Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Но для чего же это учинил зловредный Ицка Соломонович? От нестерпимой страсти зло творить или какой-то у него другой был умысел?

Конечно, был, и вятичи это довольно быстро обнаружили. Когда пошли они на поле боя, чтобы павших с почестями похоронить, то ходили там по полю Ицка с Аникеем, и обшаривал блудный атаман покойников, а Ицка складывал добычу в кошелёк. И конечно, кинулись на них разъярённые воины, да только вместо Ицки Соломоновича объявился им огромный вепрь, с диким хрюканьем и криком унёсшийся в лесную чащу.

Такая вот история случилась пять веков тому назад в той самой Вятке, где сегодня я был должен выступать со своими стишками.

После концерта (и народу было много, и смешливого по счастью) мы до ночи ели-пили на уютной кухне в доме Романа Гозмана, а я, уже в гостиницу попав, никак не мог уснуть: про Ицку Соломоновича думал. Очень у меня глобальные роились мысли (но и выпил я немало). Две похоже маленькие, равно неказистые (в литературном отношении) книжонки крепко повлияли на историю двадцатого века – «Манифест коммунистической партии» и «Протоколы сионских мудрецов». Первую сочинил некий Мозес-Мордехай Леви (более известный как Карл Маркс), вторую (получив заказ на эту фальшивку и уворовав наполовину текст у француза Жоли) – один мелкий российский журналист Матвей Головинский. Однако же идею общую он тоже позаимствовал – у некоего довольно одарённого еврея по фамилии Эфрон. Этот чрезвычайно изобильный автор (он писал статьи, рассказы, пьесы, повести, романы), начисто забытый сразу после смерти, за несколько лет до появления «Протоколов» напечатал повесть, весь сюжет которой предвосхищал будущую фальшивку. Там одна российская девица в поисках работы набрела на коммерсанта Бердичевского, который согласился взять её в гувернантки (и учить немецкому двух дочерей) лишь при условии, что она скажется еврейкой, потому что его старый отец не потерпит в доме никого из иноверцев. Бедная русская девушка согласилась и пришлась весьма по сердцу ветхому и хилому старику отцу. Настолько, что почтил он эту гувернантку высшей степенью доверия: повёл в некую секретную комнату с решётками на окнах и огромным железным шкафом в углу. Там хранилась тайная корреспонденция из всех крупных городов всех стран света. На множестве различных языков. Плюгавый старый еврей оказался чуть ли не главой (или главой?) всемирного еврейского заговора. В письмах содержались сообщения о подрыве экономики и нравственности всех стран мира. Евреи сообща и тщательно работали во имя порабощения наивных народов. Ужаснувшаяся девушка сняла копии с нескольких писем (сколько же трудилась бедная, ведь ксерокса ещё не было), украла несколько оригиналов и смоталась из этого страшного дома. Так что и сюжет будущих «Протоколов», и миф о смелом их похищении сочинил еврей Савелий Эфрон.

Тут я принялся смеяться пьяным хриплым смехом и никак не мог остановиться – ни вода, ни сигарета мне не помогали. Но в конце концов уснул. И ещё утром, старый идиот, посмеивался от глупой радости. «Во что мы только не встревали», – думал я. А после первой сигареты, за второй чашкой кофе вспомнил почему-то, что сегодня мифы даже мягкие и как бы симпатичные бывают. Так, одна старушка в белорусском (кажется) селе такую повестнула байку собирателям фольклора: дескать, ежели родился мальчик у евреев, он сразу головкой вертит – думает,

как он устроится в дальнейшей жизни, а вот ежели такой же мальчик у коренного населения рождается, то сразу вертит он ручонками, ища чего уворовать. И снова я загоготал от удовольствия. Тем более, что вспомнилась ещё одна история из той же книги собирателей фольклора. На Украине где-то им одна старушка рассказала. Когда Моисей спустился с горы Синай, он обнаружил, что стало очень много грешников среди ведомых им евреев. И привёл он их к подножию горы Синай, велел им всем взяться за руки, а сам опять полез на гору. Но совсем недалеко. Оттуда сбросил он довольно длинный провод, крикнув одному из грешников, чтобы тот взял провод в свободную руку. Тут Моисей покрутил какую-то рукоятку и сразил огромную толпу сильнейшим электрическим разрядом. Двадцать три тысячи трупов пали одновременно к подножию Синая!

