Седьмое небо в рассрочку

– Папа, ты незаслуженно обидел дядю Володю, – вступилась Сабрина за друга отца.

Это был предлог, чтоб перейти к своим проблемам, тем не менее она не лукавила. Отец в сердцах кинул галстук о стену, сунул руки в карманы брюк и привел оправдание, которое приходит в головку ребенку детсадовского возраста:

– Он посмотрел на меня… не так!

– Посмотрел?! – вытаращилась она. – Всего лишь?

– Вот-вот, так же, как ты сейчас смотришь на меня!

– Но это же не повод…

– Кто тебе сказал? – обозлился папа. – Я решаю, что для меня повод, понятно? Если вам не нравится, можете катиться к чертовой матери! Все! В том числе и ты!

– Папа! Думай, что говоришь!

Если в гостиной повод был искусственным, безосновательным, то сейчас, находясь во взвинченном состоянии, Шатунов выпалил дочери все, что накипело за последние годы:

– Я-то думаю! А вот моя дочь думала, когда отвернулась от отца на целых пять лет, что однажды он пригодится? И чувствую, пригодился, да? То есть ты хочешь, чтоб пригодился, я тебе зачем-то нужен! Временно! Твои проблемы решу и – пошел вон, папа, так? А сами не пробовали справляться с трудностями? На пару с гордыней?..

Что оставалось Сабрине? Конечно, уйти. Не хлопать дверью в оскорбленном порыве, а просто уйти, потому что… он разоблачил ее. Отец сказал ту правду, которую самой нелегко признавать, как и ошибки. Но назад время не вернешь, ничего не исправишь. Он прав: свои проблемы нужно решать самой, а в проблемах она увязла по макушку.

Сабрина прошла мимо Марина, спешившего к отцу, не заметив его из-за слез, он же, проводив ее с любопытством, вошел в кабинет.

Шеф, стоя у музыкального центра, страдал на пару с оперными певцами – первейший признак отвратительного настроения, об этом знали даже соседские собаки. Причем, чем громче поют, тем хуже Шатуну. Но Марин пришел улучшить его состояние, а сначала поинтересовался:

– Сабрина в слезах… За что вы ее?

– Под горячую руку попалась, – огрызнулся шеф.

Никогда не осмелился бы Марин лезть в семейные отношения, если б не известные обстоятельства, он обязан знать по долгу службы, чем здесь дышат. Опустившись в кожаное кресло, Марин налил в стакан минеральной воды и медленно выпил, дав время шефу поостыть. Потом неторопливо поставил стакан, основательно устроился, закинув ногу на ногу, а заметив, что краска (наверное, стыда) схлынула со щек шефа, сказал:

– Вы отлично справились с поставленной задачей. Народ видел ссору, народ удивлен, ошеломлен… Это все ваши друзья?

Не понравилась Шатунову интонация, с какой Марин спросил про друзей, мог бы и прямо: это ваши гадюки, или они случайно заползли из соседнего серпентария? Но парень-то прав, черт возьми! А правда злит не меньше кривды. Сделав большой глоток виски и утирая рот манжетой рубашки, Шатунов печально проговорил:

– Друзья вступились бы за Вовку, остановили б меня. Друзья не постеснялись бы сказать правду в случае несправедливости с моей стороны, а сегодня как раз такой случай. Нет, это просто знакомые. Думаю, не все среди них э… дружественные мне лица.

– У вас редкие требования к друзьям, обычно хотят, чтоб они поддакивали и помалкивали, ну еще захваливали. Желательно, чтоб не имели собственного мнения.

– Тогда это не друзья. Новости есть?

– Версия пока одна – профессиональная деятельность…

– Даже мне эта версия пришла на ум первой, когда Ксения сказала, что ее убьют. Ерунда.

– Почему?

И вдруг Марин увидел иного Шатунова, человека с маниакальной одержимостью, который еле справлялся с собой, не остановится ни перед чем и – что, пожалуй, в нем главное, – выйдет из истории с кубком победителя. Он привык переступать через завалы трудностей, каковы б те ни были, в результате ничего не боится. Не боится, не имеет страха… зря. Против пули нет стопроцентного щита, а против смерти не придумали медикаментов. Шатунов об этом знает, однако нужно, чтоб он помнил. Но шеф забыл, положившись на Марина, а надо, чтоб и с ним помнил.

– Если идти по шаблону, – говорил Шатунов, периодически отхлебывая из стакана спиртное, – то убить должен невинно отсидевший человек. Ксения не судья. Сажает-то судья, срок насчитывает он. Но допустим, она делала ошибки, почему же в течение стольких лет на нее не покушались? За это время мало народу село в тюрьмы? Все были довольны приговорами? Так почему?

– Не знаю…

Шатунов хлебнул еще виски, походил, собирая мысли, которые разлетались во все стороны, и остановился посредине кабинета.

– И я не знаю, – выговорил он тоскливо. – Мне кажется, случилось что-то неординарное, случилось недавно, иначе я бы знал… Да, знал бы.

– Леонид Федорович, вы не хотите рассказать мне?..

Особо опасный

– Шатунов Леонид Федорович?

– Да…

Он ничего не понимал. Его грубо оттеснили, в квартиру вломились люди в штатском и камуфляже, вооруженные до зубов, будто здесь явка опасных резидентов, и рассыпались, как муравьи. Первое, что пришло в голову, – бандиты налетели, прикинувшись милицией, время-то настало, когда любой документ, даже ксиву президента США, можно было купить в подземном переходе.

– А в чем, собственно, дело? – выговорил Шатунов, теряя почву под ногами. Да что говорить – страшно стало.

– Вы подозреваетесь в убийстве, – поставил его в известность самоуверенный и неряшливый тип в мятом пиджаке, прохаживаясь по прихожей и с интересом разглядывая фотографии дочери на стене.

– В чем?!! – вытаращился Леха. – Вы… Что вы несете? В каком убийстве?!

– Вы задержаны, – отрубил, вероятно, начальник всей этой оравы вандалов, вытряхивающих ящики и шкафы куда попало.

На Шатунова надели наручники и вытолкали за дверь. Из соседней квартиры выглянула старушка, Леха успел ей крикнуть, чтоб она заперла квартиру, а ключи забрала, мол, произошло недоразумение и скоро… М-да, скоро – это когда, через сколько лет?

И попал он в переполненную камеру следственного изолятора, где нечем было дышать, где курили, спали, ели, справляли нужду. Но и в том скотстве, как призрак, с каждым живет надежда, обласкивая самые черные души. А Леха Шатун свою надежду потерял именно там.

Прессовали его круто, надо сказать, недолго. Видимо, кому-то очень хотелось побыстрей Леху Шатунова закопать буквально. Не давали звонить друзьям-знакомым, юристам, на работу. Били, разумеется, как же без этого? Время разрешало все. А когда нет ограничений, человек почему-то откатывается на уровень пещерного жителя, превращаясь в тупое, бездушное, жестокое существо, к тому же порочное и жадное. Требовалось искать новые силы, чтоб и этот этап, явно задуманный дьяволом, пережить, а откуда их черпать?