Седьмой уровень

— Токио, Токио, — повторяла она нараспев. — Конечно же знаю. Но кто же не знает названия столицы! — Она впервые от души рассмеялась.

У него отлегло от сердца.

— Знаешь Токийскую башню? Ее хорошо видно из коридора.

Она подняла на него глаза.

— Я уже выходила.

— Ну и как, вспомнила?

— Да. Мне кажется — мы поднимались на нее всей семьей. В детстве. Я держала кого-то за руку. Взбиралась по лестнице. Было ужасно страшно смотреть вниз. Я помню.

Детство, семья… Удивительно, но поглощенный навалившимися проблемами, он совершенно это упустил. Наверняка и у них есть родители, братья, сестры и, разумеется, детские воспоминания.

И однако…

— Как странно, — сказала она. — Ты помнишь лица родителей?

Он отрицательно покачал головой.

— Я тоже… Хуже того. У меня нет ощущения, что они вообще существовали. Как будто на их месте зияет пустота… Ничего не видно.

Вот и она произнесла это слово — не видно.

— Ладно, давай, показывай, что купил, — сказала она, чтобы сменить тему. — Так как мне уже полегчало, приготовлю что-нибудь поесть. Небось проголодался?

В тот момент, когда она осторожно встала, раздался быстро нарастающий рокот грома. Точно кто-то бросил камешки в оконное стекло — полил дождь.

— Терпеть не могу грозы. Вот будет жуть, если отключится электричество. Мы даже не знаем, как вызвать электрика.

Вдруг он вспомнил. Комната консьержа!

— Ну-ка подожди, — прервал он ее, схватил оказавшийся под рукой бумажный пакет, кстати купленную шариковую ручку и выскочил из квартиры. Спустился на нижний этаж. Переписал телефон, по которому предлагалось звонить в экстренных случаях, и бегом вернулся назад.

Она смотрела на него с недоумением. Он торопливо объяснил. Был уже шестой час.

— Рабочий день еще не кончился. Может, удастся узнать, кто хозяин квартиры.

Она подошла вместе с ним к телефону и стояла, обхватив себя руками. Прошло несколько томительных секунд, послышались длинные гудки.

Щелчок — соединилось.

— Алло, алло?

Полилась классическая музыка, заговорил записанный на пленку голос.

— Ну что? — спросила она.

Он протянул ей трубку.

— В связи с периодом летних отпусков с одиннадцатого по семнадцатое августа не работают, вот что.

Она пожарила омлет, налила кофе и стала срезать кожуру с яблока, найденного в холодильнике. Глядя на ее ловкие движения, он спросил:

— Ты знаешь — что это?

Она задержала руку и подняла голову.

— Яблоко?

— Нет, то что у тебя в правой руке.

Посмотрела на него, перевела глаза на правую руку.

— Кухонный нож?

Ну конечно же — нож!

— Я никак не мог вспомнить.

— Мужчины редко им пользуются.

— Но не настолько, чтобы забыть название! — горько улыбнулся он. — Меня тоже учили на уроках домоводства, как пользоваться кухонным ножом. Но в голову лезло другое слово.

— Другое слово? Тесак?

— Нет — тотем.

— Тотем? — она прыснула. — Как у индейцев?

Действительно, странно. Почему это вдруг нож — тотем?

Ни у него, ни у нее не было особого аппетита. Он набил желудок, убеждая себя, что организм нуждается в топливе, она, поклевав чисто символически, ограничилась чашкой кофе.

За едой он рассказал обо всем, что с ним произошло на улице.

— Значит, этот Саэгуса наш сосед?

— Да, и он уверял, что ничего не знает о хозяине этой квартиры. Даже не знает, живет ли здесь вообще кто-нибудь.

— Совсем не за что зацепиться. — Она удрученно поникла.

Он уже раскаивался, что рассказал об этой встрече.

— Я приберусь, а ты иди, ложись. У тебя лицо, как будто тебя отправили в нокаут.

— Может, меня и вправду отправили в нокаут, — бросила она.

— Что? — не понял он.

— В переносном смысле, — улыбнулась она. — Я хочу сказать — в прошлом.

Уложив ее в постель, он помыл посуду, прибрался и, немного поколебавшись, решил принять душ. На полке в ванной лежали стопками два больших полотенца и два халата — голубой и розовый. Как предусмотрительно! Только непонятно, кто предусмотрел.

В кухне — панель с кнопками для включения нагревателя воды. Раз взглянув, он сразу во всем разобрался. Разумеется, это и ребенку по зубам, но бесило, что приходится убеждаться в этом вновь и вновь.

Взбодрившись, накинул халат, повязал на голову полотенце и вышел в кухню, когда услышал ее голос:

— Душ?

— Да.

— Нашел, где включать горячую воду?

— Конечно.

Она спустилась с кровати.

— Я тоже хочу.

— Только подожди немного. Переоденусь и ненадолго выйду.

— Выйдешь? Куда?

— В коридор. Кажется дождь уже кончился. Запрись изнутри. Когда закончишь, позови.

Может быть, и не стоит быть настолько щепетильным, но в создавшихся обстоятельствах, разумеется, кроме тех случаев, когда не обойтись без взаимной помощи, следует соблюдать дистанцию. Пусть это перебор, а ну как вернется память и выяснится, что он преступник, совершивший ограбление, убийство и теперь скрывающийся от полиции, взяв ее в заложницы…

Странные знаки, написанные на руке, под душем не смылись. Ужасно противно, но ничего не поделаешь. Закончив переодеваться, он вышел из квартиры.

Ночь все преобразила.

Даже бетонная загородка не казалась уже такой унылой. Ливень прошел, очистив воздух и оставив после себя свежий ветерок. Положив локти на ограду, он, попыхивая сигаретой, некоторое время с наслаждением созерцал ночной город.

Какая красота! Как много огней! Но разве свет исходит от изящных ламп, приобретенных в магазине электротоваров или в отделе бытовой электроники универмага? Увы, если посмотреть вблизи, это всего лишь обросшие пылью, набитые изнутри мертвыми насекомыми, облупившиеся уличные фонари…

Вдалеке, ярко выделяясь на темном фоне, мерцала Токийская башня. Кружево алых и желтых гирлянд неземной красоты. Благодаря искусной подсветке, она казалась такой близкой, что возникало полное ощущение: достаточно протянуть руку, чтобы дотронуться.

В отличие от однообразного уличного освещения, свет в окнах соседних домов поражал богатством оттенков. Это из-за штор. Бесконечное множество комнат, бесконечное множество штор. За ними бесконечное множество людей.

И где-то среди них есть зашторенные окна комнат, в которые должны вернуться он и она. Но сейчас неизвестно даже то, хотят ли они возвращаться. И нет никакого способа узнать.