«Вот когда ещё мы знали электричество», – подумал я и головой легонько покрутил, чтобы прикинуть, как устрою жизнь на сегодня.

А на концерте в Вятке получил я среди множества записок три очень хорошие. Одна такая: «Игорь Миронович! У меня папа – еврей, а мама – русская. Утром хочется в Израиль, а вечером – водки. Что делать?» А вторая – доверительная: «Дорогой Игорь Миронович, я готовлюсь стать матерью. Посоветуйте, как научить ребёнка вовремя и к месту пользоваться ненормативной лексикой». А третью написал интеллигент, разгневанный моими вольными стишками: «Таких евреев, как Вы, не было, нет, и не надо!»

Ещё другие навестил я города. Но в памяти всё время выплывала Магнитка. Верно посоветовал когда-то Хармс: не надо ездить слишком далеко, а то увидишь там такое, что потом никак не забудешь. Я вдруг принимался думать, что могли бы возле памятника этого рассказывать экскурсоводы, – выходил кошмар кромешный. И наверняка ведь надо было помянуть самое подлое преступление советской власти, на которое без личного распоряжения отца народов наверняка никто бы не осмелился. Нельзя было не помянуть судьбу солдат, искалеченных в мясорубке Великой Отечественной. После войны во множестве городов появились безногие нищие. На деревянных кое-как сколоченных платформах (и четыре шарикоподшипника) они отталкивались от земли двумя деревянными чурбаками с ручками («утюгами»). Более всего их было много на вокзалах и рынках. Днём они просили милостыню, к ночи исчезали кто куда, постоянного крова у большинства из них не было, и близких – тоже. И однажды все они исчезли. Сразу. Одновременно из всех городов империи. Случилось это в самом конце сороковых (возможно – в начале пятидесятого). Это была столь же слаженная акция, как чуть раньше – массовое выселение народов, объявленных пособниками немцев. Осуществили её милиция и чекисты. Инвалидов увозили в зэковских вагонах, и оказались они в дальних, наглухо закрытых специнтернатах. Очень они портили собой вид советских городов, напоминая о цене победы. А их было много, очень много тысяч. И по мановению верховной руки они мгновенно канули куда-то. В этом по сути тюремном заключении они, конечно, очень быстро умирали – от обиды, от недоедания, от безвыходности и отчаяния. В девяностые лишь годы появились скупые свидетельства: один из таких интернатов был на острове Валаам – пригодились разорённые монастыри. Смутно упоминались Соловки и Сахалин, далёкие окраины нескольких городов. Так империя воздала благодарность своим калекам, вернувшимся с войны за родину. И снова воцарилась тишина. И нет даже кладбищ с именами. При задержании отбирали у них паспорта и солдатские книжки, так что где-то есть архивы, очевидно, и когда-нибудь это забвение прервётся. Хочется так думать, что прервётся.

Меня часто спрашивают (и на концертах, и по возвращении), что я думаю о сегодняшней России. Прежде всего, мне кажется, – вожди российские напрасно печалятся, что нет у населения страны какой-нибудь идеи – общей, и глубокой, и одушевляющей. На самом деле она есть, общероссийская национальная идея. Явная и очевидная. Она проста и лаконична: выжить. Пережить с как можно меньшими потерями всё, что вокруг творится, и детей от пакостных соблазнов уберечь. А потому здесь каждый в меру способностей утоляет свои потребности, кладя с прибором на державный беспредел.

Что же касается общественной апатии, повальной и повсеместной, то, по-моему, устали очень люди от надежд, недавно вспыхнувших, но обернувшихся враньём и разложением, и инстинктивно затаились. Один мой знакомый предложил такую партию создать, что все в неё запишутся, она бы всех устроила одним своим названием: Российская Совестная Партия Замедленной Демократии. А сокращённо – РСПЗД.

