Седьмой Совершенный

Имран кивнул, разглядывая чашу, — она была из черненого серебра с двумя позолоченными ручками.

— Я имею в виду твое отсутствие, я нуждался в тебе.

Имран насторожился.

— Абу Абдаллах, — встревоженно сказал он, — ты обещал отпустить меня.

Полководец налил себе вина, медленно выпил.

— Я могу силой удержать тебя, но боюсь, что тогда от тебя будет мало толку. Я хочу, чтобы ты остался по доброй воле. Может быть, сейчас ты единственный, кто способен дать дельный совет. У меня сложное положение. Долгое время я сеял возбуждение среди берберов, обещая им пришествие справедливого мессии. Но Убайдаллах обидел их, заявив, что более не нуждается в их услугах. Он не внял моим речам. Сегодня настал мой черед. Убайдаллах собрал в аудиенц-зале несколько человек, это высшие чины ас-сабийя. Вообрази себе, я туда не допущен, потому что в нашем ордене я так и остался миссионером низшего звена. Смешно, правда? К тому же, с момента моего посвящения прошло столько времени, что я, если бы уделял этому внимание, обладал бы шестой степенью. Потому что первые две степени можно достичь в течение года, а для преодоления каждой последующей необходим год. Ты не видел людей, явившихся к махди?

— Нет.

— Они из разных сословий: торговцы, ремесленники, дервиши, есть даже один нищий. Но ты бы видел, сколько спеси появилось вдруг в их лицах. Я едва удержался от желания наброситься на них с палкой и прогнать. Присутствие Убайдаллаха остановило меня.

Генерал замолчал, погрузившись в свои мысли. Воспользовавшись паузой, Имран задал ему вопрос:

— А что было в той бумаге, из-за которой ты едва не казнил меня?

Полководец вздохнул и изумленно посмотрел на собеседника. Имран словно заглянул в его мысли.

— Там были очень опасные слова, парень, — ответил Абу Абдаллах, настолько опасные, что умей ты читать, не сносить бы тебе головы.

— Почему ты так озабочен, Абу? Ты преувеличиваешь его значение, развязно сказал Имран, он вдруг опьянел, — и вообще пусть сначала докажет, что он мессия, явит свое предназначение. Если бы я не открыл дверь его камеры, то он продолжал бы в ней сидеть. А что он сделал, выйдя из тюрьмы? Потребовал рабынь и тешился, пока я стоял за дверью, охраняя его персону.

— Попридержи язык, — сурово сказал генерал, но тут же улыбнулся. — Так вот почему тебя понесло к проституткам!

Имран смутился и, чтобы скрыть смущение, потянулся за вином.

— Ты не обязан отдавать ему власть.

— Дело не в нем, а в самой идее, — уже серьезно сказал Абу Абдаллах и несколько туманно добавил, — и я ее заложник.

Поглядев в недоуменное лицо Имрана, он пояснил.

— Жизнь — это игра, а в игре существуют правила и их нельзя нарушать, особенно играя с тем, кто эти правила придумал.

— Я ничего не понимаю, — сказал Имран.

— Почему? — удивился генерал.

— Потому что ты разговариваешь сам с собой.

— Да, — рассеянно сказал Абу Абдаллах, — возможно. Но, кажется, я оказался меж двух огней. Как исмаилит я обязан беспрекословно подчиниться махди. И котама всегда знали, что это должно когда-нибудь произойти. Но я в ответе за них, а Убайдаллах внушает мне опасение. Что скажешь?

Генерал посмотрел на Имрана с надеждой.

Его всегда забавляла собственная привязанность к этому человеку, который за шесть лет пребывания рядом с ним, даже не удосужился выучиться грамоте. Но этот человек обладал удивительной способностью в самый неподходящий момент со своей деревенской непосредственностью вдруг ошарашить полководца совершенно неуместным замечанием, которое, тем не менее, заставляло по иному взглянуть на ситуацию.

Имран, перед глазами которого почему-то полыхнуло звездное небо, сказал:

— Если позволишь, я расскажу тебе притчу.

— Притчу? — удивился генерал. — Ну, расскажи.

