Седьмая девственница

— Вы думаете, что я их нарочно уронила?

— Прошу тебя разговаривать со мной в более уважительном тоне.

— Это почему?

— Потому что у меня есть положение, потому что я леди — вот уж кем ты никогда не станешь!

Я демонстративно положила книги на стол и, повернувшись к ней лицом, посмотрела на нее с таким же сожалением, с каким она смотрела на меня.

— Зато наверняка, — сказала я, сбиваясь на тот выговор, от которого старалась отучиться, — я не стану бегать за старым священником, надеясь его окрутить.

Она побледнела.

— Как ты смеешь! — закричала она, но мои слова угодили точно в цель.

— Да вот смею, — в тон ей ответила я. — Вы-то мне все насмешки строите. Вот что, мисс Келлоу: вы со мной по-хорошему, и я с вами по-хорошему. Я никому про вас не скажу… а вы станете меня учить, как если б я Меллиоре доводилась сестрой, ясно?

Она не ответила — не смогла: у нее дрожали губы. И я вышла с сознанием сдержанной победы. Так оно и — вышло. Потом она изо всех сил старалась помочь мне в учебе, перестала надо мной насмешничать и хвалила, если я что-то хорошо делала.

Я чувствовала себя как Юлий Цезарь, чьими подвигами восхищалась.

Никто так не радовался моим достижениям, как Меллиора. Когда я лучше нее делала уроки, она приходила в восторг. Она относилась ко мне, как к взращиваемому цветку и бывала недовольна, когда у меня что-то выходило не очень хорошо. Я увидела, что она довольно необычная девочка — совсем не такая простая, какой я себе ее представляла. Она могла быть столь же целеустремленной, как и я — ну, почти — и казалось, жила, руководствуясь собственными соображениями о том, что хорошо, а что дурно, наверное, не без влияния отца. Она могла сделать все — как бы ни было это страшно и трудно — если считала это правильным. Домом управляла она, поскольку матери у нее не было, а отец души в ней не чаял. Поэтому, когда Меллиора заявила, что ей нужна компаньонка, личная горничная, я ею стала. Это было, как не переставала говорить миссис Йоу, что-то уж и вовсе неслыханное, но коли тут стал прямо сумасшедший дом, то она больше ничему не удивляется.

Мне отвели комнату рядом с комнатой Меллиоры, и я много времени проводила с ней. Я чинила и стирала ее одежду, вместе с ней ходила на занятия и на прогулки. Ей очень нравилось обучать меня, и мы начали уроки верховой езды, круг за кругом по лугу на ее пони.

Мне не приходило в голову, насколько это было необычно. Мне казалось, что я задумала желание и оно сбывается, как и говорила мне бабушка.

Мы с Меллиорой были примерно одного роста, но я потоньше, и когда она отдавала мне свои надоевшие платья, мне достаточно было их просто ушить. Помню, как я впервые пришла домой в наш поселок в льняном платье в белую с голубым клеточку, белых чулках и черных блестящих туфельках — все это были подарки Меллиоры. На руке у меня висела корзинка, потому что я всегда брала что-нибудь с собой, отправляясь домой.

Единственным, что омрачало радость этого прекрасного дня, было замечание миссис Йоу: «Мисс Меллиора точь-в-точь как сам священник, вечно отдает столько, сколько не может себе позволить».

Я постаралась забыть о ее замечании, говоря себе, что это просто очередная воркотня миссис Йоу, но оно осталось, словно маленькое темное облачко в летнем небе.

Проходя по поселку, я встретила Хетти Пенгастер, дочку фермера. До того дня, когда я встала на помост на Трелинкетской ярмарке, я думала о Хетти с завистью. Она была у фермера единственной дочкой, хотя у него имелись еще два сына — Томас, помогавший ему на ферме, и Ройбен, работавший в строительной конторе Пенгранта, тот самый молодой человек, что видел седьмую девственницу, когда рухнула стена аббатства, и который после этого вроде как свихнулся. Хетти была любимицей в доме, хорошенькая толстушка, такая спелая, что старушки пророчески качали головами и говорили, что Пенгастеру надо хорошенько смотреть за дочкой, а то заведет малыша в колыбельке прежде, чем успеет надеть обручальное кольцо на палец. Я понимала, что они имели в виду: это сквозило в ее походке, в долгих исподволь бросаемых на мужчин взглядах, в пухлых чувственных губках. Она всегда носила яркую ленту в рыжеватых волосах и сильно облегающие платья с большим вырезом.

