Сёгун

– Аригато, аригато, Анджин-сама.

– Анатава суймин има, Фудзико-сан, – сказал он, с трудом находя нужные слова. – Ложись теперь спать.

– Досо гомен насаи, Анджин-сама, суймин, нех? – сказала она, показывая ему в сторону его комнаты, ее глаза молили.

– Ие. Ватаси егу има. – Нет, я хочу поплавать.

– Хай, Анджин-сама, – она послушно повернулась и позвала кого-то. Прибежали двое слуг, молодые люди из деревни, известные как хорошие пловцы.

Блэксорн не возражал. Сегодня вечером, он знал, его возражения будут бессмысленны.

– Ну, как-нибудь, – сказал он громко, шаткой походкой спускаясь с холма, следом за ним шли те двое, его голова была тупой от алкоголя, – во всяком случае я уложил его спать. Теперь он ей ничего не сможет сделать.

* * *

Блэксорн проплавал с час и почувствовал себя лучше. Когда он вернулся, Фудзико ждала его на веранде с чайником свежезаваренного зеленого чая. Он выпил немного чая, потом пошел спать и мгновенно уснул.

Звук голоса Бунтаро, полный злобы, разбудил его. Правая рука Блэксорна сразу сжала рукоятку заряженного пистолета, который он всегда держал под футоном, сердце его громко забилось от внезапности такого пробуждения.

Бунтаро замолчал. Начала говорить Марико. Блэксорн мог понять только несколько слов, но почувствовал ее увещевание и просьбу, не жалкую или скулящую, или даже близкую к слезам, но в ее обычной твердой и безмятежной манере. Снова взорвался Бунтаро.

Блэксорн постарался не слушать.

– Не вмешивайтесь, – сказала она и была права. У него не было никаких прав, а у Бунтаро их было много, – я прошу вас быть осторожным, Анджин-сан. Помните, что я говорила вам об ушах, которые все слышат, и о восьмирядном заслоне.

Он послушно лег на спину, его кожа похолодела от выступившего пота. Он вынудил себя думать о том, что она сказала.

– Видите ли, Анджин-сан, – сказала она ему в тот необыкновенный вечер, когда они кончили последнюю из многих последних бутылочек саке и он шутил о постоянном недостатке уединения – вокруг всегда люди, стены бумажные, всюду за тобой следят глаза и уши, – здесь вы должны научиться сами создавать себе уединение. Мы с детства научены исчезать внутри себя, создавать непроницаемые стены, за которыми мы живем. Иначе мы бы, конечно, сошли с ума и поубивали друг друга и самих себя.

– Какие стены?

– О, мы имеем бесконечные лабиринты, где можно спрятаться, Анджин-сан. Ритуалы и обычаи, всевозможные табу. Даже наш язык имеет такие нюансы, которых нет у вас, которые позволяют нам вежливо избегать вопросов, если мы не хотим отвечать на них.

– Но как вы закрываете уши, Марико-сан? Это невозможно.

– О, это очень легко, если тренироваться. Конечно, подготовка начинается с тех пор, как ребенок начинает говорить, так что очень скоро это для нас уже вторая натура – как еще могли бы мы выжить? Сначала мы начинаем освобождать свой мозг от людей, поднимаясь на другую плоскость. Очень помогает наблюдать за закатом солнца или слушать дождь. Анджин-сан, вы замечали, что у дождя бывают разные звуки? Если вы действительно слушаете, тогда настоящее исчезает, не так ли? Слушать, как опадают цветы и растут камни, – исключительно полезные упражнения. Конечно, вы не предполагаете видеть вещи, они только знаки, послания вашему «хара», вашему центру, чтобы напомнить вам о бренности жизни, помочь вам приобрести «ва», гармонию, Анджин-сан, совершенную гармонию, которая составляет самое сокровенное качество всей японской жизни, все искусство, все… – она засмеялась. – Теперь вы видите, что я выпила слишком много саке, – кончиком языка она очень соблазнительно дотронулась до своих губ. – Я шепну вам по секрету: не обманывайтесь нашими улыбками и мягкостью, нашим церемониалом, вежливостью, ласковостью и вниманием. Под ними мы можем быть на расстоянии в миллионы ри, в безопасности и одиночестве. Вот к чему мы стремимся – к забвению. Одна из первых когда-либо написанных поэм – это Кодзико, наша первая историческая книга, которая была написана около тысячи лет назад, может быть, она объяснит вам, о чем я говорю:

Поднялось восемь облаков, Чтоб было куда спрятаться влюбленным. Ограда из восьми рядов в провинции Изумо Скрывает эти восьмирядные покровы. О, как прекрасен ты, заслон в восемь рядов. Мы бы, конечно, сошли с ума, если бы не было этого восьмирядного заслона, наверняка!

