Седьмой лимузин
Шрифт:
Собственная откровенность, казалось, немного пугает саму Анжелу. Люсинда, подавшись к ней, погладила ее по руке.
— Мормоны? Вы говорите о мормонах?
Испуганно кивнув, Анжела поднесла палец к губам.
— Там я и услышала дьякона Сполдинга. Какая душевная теплота, какое понимание! Он окутан ими, как облаком. — Она покраснела, отвернулась. — Что вы обо мне можете подумать, фройляйн Краус! Да ведь и мои взаимоотношения с верой складывались всегда непросто. Но, мне кажется, слушая его, я начала кое-что понимать.
Люсинда попыталась хоть что-то уловить из проповеди Сполдинга в пересказе Анжелы. Речь шла об ангелах, трубящих в трубы,
— Не знаю, насколько всему этому можно верить, — угрюмо произнесла Анжела. — Но дьякон Сполдинг утверждает, будто наши возлюбленные могут получить у Господа прощение даже после того, как они покинут этот мир. Даже если нас за грехи отправят в адский огонь, наши дети на земле могут окрестить нас заново и тем самым снискать для нас Его милость.
— Да, это было бы неплохо, — спокойно сказала Люсинда. — А правда, что мормоны практикуют многоженство?
Анжела явно расстроилась, затем постаралась занять руки мытьем посуды. Люсинда в этот миг была готова сквозь землю провалиться. Она взяла какую-то кастрюлю, предложила оттереть ее — все что угодно, лишь бы заслужить прошение.
— Послушайте, — в конце концов сказала она. — О таких вещах с актрисами просто нельзя разговаривать. Если я беседую с Богом, то только потому, что Карл вписал монолог в сценарий.
Они обе рассмеялись, хотя Анжела сразу же затихла, услышав шум приближающихся шагов. На пороге появился Гитлер.
— Ага, я так и знал, что дамочкам захочется уединиться. — Казалось, ему необходимо находиться в центре внимания в любой компании, даже в этой. — Вы остаетесь на ужин, фройляйн Краус?
— Не думаю, мой фюрер. Нам надо выехать еще до сумерек. Но эти вопросы вы решайте с Карлом.
Гитлер хмыкнул, взгляд его стал двусмысленным.
— Вот именно этим я и займусь. — Он шутливо потянул Анжелу за край передника. — Хватит тебе хлопотать! Идите на воздух, обе! День слишком хорош, чтобы терять его понапрасну.
Повинуясь, они пошли следом за ним по всему дому, а Гитлер выгнал на террасу и Гесса, и даже сопротивляющегося Мориса. Анжела старалась держаться в тени, но не отходила ни на шаг от Люсинды. Все остальные гости и хозяева к тому моменту, как две женщины вышли на террасу, уже толпились вокруг Гитлера. Эта окультуренная корова фрау Вагнер, Хануссен, Гесс, Морис, Карл и, разумеется, Гели.
Люсинда почувствовала укол ревности. Поглядите-ка на Карла! Его некрасивое, но значительное лицо привлекало к себе внимание в любом обществе, но только не в этом. Он как-то выцвел, стушевался, удостоил Люсинду лишь мимолетным взглядом. Ей не понравилось это ощущение: связка Гривен — Краус, набранная на афише петитом, среди других второстепенных персонажей.
Гитлер откровенно красовался перед ними, забавляясь подарком Гели.
— Только бы не потерять! — Он взял племянницу за руку. — Пойдем со мной, дорогая. — Он указал на задворки, где склон холма порос вечнозелеными кустами. — Я покажу тебе индейцев, покажу краснокожих, прячущихся за каждым кустом, сидящих в засаде, готовых напасть на нас.
С ледяной улыбкой (у нее, кажется, даже щеки ввалились) Анжела приветливо
помахала им. Потом обратилась к Люсинде.— Хотелось бы мне, чтобы вы послушали дьякона Сполдинга. Он как-то умеет увидеть во всем хорошую сторону.
И опять этот вид — такой же беспомощный, как у матери Люсинды. Не обращая внимания на то, как к этому отнесется Карл, Люсинда обняла Анжелу за плечи. Гитлер между тем уводил племянницу в кусты.
Глава двадцать седьмая
«Вы говорили, Алан, что встречались с Этторе Бугатти.
В 1945-м? Это были скверные для него дни: все кончилось разом. А раньше, перед Великой депрессией, перед тем, как умер его сын, Бугатти был одним из счастливейших людей на земле. Феодальный правитель собственного домена; завоеватель, знавший толк в радостях земных и умевший добиваться, чего хотел. И, самое редкостное, он был художником, способным воплотить в живую явь самые дерзновенные свои мечты. Ничего удивительного в том, что Гитлер ему завидовал».
Поезд вышел из Берлина в восемь утра, заскользил по рельсам, мимо замелькали окрестности. Сперва какие-то технические постройки… на заднем дворе жгут мусор, валит дым… кособокая домохозяйка развешивает белье… но вот он пошел быстрее; замелькали каменные ограды, трубопроводы, двухэтажный автобус на Фридрихштрассе, кто-то из пассажиров иронически помахал шляпой, провожая экспресс. А тот уже набрал скорость, слив отдельные кадры в нечеткую киноленту.
Гривен откинулся на спинку кресла в купе первого класса, положил голову на валик. Поезда и все, с ними связанное, мало волновали его. Конечно, вагоны теперь изменились — красное дерево, запах лакированной кожи, — но остались то же ощущение скорости, тот же стук колес, даже те же самые вывески на станциях и вокзалах. Люкенвальде, Биттерфельд, Лейпциг — как вещи, куда-то затерявшиеся, а теперь внезапно попавшиеся на глаза. Все по той же дороге, по которой он в молодости ехал в вонючем вагоне вместе с другими новобранцами — и ему действительно не терпелось попасть на Западный фронт.
Но тот — еще совершенно зеленый Карл Гривен, сопровождавший его повсюду, — на самом деле не очень его заботил. Третье октября. Стоило закрыть глаза — и эта дата представала перед ним огненными цифрами на темном фоне.
Первый понедельник следующего месяца, до него оставалось менее трех недель. И на это число Эрих назначил начало съемок «Любви Лили Хаген». Действо начнет разворачиваться перед камерами. И перед микрофонами. Гривен чувствовал себя еще чужаком в Новом Порядке, связанном с микрофонами, вольтметрами и вакуумными трубками. Так много деталей, которые следовало бы еще уточнить, над которыми следовало бы поработать дома… если забыть о том, что они с Люсиндой взяли на себя и второе, пожалуй, столь же дорогостоящее и трудоемкое задание.
Начальный ход в этой партии надлежало сделать Люсинде. Да, завела она, мы с Карлом решили позволить себе нечто экстравагантное, эдакое, знаете ли, чудо на колесах. Как, дорогая моя, вы не в курсе дела? «Бугатти», Сорок первая модель. Чудовищные расходы, просто непосильные, но у нас есть кое-что в банке, так с какой стати нам мешкать? Да и как знать? Завтра может опять начаться инфляция. Да, уверяю вас, говорила она всем и каждому, от членов совета директоров до уборщиц, скоро все начнут ломать голову над тем, куда вложить деньги.