Седьмое небо

– Здесь что, никого нет?

– Тихо!
– Мира дёрнула его за руку.
– Нам сюда.

Это была женский туалет, Агей притормозил на пороге, но Мира прошипела со злостью:

– Давай же!

Где-то вдалеке захрустели шаги. Мира стремительно пронеслась по узкому проходу, ткнула пальцем вверх, в решётку вентиляции.

– Вон там, видишь?

Её снова трясло от возбуждения. Агею даже почудилось, что она наркоманка: слишком часто бросало её от глухого отчаяния к лихорадочной деятельности.

Он оставил ей новые присоски, сам нацепил лысые. Решётка разгильдяйски болталась на одном винте, словно нарочно ждала их.

Позади скрипнула дверь.

– Эй, там, что ли, кто?
– прогудело от входа.

– Ну!
– шёпотом вскрикнула Мира. И он ввинтился внутрь.

Железо загремело под коленями, мирина сумка тяжело грохала, позади заорали, но тут уж ничего нельзя было сделать. Оставалось надеяться, что у обнаружившего их типа не окажется с собой лестницы.

Канал повернул и ушёл вверх.

– Нам туда?
– на всякий случай уточнил Агей.

Мира не удостоила его ответом, только сипло дышала позади.

Присоски липли безобразно: Агей полз по узкой трубе на одном напряжении мышц, судорожно переставляя руки и ноги. Сколько этажей они так ползут: три? все десять? Ответвления попадались часто, но он сбился в районе второго десятка, слишком много сил уходило на каждый рывок. Едкий пот капал с ресниц, щекотал нос.

Он не выдержит, не выдержит. Сорвётся. Сметёт ползущую следом девушку, с грохотом пронесётся вниз все три... или десять этажей. И оба размажутся у подножия канала в сплошные ошмётки.

И их никто уже не сможет разлучить.

Агей представил, как прямо на рожу стоящего у вентиляции капает густо-красным. Как смазанное пятно за головой Ричарда.

– Сюда, - прохрипела снизу Мира.

Он глянул из-под руки. Тощий зад, обтянутый чёрными штанами, уползал в ответвление. Агей чертыхнулся - спускаться на присосках всегда сложнее, чем подниматься - и пополз следом.

За стенами противно заныло. Это не сигнализация, - малодушно обманывал он себя, словно от мыслей что-то могло измениться - это не сигнализация, а просто... Но это наверняка была сигнализация, глупо было вот так соваться в верхние этажи и надеяться, что их не охраняют.

Господи, зачем ей это сдалось!

А потом он рухнул вниз. И, чудом приземлившись на ноги, оказался нос к носу с амбалом в зелёном комбезе мусорщика.

Будь это коп, у Агея не было бы и шанса, но амбал соображал туго. Прибежать сюда по команде он ещё смог, но поимка злоумышленников явно не входила в его рабочие алгоритмы. Пока лоб мусорщика собирался в мыслительные морщины, сверху уже рухнула мирина сумка - прямо на бритый череп, а следом спрыгнула она сама.

– Сюда!

Убегая, Агей оглянулся. Амбал привалился к стенке и задумчиво созерцал потолок. По виску стекала тёмная струйка, но судя по всему, череп у него был крепким.

Безумная путаница коридоров и коридорчиков привела к неработающему лифту. Справа тяжело топало, слева слышались голоса, и продолжала тоскливо ныть сирена. Только бы не пришлось лезть вверх по кабелям, - мелькнуло в голове, - это же просто 3D какое-то будет.

Но Мира ориентировалась в здешнем лабиринте гораздо лучше, чем можно было ожидать. Она дёргала его в тёмные закутки и тесные каморки, несколько раз пережидала у дверей, пока пробухают мимо шаги, и, наконец, вывела на лестницу.

Далеко внизу поднималось несколько человек, неторопливо, будто они не участвовали в погоне.

Или знали, что далеко беглецам не уйти.

– Давай!

Колени тряслись от напряжения.

– Какой... этаж?

– Тридцать второй.

Всего тридцать второй. А их пятьдесят шесть. Зачем он вообще сюда пошёл?

Через семь этажей кончились перила - превратились в перекрученные огрызки. Ступени крошились, обломки пластиковой плитки валялись под ногами, словно время на верхних этажах текло гораздо быстрее, перерабатывая материю в серую пыль пелены. Какой там слой снаружи - уже бактериальный или ещё энергетический? Сосредоточиться невозможно.

Мира остановилась, хрипло дыша.

В проёме очередного этажа стоял старик с ведром. Подслеповато щурился и молчал.

Мира осторожно сделала шаг, другой. Казалось, сейчас старик выйдет из оцепенения и завопит, разевая беззубый рот, вытянув морщинистую шею.

Или ведром огреет.

Агей взрыднул прорвавшимся смешком. И потащился вверх, с усилием переставляя тяжеленные ноги. Ему стало всё равно: ведром, так ведром.

А старик проводил их таким же неподвижным слезящимся взглядом. То ли не понял, зачем бегают по лестницам эти одуревшие люди, то ли это вообще было делом привычным - как-то же попадали на крыши седьмонебники и прочие сумасшедшие.

На сорок пятом Агей выдохся. Плюхнулся на ступеньку, заталкивая воздух в лёгкие. Мира осталась стоять, может быть, потому, что сил опуститься уже не было.

– Ты знаешь... что... на седьмом... небе?

Он даже никогда не задумывался. Но если верить той картинке...

– Солнце?

– Солнце?
– она как будто удивилась.
– Может... быть.

Интересно, а она что имела в виду, когда спрашивала?

Агей внезапно обнаружил, что давно уже не слышит преследователей - ни шагов, ни тревожного воя. Словно они остались одни во всём небоскрёбе. Во всём мире. И можно никуда не торопиться. Прижаться затылком к холодному кафелю, закрыть глаза и чувствовать, как медленно сползают к подбородку щекочущие капли…

– Идём.

В её голосе прорезалось ржавое железо. Оказывается, она умеет быть ещё и такой.

Последние этажи он помогал себе руками. Идиотка Мира всё волокла дурацкую сумку, глухо булькающую о ступени, словно внутри переливалось что-то жидкое.

И когда лестница закончилась в пустой клетушке, засыпанной ошмётками пластмассы, он не поверил. За раскуроченными стеллажами виднелась перекошенная дверь, оттуда дул ветер - холодный, незнакомый, сухой. И пол под ногами ощутимо раскачивался, или это Агея шатало от изнеможения.

Он упал на колени и расхохотался.

Как всё оказалось просто. Взяли - и выбрались на крышу. Выше, чем кто угодно - под самое небо. Седьмое. Или настоящее. И - вот так запросто.

– Агей, - требовательно позвала Мира. Она снова натянулась струной, дрожа, будто от нетерпения. Будто там, на крыше, ждало её что-то очень важное.

– Иду, иду, - примирительно отозвался он, с трудом поднимаясь на ноги.

Выход загораживала белая железяка, по форме напоминающая чебурек.

И мертвец.