Сёгун
Шрифт:
– Тогда поехали. Что говорит вам ваш здравый смысл о Мисиме?
– Здесь хорошо и безопасно, – ответил он, – а что будет потом, после Мисимы?
Она нерешительно показала рукой на северо-восток:
– Потом мы поедем этой дорогой. Там перевал, который петляет по горам в сторону Хаконе. Это самая тяжелая часть Хоккайдской дороги. Потом дорога спускается к городу Одавара, который намного больше Мисимы, Анджин-сан. Это уже на побережье. Путь оттуда до Эдо – только вопрос времени.
– Сколько его у нас?
– Недостаточно.
Глава
Генерал Тода Хиро-Мацу взял личное послание, привезенное Марико, и сломал печати Торанаги. В свитке коротко сообщалось о том, что произошло в Ёкосе, подтверждалось решение Торанаги предстать перед Советом регентов, Хиро-Мацу предписывалось охранять границу и перевалы в сторону Кванте от любого нападения до прибытия Торанаги (но не мешать, а помогать любому посланцу от Ишидо или идущим с востока) и давались инструкции об отступнике-христианине и Анджин-сане.
– А теперь расскажите мне все, что вы видели в Ёкосе или слышали относительно господина Торанаги. Марико выполнила его просьбу.
– Скажите мне, что вы думаете обо всем этом. Марико опять выполнила его просьбу.
– Что случилось между вами и моим сыном во время тя-но-ю?
Она рассказала ему в точности, что происходило.
– Мой сын уверен, что наш господин потерпит поражение до второй встречи с господином Затаки?
– Да, господин.
– Вы так думаете?
– О, да, господин.
В комнате, расположенной на самом верху главной башни замка, который господствовал над всем городом, наступило долгое молчание. Хиро-Мацу встал и подошел к бойнице для лучников, проделанной в толстой каменной стене, спина и суставы у него болели, меч свободно покоился в руках.
– Я не понял.
– Что?
– Ни моего сына, ни нашего господина. Мы можем разбить любую армию Ишидо, какую он только может бросить в битву. А что касается решения предстать перед Советом регентов…
Она играла своим веером, любуясь вечерним небом, густо усыпанным звездами, наслаждаясь этим зрелищем.
Хиро-Мацу внимательно посмотрел на нее.
– Вы очень хорошо выглядите, Марико-сан, стали будто моложе, чем раньше. В чем секрет?
– У меня нет никаких секретов, господин, – ответила она, ее горло внезапно пересохло. Она ждала, что мир сейчас разлетится вдребезги, но этот момент прошел, и старик снова повернул свои проницательные глаза на город, раскинувшийся под ними.
– А теперь расскажите мне, что случилось с тех пор, как вы уехали из Осаки. Все, что вы видели, слышали или в чем принимали участие, – сказал он.
Когда она кончила, была уже глубокая ночь. Она сообщила ему обо всем очень точно, за исключением того, как далеко они зашли с Анджин-саном. Даже здесь она была достаточно осторожна, чтобы не прятать своего восхищения им, его умом и смелостью. Или того, как его ценит Торанага.
Тем временем Хиро-Мацу продолжал расхаживать по комнате, движение облегчало ему боль. Все совпадало с отчетом Ёсинаки и Оми – и даже тирада Затаки перед тем, как этот дайме кинулся в Синано. Теперь он понял многие вещи, которые раньше были ему неясны, и получил достаточно информации, чтобы принять обоснованное решение. Кое-что из того, что
она рассказала, возмутило его и даже заставило еще больше невзлюбить своего сына, он мог понять его мотивы, но это не имело значения. Что-то возмущало его в чужеземце, а кое-что заставляло восхищаться им.– Вы сами видели, как он вытолкнул нашего господина на безопасное место?
– Да. Господин Торанага давно уже был бы мертв, господин, если бы не он. Я совершенно уверена. Он три раза спасал нашего господина: при бегстве из Осакского замка, на борту галеры в гавани Осаки и во время землетрясения. Я видела мечи, которые выкопал Оми-сан. Они были изогнуты, как лапша, и совершенно никуда не годились.
– Вы думаете, Анджин-сан действительно мог совершить сеппуку?
– Да. Клянусь своим христианским Богом, я считаю, что он принял такое решение. Только Оми-сан помешал ему. Господин, я считаю, что он достоин быть самураем, достоин быть хатамото.
– Я не спрашивал вашего мнения.
– Прошу простить меня, господин, конечно, вы не спрашивали. Но этот вопрос все еще у вас в голове.
– Вы стали не только учительницей кормчего, но и читаете чужие мысли?
– О, нет, пожалуйста, извините меня, господин, конечно, нет, – сказал она самым умильным голоском, – Я только ответила вождю нашего рода как могла лучше, старалась в меру своих слабых способностей. Интересы нашего господина у меня в голове на первом месте. Ваши только на втором после его интересов.
– А это так?
– Пожалуйста, извините меня, но об этом нет необходимости и спрашивать. Прикажите мне, господин, я все выполню.
– Почему вы такая гордая, Марико-сан? – спросил он испытующе.
– Прошу извинить меня, господин. Я была груба. Я не заслужила такого…
– Я знаю! Никто из женщин не заслужил! – Хиро-Мацу засмеялся. – Но бывают времена, когда мы нуждаемся в вашей женской холодной, жестокой, злобной, изощренной, практичной мудрости. Вы, женщины, намного умнее нас, правда?
– О, нет, господин, – сказала она, соображая, что у него на уме.
– Это просто потому, что мы сейчас одни. Если повторить это перед всеми, то сказали бы, что старый Железный Кулак отжил свое, что ему пора положить свой меч, побрить голову и начать читать молитвы Будде, прося прощения за души тех людей, которых он отправил в Пустоту. Они были бы правы.
– Нет, господин. Об этом правильно сказал ваш сын. Пока наш господин не кончил свою жизнь, вы не можете отступать. Ни вы, ни господин, мой муж. Ни я.
– Да, но все равно я был бы очень рад положить свои мечи и просить мира у Будды для себя и тех, кого я убил.
Он некоторое время всматривался в темноту ночи, тяжко ощущая свой возраст, потом снова посмотрел на нее. Ему было очень приятно смотреть на нее, приятней, чем на любую другую женщину из тех, кого он знал.
– Что?
– Ничего, Марико-сан. Я вспомнил, как первый раз увидел вас.
Это было в то время, когда Хиро-Мацу тайком заложил душу Городе, чтобы получить эту маленькую изящную девушку в жены сыну, тому самому сыну, который зарубил свою собственную мать, единственную женщину, которую когда-либо по-настоящему любил Хиро-Мацу.