Седьмая раса

— Это — вынужденная мера, — собеседник посмотрел ей прямо в глаза, длинно и пристально. — Ты должна нас понять. Испытания, которые тебе выпали, лишний раз доказали то, что ты нужна своему народу. Или ты думаешь, что уцелела случайно? Нет! — Он подошел совсем близко к девушке, буквально нависнув над ней. — Тебя спасли наши боги, наши учителя! И само твое спасение — доказательство твоей избранности!

— Меня спас Барт, — тихо и твердо ответила Славина. — Максим Барт. Кстати, где он? Его вы тоже убили?

— Он не с нами, — спокойно улыбнулся старик. — Он нам не нужен.

— Не с вами? — В Ольге забрезжила слабая надежда, что Макс жив. — А где?

— Далеко, — пояснил собеседник. — Там, где ты никогда больше с ним не встретишься.

— Значит, убили, — прошептала девушка. — Как же я вас ненавижу… Седьмая раса? Мировой катаклизм? Да вы просто параноики! Нелюди! И это ваше название «Туле» надо написать на психушке, где вы все должны находиться! Фильм, говорите? Я смонтирую фильм! И покажу его на весь мир! Про всех вас! Мутантов! Убийцы!

— Молчать! — вдруг гаркнул старик. И размахнулся, явно собираясь наотмашь ударить девушку по лицу.

Ольга отскочила к стене.

Разгневанный старец на фоне пламенеющей свастики… Кадр из блокбастера. Ни больше, ни меньше. И она, журналистка Ольга Славина, не зритель, а действующее лицо, жертва, которую после всех страшных перипетий должны убить. Закон жанра.

Тело охватил мгновенный озноб, девушка сжалась в тугой комочек, сунула руки в карманы, стараясь, чтобы безумец не заметил, как неуправляемо затряслись руки.

Костяшки пальцев правой руки уперлись во что-то скользкое и округлое. Ольга сжала это «что-то» в ладони. Духи! «Париж»! Тонкая хрустальная палочка аэрозоли…

Еще не осознавая, зачем это может понадобиться, ногтем большого пальца она сковырнула колпачок. Тем же пальцем нащупала круглую дырочку распылителя.

Старик надвигался на нее грозно и гневно.

— Ты посмела оскорбить нашу святыню! Я, посвященный адепт, разговаривал с тобой, как с равной… Ничтожество! Быдло!

Морщинистая сухая рука с веревочными жилами описала круг перед Ольгиным лицом и утонула в складках шутовского балахона. Следующего ловкого движения Славина не отследила. Просто вдруг обнаружила, что прямо в лоб, точнехонько между глаз, в нее нацелено круглое черное дуло. Маленькое, почти игрушечное, с острой, сверлящей, как злой зрачок, дыркой.

— Вперед, — махнул дулом старик. — Осквернять святилище твоими глупыми мозгами я не стану.

Повинуясь гипнотическому действию черной дыры, Ольга, как завороженная, следила за ней взглядом, а дуло, уставясь ей ровно между глаз, словно всасывало в себя ее душу, вытягивало из нее все живое, оставляя тут, в пещере, только лишнее, никчемное тело.

Рука выстрелила из кармана сама. Как праща у древнего воина. Как стрела, сорвавшаяся с тетивы лука. Просто вдруг, перекрывая страшную черную дыру, сверкнула под огнем факела хрустальная палочка, палец с силой вдавился в упругую пластмассу распылителя, и прямо в глаза безумного магистра брызнула светлая пушистая струя.

В нос ударил свежий огуречно-цветочный аромат, а в грудь — мощный и болезненный горячий выхлоп из черного дула. Это старик, мгновенно потерявший связь с реальностью от внезапной и ослепляющей газовой атаки, обороняясь, нажал на курок.

То ли рука старца дрогнула в последний момент, то ли «Париж» оказал такое магическое действие…

Ольга совершенно не поняла, что случилось.