Она была почти что помолвлена с Солом Канди, работавшим на шахте Феддера. Странный союз — Сол, серьезный парень, должно быть, лет на десять старше Хетти. Ее семья с одобрением относилась к этому браку, потому что Сол был не простым шахтером. Его прозвали Капитан Сол, он имел право нанимать людей на работу, был человеком явно выдающимся и, надо думать, совсем не того склада, чтоб ухаживать за Хетти. Хетти, наверное, тоже так считала и хотела немного развлечься перед тем, как вступать в скучную замужнюю жизнь.

Она поддразнила меня:

— Да, никак, сама Керенса Карли припожаловала? А что у ней за наряд — ну прямо помереть можно!

Я ответила в той спокойно-надменной манере, которую переняла у Меллиоры:

— Сегодня я, как обычно, навещаю бабушку.

— Фу-ты ну-ты! Да неужто, ваша светлость? Глядите, чтоб не запачкать ваши ручки с нами, грешными.

Я слышала, как она рассмеялась, когда я пошла дальше, но ничуть не разозлилась. Я была даже довольна. И чего я раньше завидовала Хетти Пенгастер? Что значили ленты в волосах и туфельки на ногах по сравнению с умением читать, писать и разговаривать, как леди?

Я редко чувствовала себя такой счастливой, как в тот день, идя к нашему домику.

Я застала бабушку одну, ее глаза лучились гордостью за меня, когда она меня целовала. Какой бы ученой я ни стала, я никогда не перестану любить бабушку и всегда буду искать ее одобрения!

— А где Джо? — спросила я.

Бабушка возбужденно заговорила.

Я ведь знаю мистера Поллента, ветеринара, что живет дальше по Молентерской дороге? У него вроде неплохо идут дела. Ну вот, он заглянул к нам в домик. Прослышал, что у Джо хорошо с животными получается, и приехал. Говорит, ему как раз надо кого-нибудь такого… чтобы мог делать для него кой-какую работу. Он бы его обучил, а может и на ветеринара выучил бы.

— Так Джо уехал с мистером Поллентом?

— Ну, а как бы ты думала? Такая удача раз в жизни выпадает.

— Ветеринар? Я хотела, чтобы он стал врачом.

— Ветеринар тоже очень хорошее занятие, любушка.

— Это совсем не то, — с горечью ответила я.

— Ну так лиха беда начало. Побудет там годик, а потом, глядишь, и платить станут. А уж Джо-то рад, прям королем ходит. Кроме своих зверюшек ни о чем и не думает.

Я повторила вслед за бабушкой:

— Лиха беда начало.

— И гора прочь с моих плеч, — призналась бабушка, — Теперь вы вроде как пристроены, и мне спокойно.

— Бабушка, — сказала я. — По-моему, можно добиться всего, чего хочешь. Ну кто бы мог подумать, что я буду сидеть здесь в башмачках с пряжками и льняном платье с кружевом на воротнике.

— Да, кто бы мог подумать, — согласилась бабушка.

— Я мечтала об этом, и я желала этого так сильно, что оно сбылось… Бабушка, в том-то все и дело, да? Весь мир твой, если знаешь, как его взять?

Бабушка накрыла мою руку своей.

— Не забывай, любушка, жизнь — штука не простая. И что, коли кто другой мечтает о том же самом? Коли ему нужен тот же кусочек мира, что и тебе. Тебе повезло. Это все дочка священника. Но не забывай, что это был просто случай, а случай бывает счастливый и несчастливый.

Я ее почти не слушала. Слишком была довольна. Немножко огорчало, правда, что Джо всего лишь к ветеринару попал. Если б к доктору Хилльярду, я, должно быть, почувствовала себя чародеем, нашедшим ключ от рая на земле.