Клуб мудрозвонов

Мудрец Зоил назло годамдобро и грех легко мешал:искал повсюду падших дами их посильно утешал.
* * *
В любой душе, учил Зенон,большая сила есть телесная:зайдя однажды в Парфенон,он пукнул так, что крыша треснула.
* * *
Кошмарно жил мудрец Полибийна фоне прочих мудрецов:его жена, подобно рыбе,несла икру от всех самцов.
* * *
Про всех филологов совместноКатулл язвительно изрёк:им только мёртвых интересновдоль изучать и поперёк.
* * *
Любил сказать поэт Овидий,делясь умом с любым желающим:когда ты сам не в лучшем виде —не прискребайся к окружающим.
* * *
Он был мудрец, еврей Шамай,и мастер в тонкостях копаться,он говорил: наступит май,и все потянутся ебаться.
* * *
Мудрейший цадик Элиягулюбил на рюмку приглашениеи чтил божественной ту влагу,в которой скрыто утешение.
* * *
Была Елена не блудница,а за свои права борец,с ней тесной близостью гордитьсялюбой афинский мог мудрец.
* * *
Жил одиноко Поликрат,он был уродлив, искалечен,но свой любовный аппаратна всякий случай мыл под вечер.
* * *
Слова Гиллеля разум точат,они с души сдирают путы:«Еврей, который выпить хочет,не должен медлить ни минуты».
* * *
Слова Лукиана едва листудентам диктуют в тетради:«Увы, но сегодня моралинас учат отпетые бляди».
* * *
Учитель логики Лисиппне знал, куда себя девать:от пьянства бедный так осип,что перестал преподавать.
* * *
Один поверхностный мыслительмудрей и чище стать решил,укрылся в тайную обитель,и там беднягу съели вши.
* * *
В родной деревне Гидеонбыл нелюбим весьма нешуточно:он изобрёл аккордеони упражнялся круглосуточно.
* * *
Так часто в Греции случалось,а началось – на Эмпедокле:ему Горгона повстречалась,и вмиг его штаны подмокли.
* * *
Сказал философ Гермогендля всех веков литую фразу:«Когда в роду хороший ген,по детям это видно сразу».
* * *
Печально мудрый Иегудаписал ночами при луне:«Когда жена твоя – паскуда,то детям нужен ты вдвойне».
* * *
Наставник юных Апеллесучил детишек верить в чудо:решив летать, на пальму влези насмерть ёбнулся оттуда.
* * *
Большой философ Парменидбезвестен был и огорчался,но стал немедля знаменит,как на чужой жене скончался.
* * *
Сказал философ Йохананученикам однажды днём:«Купил себе вчера дивани глубже думать стал на нём».
* * *
Уставши жить, Алкивиадписьмо – «Прощай!» послал подруге,потом к вину подсыпал яди чашу эту дал супруге.
* * *
У Лао-Цзы была идея,в чём корень бедствий всех веков:«У мудреца и у злодея —равно число учеников».
* * *
Бесстрашный Гелиогабалвеликий был завоеватель,но столько дев переебал,что славен кличкой – Покрыватель.
* * *
Сошёл с ума учитель Фидий:орал с утра, что он – химера,а днём, шепча, что он – Овидий,читал отрывки из Гомера.
* * *
Легко пророчествовал Ездраи понимался без труда,он говорил: «Поглотит безднатого, кто свалится туда».
* * *
Все в Риме знали имя Секста,слыл этот нищий мудрецоми знатоком загадок секса,поскольку был с одним яйцом.
* * *
О личных судьбах Фукидидгадал по катышкам дерьмаи всех учил: «Душе вредитсуществование ума».
* * *
В любом случающемся местепророк Иона целый деньвещал толпе, что, кроме чести,всё остальное – хуетень.
* * *
Был рабби Зуся знаменит,но жил, не слазя с чердака,он говорил: «Меня тошнит,когда я вижу мудака».
* * *
