригес-14. Его от природы мягкая кофейная кожа, теперь стала сплошной червоточиной, бесонечно меняющейся антиматерией, временами он ненадолго терял свои очертания, расплывался как не сфокусированная фотография, и становился полупрозрачным до легкого зеленоватого сияния. Через кажджый абзац некромальтиец источал густую черную слизь, которая разбрызгивалась от его активной жестикуляции на сцене. Падая на пол черная сметана тут же ползла по поверхности коврового покрытия обратно к говорившему и в мановение ока возвращалась к докладчику впитываясь в его босые ноги. Говоривший без обуви рассказывал собранию о проблемах Сдвига в его измерении, которое, по его мнению, более всего нуждается в помощи Межмирового правительства и дополнительном финансировании.

— Бесспорно, Сдвиг оказал шокирующее влияние на действительность глупо полагать, что такое происходит только с нашей стороны. Там где слово потеряло смысл и силу там, где миром правят недровледельцы и даже там, где о нас никогда не слышали и не имеют представления о существовании нескольких полярно-параллельных измерений и сущностей даже там не все гладко и не все благополучно…

На минуту выступающий замер, нервно отрыгивая в платок какие-то сгустки синей копошащейся плоти, он, сконфуженно, спрятал в пакет выползшее из его нутра насекомое и положил пакет в карман. Тщательно вытерев рот он, однако не до конца стер синеватую слизь и продолжал говорить свою речь, а вернее читать с листа ртом подведенным синей слизью. Гимениусу показалось это смешным, и он чуть не прыснул смехом, но вовремя сдержался. В зале собралось немало уважаемых людей, или того что от них осталось. Среди собравшихся были известные и влиятельные персоны, президенты и императоры, короли и принцессы, премьерминистры и акционеры, писатели и поэты, филологи и философы, послы и делегации со всех концов бесконечного Белого Света. Однако в каждом из присутствующих был какой-нибудь да изъян, почти уродство, если не сказать точнее, хотя точнее вряд ли скажешь. Глядя на лица собравшихся писателей, на их фигуры, на их образы становилось действительно жутко и страшно. Добрая половина из них была лишена глаз или ртов, другие выглядели, как натуральные дрожащие облачка невесомой пыли, от чего их голоса были тусклыми и едва слышимыми, какие-то из гостей отдаленно напоминали недрантов, своей цветовой гамой, ибо потеряли пигментную постоянную. На съезде присутствовали выдвиженцы практически из всех параллельных и обратных (зеркальных по Барельсу) миров. Всего аккредитовалось 796 официальных делегаций, что скрывается под аббревиатурой ЕНБС (Единый и Неделимый Белый Свет — примечение ред.) это была представительная часть тех народов, кто уцелел и не потерял связи с единым Высшим Миром Первой категории, на территории которого и проводился съезд.

Гимениус стоял у самой двери в коморке докладчиков, через одного к трибуне должен идти и он. Потянув за ручку Гимениус открыл дверь на сцену… Уи-уи-уи-уи — заверещали со всех сторон сторожевые сигнальщики, уи-уи-уи оглушая собравшихся вопили глашатаи. Все присутствовавшие зашевелились, завертели головами, входные двери распахнулись настежь и в залу стали вбегать половые, водители, охрана и прочая обслуга Высшего Совета Межмирового съезда. Началось. Гимениус поднял голову вверх к куполу, туда, куда показывали пальцами, щупальцами, руками, культями собравшиеся представители. Там под потолком с силой раскручивался свисающий кулем темной материи волчок. Вокруг волчка на тонких жгутиках вращались круглые кочаны человеческих голов. Неприятная картина дополнялась, синим мхом, который с ленцой по стенам спускался вниз в залу. Визг сторожевых рожков слился в один единый душераздирающий вой. Уи-уи-уи! Все кричали он здесь, он достал нас и здесь, предательство, нас предали, эвакуация, проходите, постойте, прежде дайте пройти карликам и женщинам, куда вы претесь, да позвольте же!

Гимениус лихо провернулся на каблуке и запахнул накидку ризы, облако золотистой охры осталось на том месте, где он стоял, да кучка обескровленных твердых знаков…

На этих словах Тим Род осекся и пазлами осыпался на пол внутри меня. В ушах еще стоял визг сторожевых сигнализаций, который в нашей реальности перекрывали трели колокольцев! — Ух, ты у них там, а у нас тут! — сказал я очухивающемуся Гимениусу.

Писатель в высоком золоченом колпаке уже был на ногах, прозрачность ушла. Чувствовалась энергия и мощь этого волевого человека в скромной холщевой накидке и золотистом высоком колпаке. Суета и возня среди 16 заговорщиков была деловой, все понимали, что колокольцы зря звонить не будут, вероятно, Сдвиг прорвал оборону и городу угрожает опасность. Заговорщики смотрели на Гимениуса, Гимениус на заговорщиков, ровно три секунды длилось многозначительное молчание.

— Братья мои и сестры — не мешкая, сказал Гимениус, — Сдвиг торопит нас не по детски, никаких секретных чисел ждать не будем, стартуем сегодня во время Икс. Ответственным проконтролировать погрузку, зарядку, амуницию, боеприпасы и воду. Ведущим библиотекарям подготовиться к каталогизации и транспортировке. Уверен, у нас все получится друзья. Ну, а сейчас отдадим последнею дань этому городу и сделаем то, что он нас требует Журнал гражданского общества. До встречи у ЧАЖа! Ждать более не возможно! Йоу!

