Седьмого в тринадцать

Как было условлено с человеком из тайной монархической организации, в половине четвертого капитану Грибкову следовало не спеша прогуливаться вокруг Патриаршего пруда. Его соперник по преферансу обещал появиться лично, принять пакет и сей же час вернуть офицеру пехоты злосчастную долговую расписку. Генерал-майор Бабушкин предложил своим коллегам из контрразведки подключиться к наблюдению за неизвестным.

Кто он такой и откуда взялся, заранее выяснить не удалось. Ни один из завсегдатаев ресторана в «Дрездене» знаком с преферансистом не был. Естественно, сыщики Особого отдела аккуратно опросили всех, кого могли, и составили довольно подробный словесный портрет человека. К сожалению, это не помогло продвинуться в расследовании. Филёрам столичной полиции лицо с такими приметами было не знакомо. Обратиться же к архивам не было совсем никакой возможности ввиду отсутствия таковых. Старую полицейскую картотеку восставший народ сжёг ещё в марте семнадцатого, а сотрудники ЧК, в спешке покидая город, тем не менее, успели уничтожить либо прихватить с собой свои досье.

В помощь Особому отделу для экстренной операции на Патриарших полковник Зыков выделил пару агентов наружного наблюдения (прочие, по его словам, были крайне заняты в других местах Москвы) и направил для координации усилий Николаева с Ушаковым. Никого других он не стал привлекать к делу, дабы не расширять круг посвящённых.

– Ваши вещи пусть побудут в отделе, отсюда их никто не утащит, – пошутил Николаев.

Ушаков не возражал. Накануне выезда он поел консервированной тушенки, заварил и выпил крепкого чая с сахаром.

– К бою готов! – объявил новый офицер для поручений.

Прихлёбывая горячий напиток, штабс-капитан успел пробежаться глазами по газетным полосам. «Речь» львиную долю своего объема уделяла кампании по выборам в Учредительное собрание и грядущему Всероссийскому политическому совещанию. Обозреватель, в качестве псевдонима использовавший инициалы «М.Ф.», писал:

«Вне всякого сомнения, наш Верховный правитель, собирая Всероссийское совещание, проводит своего рода генеральную репетицию Учредительного собрания. Конечно, состав высшего органа, призванного определить форму государственного правления и дать России конституцию, будет иным. Но, тем не менее, по преобладающему настрою делегатов с мест можно будет приблизительно понять, в каком направлении пойдут «отцы-основатели» будущего строя.

В любом случае жизненно важно, чтобы подлинная демократия в России покоилась на твердых началах законности, учитывающих сложившиеся традиции. Без гарантированных прав собственности, свободы собраний и печати, без правительства, ответственного перед парламентом, не будет надлежащей почвы для успешного развития и преодоления страшных последствий братоубийственной войны. Мы верим, что наши герои-добровольцы, отважные казаки и все истинные патриоты земли Русской не напрасно проливали свою кровь на полях сражений!

Да будет так! Да взойдет заря свободы над измученной Россией! Она заслужила этого».

– Я слышал, адмирал и кадетов недолюбливает, – как бы между прочим сказал Николаев, проверяя свой «Смит-и-Вессон».

– Кадеты разные у нас. Пепеляев⁵, например, у Верховного правителя в фаворе: министр внутренних дел. И ещё есть люди в правительстве из этой партии, – ответил Ушаков.

– Вы в Омске успели потереться рядом с высшей властью, так что ориентируетесь в её хитросплетениях, – подполковник загнал револьвер обратно в кобуру.

– Может, и ориентируюсь, но похуже, чем в своем чемодане, – отшутился Ушаков. – А вообще, Верховный правитель – человек непартийный. Тут наши с ним позиции, наверное, полностью совпадают.

– Что там о проливах пишут? – сменил тему Николаев. – Мы ведь за них воевали.

Ушаков перевернул газетную страницу.