Притча о тиграх

«Высоко в горах жил один пастух. Как-то пригнав своих овец на новое пастбище, он оставил их там пастись, а сам поднялся повыше на утес, чтобы сверху видеть все стадо разом, а не крутить головой. Неожиданно он услышал звуки, похожие на мяуканье котят. Звуки доносились из расщелины у основания скалы. Он подошел поближе и с опаской заглянул в нее. Расщелина вела в небольшую пещеру. В пастухе долго боролись любопытство и страх, но любопытство все же победило, и он с великими предосторожностями пробрался в пещеру. В ней царил полумрак и было такое зловоние, что он зажал себе нос. Когда глаза его привыкли к темноте, он испытал такой испуг, что сердце его едва не выскочило из груди. Оказалось, что он попал в логово тигров. Скованный ужасом, он не мог даже пошевельнуться, а только ждал неминуемой смерти, закрыв глаза и затаив дыхание. Но смерть медлила, он открыл глаза и увидел лежащего неподвижно громадного тигра, по которому, жалобно попискивая, ползали тигрята. Из тигриного бока торчало оперенье стрелы. Страх в человеке сменился жалостью. Он догадался, что смертельно раненый охотником тигр нашел силы вернуться к своим детям и там умер. Тигрят было трое. Пастух положил их в свою сумку, и с тех пор не расставался с ними. Тигрята подросли, стали надежной защитой человеку. Он научил их сторожить и загонять стадо. Никто теперь не смел приблизиться к стаду, не говоря уже о том, чтобы выкрасть овцу.

Как-то раз, когда овцы мирно щипали траву, а тигры грелись на солнце, пастух отошел в сторону по своей надобности. Едва он вошел в ближайший кустарник, как нос к носу споткнулся с тигром. Это был чужак, который подкрадывался к стаду. Пастух закричал, призывая своих помощников, и те в мгновение ока оказались рядом с ним и выдвинулись вперед, закрывая своего хозяина. Они стояли друг против друга — один тигр против троих, оглашая окрестности таким рыком, что листья на деревьях и те от ужаса пожелтели, что уж говорить о пастухе, который был ни жив, ни мертв от страха. Но тут чужак что-то сказал, этим троим, на своем тигрином языке. Те обернулись, посмотрели на хозяина и вдруг набросились на него. В следующий миг пастух был разорван в клочья. После этого четверка тигров задрала все стадо.»

Имран замолчал, взял чашу и смочил вином пересохшее горло.

— Это все? — спросил генерал.

— Все.

— Странная притча, — недовольно произнес генерал, — у меня даже хмель прошел. Что означает эта аллегория? Откуда ты ее взял?

— Я не знал ее раньше, — признался Имран, — она сейчас пришла мне на ум.

— Значит, ты сам ее сочинил. В таком случае ты должен знать, что сказал тигр-чужак тиграм пастуха, меня это больше всего занимает.

— Я не знаю, может быть, он напомнил им о правилах игры.

— Может быть, — задумчиво повторил Абу Абдаллах. — Эй, ты, — окликнул он хаджиба, появившегося некоторое время назад и стоявшего в пределах видимости, — подойди.

Хаджиб приблизился и поклонился.

— Господин, — сказал он, — очень много людей накопилось в меджлисе. Вы будете принимать или господин махди.

— Пусть ждут, я приду сейчас, — распорядился Абу Абдаллах.

Хаджиб поклонился и ушел.

— Пойдем, — сказал генерал Имрану, — рассмотрим жалобы и прошения.

Имран поднялся вслед за полководцем. Они вышли из беседки и неторопливо двинулись через сад. Абу Абдаллах, несмотря на количество выпитого вина, шел очень уверенно. Имрана же слегка пошатывало, так как он пил натощак, к тому же организм его был ослаблен. Попадавшиеся навстречу офицеры армии берберов, должностные лица и прочие люди почтительно кланялись Абу Абдаллаху, а когда они вошли в меджлис, то зал взорвался восторженными криками.

— О, Абу Абдаллах, — сказал Имран, — ты видишь, как они тебя встречают? Пока что власть в твоих руках.

— Это верно, — довольно сказал полководец, — но иногда я жалею о том, что бросил свою должность в Басре. Ведь я был мухтасибом по контролю мер и весов. К тому же у меня была семья — жена, дети, — с грустью добавил Абу Абдаллах.

— Ты добровольно оставил свою семью, — поразился Имран, — а я рвусь к своим всем сердцем, но ничего не получается. Вот уже семь лет, как я не видел своих детей.

Но генерал не слышал его слов.

* * *

Коронация состоялась 15 мухаррама 298 г. в местечке Раккада, пригороде Кайруана. Убайдаллах был провозглашен халифом, амир ал-муминином, повелителем правоверных. После праздничной церемонии новоявленный халиф дал обед для узкого круга. Круг оказался столь узок, что кроме десятка человек, принадлежащих к верхушке Ордена исмаилитов, со стороны был приглашен лишь Абу Абдаллах. Ну, уж никак нельзя было его не пригласить, реальной силы в руках халифа еще не было. Набор рекрутов в личную гвардию только начался.