Бродячий цадик Соломонбеспечный дух ценил в еврее:«Да, остолоп и охламон,а хитрожопых он мудрее».
* * *
Всех наставлял мудрец Рамбам,что жить обдуманно – удобней:«Узнавши волка по зубам,не убеждайся в том подробней».
* * *
О людях рав Абарбанельсудил тепло и беспечально:«Все те, кто вышел на панель,там оказались не случайно».
* * *
Был толкователь мудрый Рашии знал, какой надел хомут,он говорил: «Не евши каши —откуда силы на Талмуд?»
* * *
Рав Нахман даже в недозрелостинашёл источник утешения:«Имей мы больше сил и смелости,крупней бы стали прегрешения».
* * *
Учитель танцев Архилохво всех досадах и обидахутешить мог: «На каждый вдох,пока ты жив, найдётся выдох».
* * *
Большой мудрец был цадик Енох,таких, как он, сочтёшь на пальцах,а он учил: «Судьба не в генах,она в уме, душе и яйцах».
* * *
А вот во Франции намеднивластитель дум Луи Прюдомпонёс в кафе такие бредни,что переехал жить в дурдом.
* * *
Был вольнодумцем рав Эфраим,учил он странно и причудливо:«Не обольщайтесь Божьим раем,там жарко, скучно и занудливо».
* * *
Послали боги Сосипатрубольшого дара благодать:он мог бы даже Клеопатрудо полусмерти заебать.
* * *
В идеях жизни вор Менашебыл честен, чист и неподделен:«Я говорю: что наше – наше,а то, что ваше, мы поделим».
* * *
Учитель
хедера Евсевий
любил мотив печали: «Дети,я тут забочусь о посеве,но что взойдёт – не я в ответе».
* * *
Асклепий всех лечил отменно,к нему толпились на приём,хоть он больного непременнопредупреждал: «Мы все умрём».
* * *
Нахум был мудрец, а не пророк,но прогнозы делал без труда:«Ежели кому приходит срок,тут уже не деться никуда».
* * *
Рав Лурия всегда зимой,хотя был чист, как ангел Божий,но из гостей идя домой,чужую шубу брал в прихожей.
* * *
В Египте жрец Эхнадрионпостиг начало всех начал,и стал настолько умудрён,что только пукал и молчал.
* * *
Весьма известный грек Эвтебийсказал, надрезав ананас:«А я боюсь, что и на небене меньше блядства, чем у нас».
* * *
Сказал в субботу цадик Эзра:«Не в силах только недоумкипонять, насколько бесполезносопротивленье зову рюмки».
* * *
«Да, я монах, – сказал Дато, —и служит святость мне наградою,но в райских кущах я затонемало девственниц порадую».
* * *
Болтал везде провидец Урия:«Мы для утех в раю дозреем,от мусульман любая гуриясбежать мечтает в рай к евреям».
* * *
У злой пророчицы Эсфиризлой дух витал в её обители,он подпилил полы в сортире,и с ней простились посетители.
* * *
Смущая души, цадик Шайябыл возмутителем спокойствия:«Грех, – говорил он, – жить, лишаясебя игры и удовольствия».
* * *
К монаху Савлу много летбесплодных жён везли немерено:он тайный знал такой секрет,что баба делалась беременна.
* * *
Лишь осуждать, ругать и хаятьпророк Балам решался смело,он говорил: «Рождённый лаятьмурлыкать будет неумело».
* * *
Любил напомнить рав Барухо нашей памяти богатстве:«Тряхни любую из старух —и получай роман о блядстве».
* * *
Великий грек Аристофанворчал, когда бывал не в духе:«Изобрели бы целлофан,чтоб на еду не срали мухи!»
* * *
Во вздохе рава Гамлиэля —о людях явная забота:«Увы, рабочая неделядлинней, чем краткая суббота».
* * *
Философ мусульманства Мохамед,усердно помолясь в конце недели,тайком носил выгуливать предмет,ценимый католичками в борделе.