И заговорщики вместе со своими сотоварищами подхватили клич Гимениуса: Йоу йоу йоу! Выкрикивая, кличь собравшиеся сгибали в локте правую руку, опуская локоть вниз делая характерный жест смотрящим вверх сжатым кулаком.

Тем временем колокольцы давали вторую трель, заговорщики вылетали из пентхауса. Разыскав Агуагаву Рочистер, я спешно зацепил на поводок грушу и тоже выбежал на улицу. Корнеплод казалось уже обо всем догадавшись радостно свиристел и звенящим голоском причитал свои вечные фразы Паукараста Паукараста Гимениус смешной смешной!

По жировке городского Журнала гражданского общества в случае экстремальных событий я должен был вместе с другими корректорами заниматься оклейкой тверди, сбор ведущих корректоров был у Центральной Детской Библиотеки. Туда мы с Паулем безо всяких хлопот добежали буквально за пятнадцать минут. У колонн Библиотеки уже собралась внушительная толпа, человек 30 примерно. В наши задачи входила оклейка земли старыми литературными газетами. Всем известно, что прохождение тмецов, теней и муаровых корневищ через газетный шрифт невозможно, поэтому в места, где произошло естественное или искусственное оголение грунта, либо ослабла клейка, либо по каким непонятным причинам вовсе не была проведена шрифтовая защита — кидали нас гражданских ополченцев. Среди корректоров разных степеней значимости я заметил несколько довольно занюханного вида бильд редакторов и даже пару поэтов, поэты, правда, были авангардные с нулевыми уровнями, о том свидетельствовали пустые кармашки накладных знаков отличия. Видать совсем дела плохи, если таких лохов тянут в оклейку.

Выбрав телегу поустойчивей расписавшись в журнале прибытия, я усадил Пауля на внушительную стопу газет, и мы покатили в квартал 13Б. Предстояла упорная и тяжелая работа. Вечер только начинался. Сутки уже давно не были 24 часовыми, за последнюю неделю временной пузырь раздулся до неимоверных размеров. Сначала к каждому дню прибавлялся час другой, что было не критично. К концу недели время окончательно впало в медлительную агонию — сутки раздулись на столько, что в каждом дне насчитывалось не менее 45–50 часов.

Кривые петляющие улочки напомнили мне, мы на месте. Я прислонил телегу к городской световой мачте, подвинув Пауля, который мирно дремал на газетах, уселся рядом и достал походные бумажные ножницы. Для того чтобы увидеть проблемные места мне понадобятся очки. Распаковав лист толстенной Кашпейской голубой, я нарисовал прелестную оправу в стиле рей-бан.

Глава 16 Исход

— Лосёк, Лосёк, Лосёк! Лосёк — проснись сукин сын очнись, да проснись же, наконец, прошу тебя, очнись! Лосек миленький подъём, подъём!

Смутно, сквозь клубящийся зеленоватый туман я с трудом различал очертания Тима Рода. Он бесновался и орал, что было сил, да к тому же со всей дури молотил в какие-то обширного диаметра тазы и кастрюли. На самом деле я толком не слышал весь этот гам и крики, уши мои заложило и обволокло невидимой звукопоглощающей ватой. Зеленоватый туман в моем сознании раздражал, и вроде даже не зеленоватым он был, а каким-то желтым. Мне казалось, что меня кто-то несет и все ближе и ближе подносит к источнику шума и гама. Меня раскачивали волны, и несли постепенно и вальяжно, словно по течению неведомой и очень медленной реки прямиком к беснующемуся с кастрюлями Тиму Роду. Желтый туман пульсировал дутыми объемными образованиями, но было заметно, что клубы редеют и растворяются в прозрачной обыденности. Шпык и туман пропал, и я вздрогнул, потому что звук, который издавал кастрюлями Тим, внезапностью своей испугал и оглушил меня. Бам, бам, бам, бух, бух, бух, да-бух, да-бам, бам-бам, бух-бух, бам-бам.

— Стой! Прекрати Тим, ты, что ли совсем сбрендил мой внутренний приятель! — сердито сказал я, и заметил, что голос мой стал каким-то хриплым и незнакомым. Я с трудом открыл глаза и растерялся.

Моему взору открылись крыши зданий и верхние этажи строений, похоже, я лежал на спине и, покачиваясь в такт нестройным шагам, плыл над дорогой. Пощупав поверхность под собой, почувствовав, что-то твердое как камень и теплое я повернул голову влево и увидел малыша Пауля. Он сидел на плоской, похожей на увесистый кирпич, слегка мохнатой голове животного, две таких же головы были справа и слева от земляной груши. Тут до меня начало доходить, что это за качающаяся колыбель подо мной, и три мохнатых головы на жилистых окаменевших шеях, несомненно, это были три упитанных ореходонта. Спины их были соединены между собой плоскими костяными наростами, наподобие конструктора лего сконструирована подо мной походная кровать носилки. Невольно я испугался, и это сразу заметил Пауль, он энергично застрекотал: Паукараста-паукараста, Лосек хороший, — и нежно посмотрел на меня своими четырех дольными глазами.