Седьмая пятница

Вечеринка чародеев — совершенно особое явление в нашей общественной жизни. Чтобы прочувствовать ее специфику, на ней надо присутствовать. В компании себе подобных, без женщин, в атмосфере, где можно преспокойно ослабить пояса и галстуки, у всякого молодого мага отрывает крышу. Здесь можно позволить себе все то, что нельзя в обществе нормальных людей. Стой на голове сколько угодно, левитируй под потолком, если приспичит, декламируй корявые вирши собственного сочинения — никто тебе и слова не скажет. А если затешется в ряды гуляк какой-нибудь заводила наподобие Изенгрима Поттера, то вечеринка станет настолько разнузданной, что за последствия уже не поручится никто. Именно отсюда, из «Алмазного заклинания», мы, волшебный молодняк, накачавшийся джином, виски или портвейном, бросались на мигонские просторы совершать подвиги. Словно ящик Пандоры, отворялись тяжелые дубовые двери, и, катясь по ступеням, наш брат волшебник вопил во все горло, пророча неспокойные часы честным гражданам. Так было, и где-то в глубине своей души, погрязшей в неге и тепле, я надеялся, что так будет. Хотя бы сегодня.

Объятый приятными воспоминаниями и робким предвкушением, я проструился в зал.

«Да тут просто рассадник моих знакомых», — подумал я, приветствуя небольшую толпу. Кого здесь только не было! Насчитал я в этом стаде голов двадцать пять, и, похоже, еще не все успели подтянуться к половине седьмого.

Гузо Морфейн заорал первым и замахал пухлыми ручонками, в одной из которых держал стакан с горячительным. Толстяк раскраснелся, словно заходящее солнце, и ринулся прямиком ко мне. Находящиеся на его пути более легкие и худые чародеи просто разлетались в стороны, однако их протестующий визг он проигнорировал. Эх, старый добрый Гузо Морфейн, ныне отец троих детей и обладатель такой же пышки супруги! Радуется, наверное, что вырвался из стальных когтей своей тещи. Сам я ее не видел, но Гузо рассказывал, что эта страшная женщина похожа на дракона, пожирающего свое потомство. Если так, то Морфейну крупно повезло, что он до сих пор жив, ведь его мясистые бока могут быть, с драконьей точки зрения, весьма соблазнительными.

Мы обнялись, и толстяк, не справившись со своими чувствами, прослезился. По его словам, меня ему и не хватало все это время. Я заверил бедолагу, что взаимно, и на меня набросились другие. Мим Броликс, Рохля Мелкор, Мертибрад Нототениус, Урри Бларк, Обо Синфальд… — будто я расстался с ними только вчера.

Порядком уже потрепанный, я искал глазами столик с напитками, когда на меня с горящими глазами, словно камышовый кот, прыгнул Зубастик. Вырос он будто из дыры в полу и заключил меня в крепкие объятия.

— Пришел все-таки! Молодец!

От вопля, адресованного моему уху, череп у меня едва не взорвался. В первую секунду решив, что сейчас последует расправа, я струхнул. Поттер же, ничего такого не заметив, телепортировал себе в руку кубок с вином, полный, и всучил мне.

— Пей! Во здравие присутствующих, за славное прошлое и будущее!

Чародеи, успевшие разогреться, приветствовали слова Изенгрима ревом и визгом. Кто-то засвистел и принялся хлопать. Зубастик отвесил театральный поклон.

— Пей же! — проорал Гузо Морфейн, и его тут же унесло в сторону. Подвыпивший толстяк потерял равновесие и, так и не найдя с ним компромисса, обрушился за один из кожаных диванов. В экстазе феерического восторга этого никто, кроме меня, не заметил.

Подняв кубок в сторону торчащих из-за диванной спинки башмаков Гузо, я провозгласил какую-то радостную ахинею и принялся поглощать вино. Оно было полусладким, красным и крепким. Дойдя до середины объема, я понял, что горячительный нектар звезданул мне в голову. Зал поплыл, а вместе с ним и его содержимое, включая меня самого. Мигом я отбросил все свои прошлые страхи и мрачные фантазии, и даже проблема с Талулой не казалась уже такой трудноразрешимой.

