Се, творю
Шрифт:
Он покраснел.
– Нет. Простите. Глупо пошутил. Знаете, – добавил он, – я ведь тоже не очень хорошо понимаю, как себя сейчас вести. Трудно найти совсем уж правильный тон. Если вы думаете, что у меня такие приключения происходят еженедельно, то вынужден вас разочаровать.
У нее словно теплое масло растеклось по душе.
– Спасибо, Леня, – все-таки сказала она.
– Да перестаньте. Слушайте, Катя, неужели вы совсем ничего не помните? Давайте попробуем найти, где и кто вас так отоварил. Я ему глаз на пятку натяну, а? Руки чешутся, честно. Куда менты смотрят…
– Менты
– Это не только алкоголь, – уверенно ответил он. – Поверьте, Катя… Эх. Жаль, что не помните. Душа требует продолжения банкета…
– Какого банкета?
– Мероприятий по спасению царевны Лебедь.
– У вас что, своих дел нет?
– Есть, – просто сказал он. – Но это важнее. Не люблю крыс. То есть, пока они просто крысы и бегают по помойкам в темноте – ладно. Божьи твари, так сказать, и не нам судить, зачем он их сотворил. Но вот когда они прикидываются людьми…
– Нет, – сказала она грустно, – ничего не помню. Коктейль. Рожа какая-то… Противная, бухая… Клеил меня, да. А в целом – аут. Слушайте, Леня, вы курите? Давайте покурим.
– Вообще-то… Знаете, Катя, я тут ночью у вас из пачки три сигареты стибрил. Ничего?
Она облегченно засмеялась. Она уже чувствовала себя здесь, как дома. То есть, куда там! Если за дом взять апартаменты Бабцева в последние, скажем, полгода – здесь было куда лучше, чем дома.
– Да пожалуйста, – сказала она. – Хоть какая-то вам от меня польза.
Они закурили – как водится, на кухне. От первой затяжки опять замутило, она даже успела пожалеть о том, что предложила испортить вкус доброго чая вкусом поганого дыма; но позыв был короток, и Леня, наверное, его даже не заметил. Слава богу.
– А знаете, князь вы мой прекрасный, – решительно сказала она, когда тошнота уже окончательно отпустила и сделалось, наоборот, окончательно хорошо. – У вас есть шанс продолжить банкет.
– Я весь внимание, – ответил он, сквозь медленно колышущиеся полупрозрачные перепонки дыма глядя ей в глаза спокойно и с выжидательным вниманием. Внимание грело. Она помедлила, а потом будто бросилась наконец в ту наполненную ветром и солнцем гудящую бездну свободы, которая уже открывалась ей вчера и которую она, дура, сгоряча подменила выгребной ямой.
– Я ушла от мужа. Резко, наотмашь. Вы не думайте, Леня, я не сука, но… Край настал. Потом расскажу, если захотите. В театре просто встала и ушла навсегда. У меня ни документов, ни денег, ни жилья. В Петербурге есть квартирка, может, первое время там смогу перекантоваться. Прийти в себя. Но для этого надо доехать до… сына…
Она осеклась. Про Бабцева она рассказала бы ему смело, но еще и про Журанкова сразу… Нет, про Журанкова – нет. Вовкин отец не заслужил небрежного упоминания невзначай.
– Сын сейчас… Наверное, вы не слышали, о нем мало кто слышал, есть такой
странный частный наукоград, Полдень в просторечии, отсюда девять часов в поезде. Сын сейчас там, и мне надо туда добраться. Объяснить, что произошло, попросить у него ключи… Для этого нужно взять хотя бы документы и деньги. Для этого надо вернуться в дом мужа хотя бы на час. Я… боюсь. Он меня остановит. Уговорит, запутает, заболтает… У меня может не хватить сил.– А может быть, – тихо спросил он, – это и к лучшему? Подумать, спокойно разобра…
– Нет! – почти выкрикнула она, едва поняв, к чему он клонит.
Несколько секунд ходячие стебли дыма переливались и переплетались в тишине, а из-за них на нее смотрели спокойные выжидательные глаза.
– Хорошо, – негромко проговорил Леня. – Простите. Что я, в самом деле… Продолжайте, царевна.
Она глубоко вздохнула. Запросто, на втором часу знакомства просить о таком… И вообще – где тут то, что называется знакомством?
Просто от этого парня пахло человеком, который не может подвести и предать. Оказаться слабаком. Отговориться важными делами. Спрятаться за то, что ему надо спасать страну или достать с неба звезды. Это был очень странный запах. Она чувствовала его впервые в жизни.
– Если бы вы поехали со мной, я бы сказала, что вы… мой новый друг. Тогда уж все было бы отрезано. Не о чем стало бы болтать и… размазывать. От вас ничего не потребуется. Драться он не полезет. Говорить буду только я. Вам нужно просто быть рядом. Ну, с таким видом, будто… ну… будто мы уже давно вместе.
Она умолкла. Он смотрел на нее так, будто впервые увидел. Наверное, он все-таки решил, что она – сука.
И слегка обалдел от такого открытия.
Молча он загасил окурок в блюдце. Встал. Подошел к плите, на которой стоял кофейник. Заглянул внутрь.
– Кофе не хотите?
– Нет, – тихо сказала она. – Слишком много тонизирующего, чай уже был крепкий. После вчерашнего – сердце выскочит.
– Это ни к чему, – согласился он и налил себе остывшего кофе прямо в чашку, где только что был чай. Он действовал медленно и с какой-то подчеркнутой неторопливой аккуратностью. Она смотрела ему в широкую спину и умоляла: согласись, а? Тебе же это ничего не стоит! Вон ты какой… Он вернулся к столу, обеими руками поднес чашку ко рту, сделал несколько глотков. Бурда, наверное, невольно подумала она. Холодный, несладкий… Впрочем, одернула она себя, что я о нем знаю? Может, он всегда так изощренно пьет.
– Бывают же совпадения… – пробормотал он, глядя мимо нее куда-то в пол. Она молчала и ждала. Прикурила вторую сигарету от первой.
Наконец он вскинул на нее глаза.
– Вы будете смеяться, Катя, – хрипловато сказал он, – но у нас с вами сходные проблемы. И психологически, – он криво усмехнулся, – и даже географически, – наконец он откашлялся, прочистил горло и заговорил решительнее. – Я знаю, что такое наукоград Полдень. Там у меня… былая любовь. Не скажу, что я так до сих пор и сохну, но… знаете, Катя, я человек простой, и у меня гордость. Я бы хотел туда приехать по случаю, и чтобы она видела, какая у меня теперь прекрасная, замечательная, красивая женщина. Вы.