Седьмая ночь
Шрифт:
– Ну вот, сообразил, – проворчал сварливый голос. – Зачем она тебе? Ты же лет на тридцать старше. И куда теперь она тебя поведет? Сидел бы уж дома…
Эмин М. и на этот раз не обратил внимание на ворчуна и пожалел что таскает его с собой, или наоборот – тот таскает его с собой, и сейчас, когда появилась эта милая девушка, очень захотелось от него избавиться.
– Что ты от меня хочешь? – сердито прошептал Эмин М. так, чтобы не слышала девушка. – Ты же сам меня привел сюда.
– Я!? Я привел тебя?! Ты слишком хорошо о себе думаешь. Хочешь свести меня с какой-то
– Ну, допустим…
– А помоложе нельзя? Хочется побеситься по-молодому.
– Нечего тебе беситься, иди вот, тебя дама ждет. Ты, между прочим, все еще держишь её руку и молчишь, как бревно.
– Дама… О чем с ней говорить?..
– Найдется о чем. Мне пора. Тут я вас и покину.
– Да, да, возвращайся к своему компьютеру, и оставь меня в покое хотя бы страниц на триста.
– Ого, чего захотел! Хочешь сделаться героем романа?
– Почему бы и нет? Ты только закрути сюжет позаковыристей.
– Нет, романов в угоду моде я не пишу, я не романист.
– И очень даже напрасно. Романисты самые читаемые. И все молодые стараются разродиться именно романом, чтобы прославиться.
– Вот именно – прославиться.
– А что в этом плохого?
– Я не романист, повторяю тебе, я – рассказчик.
– Как Чехов! Хи-хи-хи…
– Я этого не говорил, и нечего хихикать.
– Не говорил, но подумал, знаю я вас, писателей. Ну, ладно, скажи мне спасибо и вали к своей работе.
– За что спасибо?
– За что спасибо?! Ни хрена себе!
– Не ругайся, я вообще-то задумывал тебя культурным человеком. Так за что спасибо?
– Ты меня достал! Не ты ли совсем недавно хныкал на свою судьбу, что жизнь пуста, душа пуста, и что-то там еще пусто… Вот я и заполняю твою жизнь. Что молчишь?
– В какой-то степени ты прав. Но не забывай, я говорю с тобой, примерно так же, как в романе Альберто Моравия «Я и Он» герой говорил… Вспомни, с кем?.. Ну, ну, ты же писатель…
– Ты хочешь сказать, что сравниваешь меня с членом? Ну, ты негодяй! А еще интеллигент… вроде бы. А еще шляпу надел.
– Ну, я пошутил, не сердись… Ты в самом деле прав, что временно заполняешь мою жизнь. И я тебе – то есть – себе благодарен…
– Вот и вали отсюда, раз я прав. Эй, погоди, ты что, так и уйдешь?
– А как мне уходить?
– Ты ведь даже не назвал меня. Как меня зовут? Так же нелепо, как и тебя – Эмин М. А почему, кстати, ты не пишешь полностью фамилию? Хочешь выглядеть оригинальнее, чем ты есть на самом деле? Как дешевые шоумены? Или стесняешься, что фамилия слишком обычна и проста для такой важной личности? А ты поменяй. Ты же литератор. Погляди вокруг, сколько забавных кличек понапридумывали себе наши – то есть – ваши поэты, и носят вместо своих законных фамилий без зазрения совести…
– Разговорился, однако.
– Надо же отвести душу.
– Ты так ненавидишь меня?
– Признаюсь – ненавижу! Очень даже… И всех вас, писателей
и поэтишек ненавижу! Насмотрелись, слава Богу! Не смей делать меня тоже писателем, слышишь!? Ну так, как же ты меня назовешь?– Хочешь – Мурик?
– Что-то кошачье. Варианты есть?
– Полное имя – Мурад.
– Так бы и говорил. Годится.
– Ну, я пошел. А писателем ты будешь обязательно, потому что лучше всех я изучил их.
– Ну ты и сволочь!
– Не злись… Прощай, писатель, хи-хи-хи, я пошел.
– Скатертью дорога.
– Буду следить за тобой.
– Вот это плохо.
– Но неизбежно. Не попади в историю. В смысле – неприятную историю.
Как только Эмин М. исчез, девушка, все это время молча слушавшая их разговор (и вряд ли что-то слышавшая, судя по выражению её лица), будто ожила, отняла свою руку у Мурада, но тут же сама взяла его под руку и повела из тупика, выходившего на небольшую площадь, увенчанную оригинально исполненным бюстом известного поэта.
– Вы не замерзли? – спросила она таким заботливым голосом, словно они были давно знакомы.
– Нет, – несколько растерянно ответил Мурад. – А вы? Довольно холодно…
– Я нет. Я только что вышла из дому, еще не успела замерзнуть. Мне даже немного приятен этот морозец после слишком теплой квартиры. Бодрит.
– И куда мы пойдем? Сейчас сколько времени?
Она вытащила из сумочки, посмотрела на свой телефон и сообщила каким-то таинственным голосом:
– Четверть первого.
– А почему шепотом? – спросил он, тоже на всякий случай понизив голос и оглянувшись на безлюдной площади, будто в поисках кого-то подслушивавшего их.
– Потому что я никогда в такое время не выходила из дому, – сказала она доверительно, словно признаваясь в невинной шалости близкому человеку.
Он так и расценил её тон и, немного осмелев, спросил:
– А сколько вам лет?
– Вам сказать правду или прибавить?
– Правду, – попросил он.
– Восемнадцать, – призналась она.
– Когда я вас увидел в окне в том переулке, вы мне показались гораздо старше, – сказал он.
– И что же – разочаровались?
– Нет, – сказал он. – Вы красивая.
– Спасибо, – она вдруг так искренне, так светло улыбнулась, что он на самом деле чуть не поверил, что они давно знакомы.
– А как же сегодня так поздно вас отпустили? – спросил он.
– Они уехали, – сказала она. – Папа и мама. Они вчера уехали на неделю, я осталась одна.
– Ясно, – сказал он и прибавил шутливо. – И вы решили не тратить время зря и гульнуть с незнакомым, подозрительным мужчиной.
Она рассмеялась.
– Во-первых, я вас давно знаю, – сообщила она загадочно, и он, не понимая, внимательно взглянул на неё чуть дольше, чем до сих пор глядел.
Но её нимало не смутил его изучающий взгляд.
– Пойдем в ту сторону, – сказала она, кивнув головой, указывая направление. – Здесь недалеко есть ночной бар, вполне приличный. Нет, не думайте, я там никогда не была. Просто знаю. Мне надо поговорить с вами.
– Поговорить? – спросил он. – А что мы делали до сих пор?