Грохот выстрела, еще один страшный всплеск шума где-то в районе груди, и она вдруг стала разлетаться на части. Какими-то острыми черными клочьями. Или щепками. Или осколками.

Один из них, длинный, сверкающе-тонкий, острый, как солнечный луч, прорвавшийся сквозь закрытую дверь, перелетел от Ольги к старику и вонзился, как в мягкое масло, в морщинистый висок.

Безумец взмахнул руками, как громадная зловещая птица, изо рта его вырвался злой клекот, старик сделал угрожающий шаг к Ольге и, не сгибаясь, рухнул на темные каменные плиты.

* * *

Рощин проводил вторую партию людей на катер, помог Шубину усадить жену на теплый, освещенный солнцем валун. Грэтхен по-прежнему была не в себе. Ни сам Влад, ни Шубин не могли понять, что с ней происходит. Или ритуальный напиток сегодня, в полнолуние, подействовал именно так, или известие о внезапно заболевшем сыне трансформировалось под влиянием обряда в трагическое знание… Красивая блондинка, освобожденная от шаманского одеяния заботливым супругом, продолжала что-то бормотать, раскачиваясь, как сомнамбула, время от времени совершая руками странные движения, будто оглаживала чью-то голову, лежащую на ее коленях.

— Сходи за отцом, — попросил Шубин Рощина. — Пора.

— А Славина?

— Думаю, отец уже все решил.

Сокращая путь, Влад, легко перескакивая с камня на камень, пошел верхней дорогой, чтобы, минуя подземный ход, сразу попасть в пещеру. Сейчас, когда здесь, на священном месте осталась только верхушка посвященного братства, можно было не опасаться, что о тайной тропе, известной ему, Шубину и магистру, проведает кто-то еще.

Собираясь нырнуть в неприметный лаз, Рощин оглянулся на озеро и застыл, пораженный невиданным зрелищем.

За конусовидной вершиной противоположной сопки, довольно низко над горизонтом, в сворках бледно-голубого неба образовался почти правильный прямоугольник. Темно-синий, яркий, бездонный. Словно кто-то распахнул окно вовнутрь вселенной, и теперь она сияюще манила неоглядным, недоступным и бесконечным простором и глубиной.

Неожиданно из правого верхнего угла космического окна вырос ярко-зеленый луч, такого же глубокого чистого цвета, как и сама синева, его родившая. Медленно, набирая силу, поднялся вверх и стремительно прорезал небо. Вслед за ним, догоняя, из окна вырвался ярко-малиновый всполох и прочертил выцветшую лазурь над «окном», наискосок с другой стороны. Из самого центра синего проема уже вспухал, наращивая мощь, сверкающе-горячий оранжевый сгусток. И, словно соревнуясь, откуда-то снизу «окна» разом пробились еще два пульсирующих пунктира — густо-фиолетовый и лимонно-желтый.

Пять сверкающих ярких лучей немного постояли прямо, создавая невероятную по насыщенности цвета палитру. Так могла бы выглядеть разобранная на линейки радуга…

Мгновение, и лучи колыхнулись, словно лениво и нехотя сломались… Тут же потянулись друг к другу, сплелись в массивный пухлый канат, расходясь на верхнем конце невероятной красоты цветком.

Канат плавно колыхался, звонкие радостные цвета выплескивались на выцветший небесный холст яркими праздничными пятнами, перетекавшими одно в другое. Невозможное, невероятное по скорости и красоте цветосмешение заполнило большую часть неба и само стало этим небом.

Рощин онемел от изумления и восторга. Северное сияние? Летом? При солнечном свете? Этого не может быть.

Но это было.

Небо горело, сияло, переливалось…

Вдруг раскачивающийся радужный канат сломался ровно посередине. Верхний конец, плавно опустившись вниз, стал медленно закручиваться по часовой стрелке, а нижний одновременно образовал равновеликую дугу против хода часов. Еще несколько мгновений, и прямо на сопке, ровно посередине подпираемая ее острой вершиной, улеглась огромная светящаяся восьмерка…