Ну а дальше вечеринка покатилась, словно воз с дровами под гору. Я стал прежним Браулом Невергором, весельчаком и повесой. Да что там — мы все стали такими, как раньше…

Прошел час или полтора. Компания хохотала, визжала, гремела, точно большой симфонический оркестр, переворачивала стулья и забиралась на столы. Изенгрим Поттер рассказывал истории о своих похождениях в дальних странах, изображал с несомненным актерским мастерством субъектов, которые попадались ему на пути, и смешил публику до колик в животе. Зубастик был центром и душой компании. За истекший период он ничуть не утратил своих навыков.

Мы поиграли в ляпки (мебель пострадала особенно), в города, в карты на щелбаны, в буру. Где-то между бурой и щелбанами я начал чувствовать, что нахожусь не совсем в том мире, в каком привык находиться. Магия искрила в воздухе — время от времени кто-нибудь из моих коллег принимался творить пьяное волшебство, — а я, поглощая вино и джин, все сильнее соскальзывал в то состояние, которое можно назвать «ни бе ни ме». Несколько раз кто-то водил меня в клозет освежиться, и я возвращался к другим, готовый к новым возлияниям.

Очнулся примерно в полночь, обнаружив, что те из нас, кто не успел превратиться в бесчувственное тело, затеяли игру в фанты. Кто-то пихнул меня локтем и, подняв голову, я увидел, что напротив меня сидит Рохля Мелкор, а на макушке у него чья-то шляпа, перевернутая на манер чаши. Из нее доставал фанты Изенгрим Поттер (самый трезвый из нас).

— Что должен делать этот фант? — спросил он, держась за спинку Рохлиного кресла.

Мелкор, у которого давно поехала крыша, сказал, что счастливцу следует забраться на книжный шкаф и пропеть совой три раза. Обладателем фанта оказался Урри Бларк. Невзирая на то, что совой чародей не мог пропеть и один раз, а также на то, что и разговаривать он уже с трудом, Бларк заявил, что, провалиться ему, он полезет. За его восхождением наблюдали все, кто мог. Я — одним глазом. До середины шкафа Урри добрался без приключений. Потом ноги и руки его стали соскальзывать с полок, и мы решили, что миссия эта невыполнима. Урри, однако, преподнес нам сюрприз. Вскарабкавшись на самый верх, чародей помахал нам и, уже собравшись выяснить, как там с совиными криками, низвергся на пол. Верный своему обещанию, Урри провалился. С треском и грохотом он исчез в дыре, и мы перешли к другому фанту.

Оказалось, я тоже играю. Когда я дал свое согласие на эту потеху, сказать не могу, но следующий фант оказался мой. Пуговица, которую я оторвал от своей жилетки.

— А что должен делать этот фант? — спросил Зубастик.

Но Рохля его уже не слышал, погрузившись в здоровый сон, навеянный спиртосодержащими парами. Игроки заныли, что это нечестно, и подняли шум, призывая Мелкора проснуться, но Зубастик поднял руки вверх и заверил общество, что так и быть, назначит фант сам.

— Этот фант должен пойти на улицу Висельников… отыскать какой-нибудь из домов… э-э… войти в него и… принести оттуда какую-нибудь вещицу!

Последовали продолжительные аплодисменты и свист. Я, кажется, потерял логическую нить, но меня энергично растолкали и объяснили, что надо делать. На это потребовалось минут десять, после чего я захохотал и треснул себя по лбу.

— Игра в фанты! — гаркнул Браул Невергор гласом ворона у одра умирающего короля. — Прекрасно!

Еще я поинтересовался, где находится улица с таким интересным названием, от которого даже очень пьяного чародея бросает в прохладную дрожь. Поттер объяснил, мол, пойдешь от Дубовых Уголочков на север, протопаешь через Четвертый мост, минуешь арку Сухого Адмирала, потом…

Я хлопал глазами, делая вид, что отпечатываю эти ценнейшие сведения на чистом листе своего разума. На самом деле до меня дошло только одно, уже в конце инструктажа: улица Висельников — местечко мрачное. Северные районы изобилуют представителями средних и низших слоев общества, соответственно и места их обитания не слишком подходят аристократам вроде меня. А еще, молва утверждает, в тех краях гнездится организованная преступность, от которой ждать можно чего угодно. Особенно в полночь.

— Вот и все! — Поттер огрел меня по плечу рукой. — Согласен? Не струсишь?