* * *
Философ йоги Радж Нисахтак толковал мужскую честь:«Мы можем быть в любых трусах,когда внутри в них что-то есть».
* * *
Вся горечь мыслей Парменидас его бедой семейной вяжется:«Весной почти любая гнидароскошной бабочкою кажется».
* * *
Наставник мудрых Кришнапутралюдей учил, чтоб жить помочь:«Не спи, когда настало утро,ложись, когда наступит ночь».
* * *
Повесой римским был Петроний,но ярких мыслей лил напиток:«Кто слишком плачет об уроне,тому не светит и прибыток».
* * *
Хранил в сужденьях постоянствоучёный перс Абу Мазьян,он утверждал, что христианствоявилось в мир от обезьян.
* * *
Учил святой Пантелеймон,что если будешь суетиться,то вмиг рогатый охламонтебя скогтит, как рыбу – птица.
* * *
Был очень добрым рав Леви,а изъяснялся крайне скупо:«Когда горит пожар любви,его гасить – и грех, и глупо».
* * *
Узнал рав Зак, пойдя к врачу,что в нём беда засела прочно.«Конечно, к Богу я хочу, —подумал рав, – но ведь не срочно».
* * *
Был цадик Залман эрудит,его слова – мой гордый вымпел,он говорил: «Кому вредит,если еврей немного выпил?»
* * *
А старец Мойше был зануда,бубнил – как соль на раны сыпал,но врач терпел его, покудасо стула в обморок не выпал.
* * *
Учил мой предок Авраам:«Пока здоров – греши и кайся,а влипнешь в лапы докторам —терпи, молчи, не трепыхайся».
* * *
Любил философ Сулеймансказать изысканно и сочно:«Когда вчистую пуст карман,то шевелиться надо срочно».
* * *
Философ Лунц был так отзывчив —для всех был ужин и ночлег,и так отменно переимчив,что думал мыслями коллег.
* * *
Патриций Ромул был герой,оплот незыблемости строя,его так мучил геморрой,что он сидел в Сенате стоя.
* * *
Сказал однажды Йонатан,гуляка, враль и полуночник:«Имей затык на свой фонтан,но береги его источник».
* * *
Седой мудрец Авталионбыл автор мысли очень точной:«Умело сваренный бульон —залог семейной жизни прочной».
* * *
Рассеян был философ Критийи был постигнут он бедой:купая дочь свою в корыте,её он выплеснул с водой.
* * *
Мудрейший грек Аполлодорсказал в ответ на речь софиста:«Излить полезно чушь и вздор,яснеет ум, когда в нём чисто».
* * *
Большой мыслитель Феофилпри виде кладбищ волновался:он был, бедняга, некрофил,но сам себе не сознавался.
* * *
Пася орущих малолеток,друзьям печалился Федон:«Зачем, куда мне столько деток?Хоть изобрёл бы кто гондон!»
* * *
А римский консул Доминикс одними шлюхами общался —он был известен кражей книги никуда не приглашался.
* * *
Воспел философ Каллимахазы мыслительной науки:«Чрезмерный умственный замахродит обычно только пуки».
* * *
Поэт-философ Гесиоджил безалаберно и шумно,был в частной жизни идиот,а сочинял на редкость умно.
* * *
На ухо юному соседушепнул однажды врач Фаллопий,что в философскую беседуне стоит лезть от зуда в жопе.
* * *
Сказал купцу поэт Гораций —тот уплывал за пять морей:«Тебе для тонких махинацийне грек бы нужен, а еврей».
* * *
Лорд Нельсон гулял по курорту,шепча: «Меня, Боже, прости,но девки по правому бортусигналят налево грести!»
* * *
«Увы, – промолвил Марк Аврелий,перед любовным стоя ложем, —на что способны мы в апреле,то в ноябре уже не можем».
* * *
Пророк Нехемия когда-тосвёл утешительный баланс:«Начало бед – рожденья дата,а дата смерти – новый шанс».