– Мальчишка-газетчик кричал об этом, а информации по существу кот наплакал. Больше пишут про наши отношения с Польшей. Поляки не отводят войска на «линию Керзона»⁶, у них вся Галиция, Минск, Борисов, Бобруйск… Наш министр иностранных дел ведёт переговоры, Антанта предложила посредничество. О проливах, как я понимаю, мы разговор завели, просто чтобы поднажать на союзников.

– Я тоже думаю, что проливов нам не получить, – трезво оценил ситуацию Николаев. – Не для того в Босфоре стоит внушительная британская эскадра, хотя официально её держат для моральной поддержки султана.

– До нас в Сибири долетали слухи, будто кое-кто из видных большевиков сбежал в Турцию. Знаете что-нибудь об этом?

– По неподтвержденным данным, у турок объявились Орджоникидзе и Киров. Но не у султана. Якобы их пригрел Кемаль-паша⁷, а эти деятели явились к нему не с пустыми руками. Другую гражданскую войну будут раздувать, видимо, – сказал подполковник.

Тут раздался телефонный звонок, и дежурный офицер сообщил, что за Николаевым и Ушаковым прибыли из Особого отдела.

На Патриарших прудах после обеда во вторник было немноголюдно. Вообще, пережив два года владычества большевиков, Москва на удивление быстро приходила в себя, но здесь, где в любое время года любили отдыхать москвичи, именно сейчас происходила своего рода пересмена. Мамы, бабушки и няни, гулявшие с детьми, как раз увели своих подопечных для еды и отдыха, а для тех, кто так или иначе где-нибудь трудился, час прогулок пока не наступил.

Таинственный преферансист-монархист, похоже, учел данное обстоятельство. Исходя из этого, были предприняты максимальные меры предосторожности. За капитаном Грибковым на месте предполагаемой встречи как бы невзначай наблюдал только дворник возле дома № 32 по Малой Бронной, старательно убиравший снег. Ушаков и Николаев находились по другую сторону замёрзшего водоема, на втором этаже небольшого дома, расположенного по Малому Патриаршему переулку.

Жильцов квартиры, выходившей окнами на пруд, деликатно попросили оказать помощь государственной охране, а пока охрана будет решать свои проблемы, никуда не отлучаться без её ведома. Дополнительное и немаловажное преимущество наблюдателям давали британские армейские восьмикратные бинокли.

– Удивительно нагло они действуют, – тихонько произнес Ушаков, примостившись на подоконнике. – Наплели этому капитану с три короба про Отечество в опасности, про какое-то восстание красных, которое якобы вот-вот начнётся. Мол, враг свил гнездо прямо под носом у военного министра.

– Да-да, – кивнул в ответ Николаев, – это притом, что Михаил Константинович Дитерихс – сам монархист, каких ещё поискать.

– Возможно, расчёт был на то, что алексеевцы заступили охранять наше здание только неделю назад, а в Московском походе состояли в корпусе Кутепова⁸, – высказал версию штабс-капитан. – Грибков не придворный гвардеец, он обычный служака. Не успел освоиться в новой обстановке, может не знать, кто есть кто.

– Значит, в тайное общество не верите, как и шеф?

Ушаков подкрутил настройку бинокля.

– Пожалуй, воздержусь от оценок.

Тем временем капитан 1-го Алексеевского пехотного полка исполнительно зашёл на второй круг. Часы старшего агента Епифанова, который устроился рядом с обоими офицерами контрразведки, уже показывали без двадцати четыре.

– Не явится?

На мысль Николаева, высказанную вслух, никто не успел ответить. Со стороны Малого Козихинского переулка на аллею перед прудами ступил одинокий мужчина в коротком сером пальто в мелкую клетку и чёрной барашковой шапке. Он передвигался уверенной походкой, не торопясь, и, судя по его движениям и осанке, был вполне физически крепок и ловок. Воротник пальто мужчина поднял максимально высоко, и с наблюдательного поста даже в бинокль никак не получалось хорошенько разобрать черты его лица.