«Помни о восьмирядном заслоне, – сказал он себе под нарастающую, клокочущую ярость Бунтаро. – Я ничего не знаю о ней. Фактически и о нем. Думай о мушкетном полке, доме, Фелисите, как вернуть корабль, о Баккусе, Торанаге или Оми-сане. Что делать с Оми? Должен ли я мстить ему? Он хочет стать моим другом, он изменился после той истории с пистолетами…»

Звук удара ворвался в его сознание. Потом донесся голос Марико, раздался второй удар. Блэксорн в тот же миг вскочил на ноги и распахнул седзи. Телохранитель грозно стоял лицом к нему в коридоре около двери в комнату Марико с мечом наготове.

Блэксорн уже был готов броситься на самурая, когда в дальнем конце коридора распахнулась дверь. Фудзико с распущенными волосами, струящимися по ее ночному кимоно, подошла, не обращая внимания на звуки рвущейся ткани и еще одной затрещины. Она вежливо поклонилась телохранителю, встала между ними, смиренно поклонилась Блэксорну и взяла его за руку, увлекая обратно в комнату. Он видел непреклонную готовность самурая, а у него был только один пистолет с одним зарядом, так что пришлось отступить. Фудзико прошла за ним и закрыла за собой седзи. Затем, страшно напуганная, предупреждающе покачала головой, приложила палец к губам и снова закачала головой, умоляюще глядя на него.

– Гомен насаи, вакаримас ка? – выдохнула она.

Но он весь был поглощен тем, что происходит за стеной соседней комнаты, которую ему было так легко разломать.

Она тоже посмотрела на стену, потом втиснулась между ним и стеной и села, сделав ему знак сделать то же самое.

Но он не мог сидеть, он стоял, готовясь к броску, который должен был погубить их всех, взбешенный стоном, раздавшимся после еще одного удара.

– Ие! – Фудзико тряслась в ужасе.

Он махнул ей рукой, чтобы она отошла.

– Ие, ие, – снова попросила она.

– Има!

Фудзико тут же встала, сделала ему знак подождать, кинувшись за мечами, которые хранились перед таконома, маленькой нишей в стене комнаты. Она подняла большой меч, трясущимися руками вытащила его из ножен и намеревалась уже идти за Блэксорном. В это мгновение раздался последний удар. Распахнулись еще одни седзи, выскочил Бунтаро с телохранителем, которых они не увидели, на минуту в доме наступило молчание, потом донесся звук захлопывающейся садовой калитки.

Блэксорн подошел к своей двери. Фудзико кинулась вперед, но он отстранил ее и открыл дверь.

Марико неподвижно стояла на коленях в углу следующей комнаты, со свежим рубцом на щеке, волосы всклокочены, кимоно в лохмотьях, на бедрах и внизу спины были заметны следы сильных ударов.

Он кинулся, чтобы поднять ее, но она закричала: – Уходите, пожалуйста, уходите, Анджин-сан!

Он увидел, что у нее из угла рта тонкой струйкой течет кровь: – Боже мой, как он вас…

– Я прошу вас не вмешиваться. Пожалуйста, уходите, – сказала она тем обычным спокойным голосом, который никак не вязался с яростью, бушевавшей в ее глазах. Потом она увидела Фудзико, которая оставалась в дверях. Марико заговорила с ней. Фудзико послушно взяла Блэксорна за руку, чтобы увести, но он вырвался: «Нет! Ие!»

Марико сказала: – Ваше присутствие здесь позорит меня, лишает меня покоя и чести. Уходите!

– Я хочу помочь. Вы меня понимаете?

– Разве вы не видите? У вас нет на это никаких прав. Это личная ссора между мужем и женой.

– Это не причина для избиения…

– Почему вы не слушаете меня, Анджин-сан? Он может избить меня до смерти, если пожелает. Он имеет на это право, и я хочу, чтобы он так сделал – даже так! Иначе бы я не смогла вынести этот стыд. Выдумаете, легко жить с таким позором. Вы не слышали, что я вам рассказала? Я дочь Акечи Дзинсаи!