Случайный разговор

В тот день я приехал в аэропорт, почти опаздывая, но успел купить две бутылки, да ещё осталось время выпить кофе. Мне приветливо махал рукой и улыбался какой-то средних лет потёрханный незнакомый еврей, и было бы неудобным не присесть к его столику.

– Лет десять назад вы подписывали мне книгу в Хайфе, помните меня, наверно? – спросил он чуть нагловатым от смущения тоном.

В год у меня случается с десяток выступлений в разных городах, и на каждом я надписываю несколько десятков книг – как же я мог его не помнить?

– Конечно, – ответил я.

– Стакан у меня есть, будете? – спросил он, вытягивая из портфеля крепко уже початую бутылку виски. Я благодарно поднял брови. Мы беззвучно чокнулись пластиковыми стаканами за всё хорошее. Он тут же плеснул добавку. Лысоватый, замечательно блудливое лицо.

– Я тоже в Минск лечу, – сказал он жизнерадостно.

Из аэропорта Бен-Гурион летят самолёты во множество стран и городов, но я действительно собрался в Минск и потому невольно засмеялся. По второй мы выпили за удачный полёт.

– Давно я не был в Белоруссии, – задумчиво сказал попутчик. – Наверно, года полтора уже. Мне всегда не везёт, когда туда еду, что туда, что обратно. Как-то перевес у меня был на много килограмм, чуть ли не сотню баксов надо было доплатить, так я их еле уболтал, чтобы разрешили без доплаты. А как-то деньги вёз – немного, тысяч десять, так в Белоруссии таможенник меня минут сорок мурыжил: я, говорит, вижу тебя насквозь, ты где-то деньги спрятал, почему не пишешь декларацию? Так еле я его уговорил, что нету ничего, уже он было шмон собрался учинять. А как-то раз курю я в минском аэропорту в неположенном месте, а менты мне говорят: пошли-ка, парень, протокол оформим. А у меня деньги заначены, и знаю, что найдут – отнимут. Еле-еле я от них отговорился. А ещё я прилетаю как-то в Минск, и три бутылки в чемодане у меня, по литру каждая. Так они мне чемодан своим рентгеном просветили, прямо из толпы меня выдернули, вот ведь суки зоркие. А можно только один литр, уж не знаю, как сейчас. Так две литрухи им пришлось оставить.

– А вы ни разу не пробовали, – вежливо спросил я, заранее грустя о своей второй бутылке, – так поехать, чтобы всё по закону?

Он дико на меня посмотрел и машинально плеснул нам по глотку. Такая мысль ни разу ему в голову не приходила, и поэтому мы выпили без тоста. Каждый думал о своём. А тут как раз объявили посадку (до сих пор чуть напрягаюсь, когда слышу или пишу это слово). В Минске он ко мне не подошёл – наверно, каждый раз волнуясь по приезде в Белоруссию.

А я, уже в гостиницу едучи, угрюмо думал, что неправильно веду себя в последние годы, я ведь очень мало записываю, а такие благодатные разговоры приключаются в дороге сплошь и рядом. Почему же я даю им улетучиться из памяти? И сам себе всё очень просто объяснил. Я уже давно довольно обнаружил с радостью и удивлением, что гастроли – это замечательно уютный и надёжный вид одиночества. Хотя всё время я на людях и меня встречают, опекают, провожают, я готовно отвечаю на вопросы и легко поддерживаю лёгкий разговор. Веду вполне публичное существование, контактен, и приветлив, и отзывчив. Только это чисто внешнее и машинальное общение. Я всё время нахожусь в невидимом коконе, я думаю, о чём-то вспоминаю, или просто в тихой внутренней отключке нахожусь. Хотя наружно – светлый и типичный образ кочевого фраера. Как такое происходит, я не смог бы объяснить связно и достоверно, только это именно так. Меня куда-то водят выпивать и закусывать, я честно исполняю ожидаемую роль застольного балагура, но всё время сам, один, внутри себя. Поэтому, возможно, я почти не помню, как эти гастроли проходили, где я был и даже (что порой обидно) забываю, что я видел в этих городах, мелькающих с неуловимой скоростью. Из этого блаженного (блажного?) состояния меня выводят только те случайные разговоры (фразы или случаи), которые мне хочется запомнить, и я порой записываю их. Коряво, наспех, в нескольких отрывочных словах. Эти блокнотные каракули я сам не в силах разобрать, когда я возвращаюсь, но сижу над ними и в конце концов припоминаю. Далеко не всё, но многое. А записав их аккуратно и разборчиво, я думаю с тоской, куда теперь их подевать. Поскольку прозу не пишу, и как бы ни к чему эти забавные случайные обрывки. Поэтому я здесь решил собрать их вместе без какой-нибудь системы и порядка. Так: услышал, удивился, записал. Осколки жизни кочевой.

Поделиться с друзьями: