Секрет миссис Смитон

— Вот тут, — показала Джанин. — Тут я ее и нашла.

Все молча стояли, сосредоточенно изучая участок пола и подножие лестницы. На мраморной плите до сих пор были видны слабые следы очерченных мелом контуров тела. Мередит почувствовала, что ее начинает пробирать дрожь.

Алан взглянул вверх.

— Она упала откуда-то сверху?

Джанин затопала по лестнице своими крепкими ногами в сапогах.

— Я покажу.

Вытертую ковровую дорожку оставили на месте.

— Этой дорожке в субботу сто лет, старая, как и все остальное, — ворчала Джанин. — Оливия ничего здесь не меняла. Но не потому, что у нее не было денег, а потому, что ей это было не нужно, вот что она вечно повторяла. — Джанин остановилась и указала на деревянные перила: они были сломаны.

— Все решили, что она споткнулась, ухватилась за перила, но они не выдержали, треснули, вот она и грохнулась вниз. — Джанин села на верхнюю ступеньку. — А все из-за старых шлепанцев. Сколько раз я ей говорила, чтобы она купила новые, и вот наконец она их заказала по почте, да только поздно! Вот такая она была. Денег много, а тратить жалко. Она никогда себе ничего нового не покупала, это-то ее и погубило! — Джанин с удовлетворением кивнула головой, доказав всем свою правоту.

Алан осмотрел сломанные перила.

— Н-да… — пробормотал он.

Они спустились обратно в холл.

— Хотите посмотреть кухню? — спросила Джанин. — Если собираетесь покупать, вам просто необходимо посмотреть кухню. Прямо вам скажу, все там надо менять.

Мередит вспомнила, что они пришли сюда под видом потенциальных покупателей, и поспешила на кухню.

Как и следовало ожидать, кухня была громадной: вдоль одной стены располагалась огромная викторианская печь, рядом стояла более современная газовая плита. Под окном разместилась каменная раковина размером с поилку для лошадей, вторая дверь вела из кухни в сад.

Джанин сентиментально вздохнула.

— Здесь я ей готовила обеды. Она мало ела. Пару картошек, немножко рыбки…

— Она обедала в столовой? — поинтересовалась Мередит.

Джанин покачала головой, и серебряный череп в ухе опять весело запрыгал.

— Нет, она всегда спускалась сюда, я звала ее, когда все было готово. У нас тут располагался большой стол, вот тут стоял.

Все посмотрели туда, куда указывала Джанин, но смогли увидеть только оставшиеся от ножек стола четыре следа на плитке.

— Раз в неделю я пекла пирожки с повидлом, воздушные пирожные или яблочный пирог. Она обычно приходила посмотреть, — Джанин помолчала. — В тот день я как раз занималась выпечкой, ну, в тот раз, когда я дала ей вырезку из журнала. Она сидела вот здесь… Жарко тогда было, солнце так и палило, а когда духовка работает, так здесь вообще форменная баня. Я и дверь открыла, и окно, но все равно обливалась потом. Я как раз доставала из духовки последнюю партию, как сейчас помню, это были лимонные марципаны. Так вот, поставила я их на стол, а тут она входит и говорит: «Я бы выпила чашечку чая». Лично я бы выпила холодного пивка, — Джанин рассмеялась. — Ну, сделала я нам по чашке чая — сидим, пьем. Тут я достаю вырезку из журнала. «Вот, — говорю, — заказ по почте. Не нужно никуда идти, ничего покупать, вам все пришлют. Старые шлепанцы уже невозможно носить, — говорю. — Вы уже раз в них упали». Она и вправду уже в них падала.

Мередит была уверена, что Джанин жаль свою хозяйку, но казалось, что она испытывает удовлетворение оттого, что оказалась права, и непослушание Оливии окончилось трагически. Вслух она сказала:

— Наверное, миссис Смитон не так сильно страдала от жары. Она ведь бывала в Африке.

Джанин взглянула на нее с сомнением.

— Да, говорят, что бывала, но мне она никогда об этом не рассказывала, никогда и ничего, — Джанин посмотрела на Винни. — Только однажды, в самом конце, перед самой смертью, она сказала что-то и вовсе непонятное.

Джанин замолчала, оценивая, какое впечатление на всех троих произвел ее намек.

— Ну, — почти беззвучно шепнула Винни.

— Это было, когда околел ее пони. Она так страдала из-за него, она очень любила своих питомцев. «У животных, — говорила она, — искренние сердца, не то, что у людей». А потом она стала читать какие-то стихи, длинный кусок, но я его, конечно, не запомнила. В памяти засела только одна строчка, — она глубоко вдохнула и продекламировала: — Так низок может быть лишь человек.

— Это гимн, — отозвалась Мередит.

— Сильно сказано, — продолжала Джанин своим обычным тоном. — Гимн, вы говорите? Я ей прямо так и сказала: «Что-то не больно радостно для гимна». Заметьте, я и сама знала пару-тройку подонков.

— А что же она ответила? — поинтересовался Алан.

— А она мне говорит: «Люди могут быть так жестоки друг к другу, Джанин, уж я-то знаю! Вот почему я отвернулась от большинства из них».

* * *

— Как вы думаете, кого Оливия имела в виду? — проронила Мередит, когда они вернулись в холл. — Лоуренса Смитона?

— Кто знает? Может быть, Маркуса Смитона, своего мужа. Хотите осмотреть второй этаж?

— Пожалуй.

Поднимаясь по лестнице, они опять прошли мимо того места, где были сломаны перила. Все остановились еще раз взглянуть на них, и только Мередит поднялась наверх.

Наверху располагалась площадка, с которой хорошо был виден холл внизу, налево и направо уходили коридоры. Мередит остановилась на площадке, стараясь представить себе, как Оливия Смитон стояла здесь и наблюдала за работой Джанин.

Не зная, как в последнее время выглядела Оливия, Мередит представляла ее себе в форме шофера времен войны, но такой образ никак не хотел вязаться с интерьером дома, и она бросила бесплодные попытки воссоздать прошлое.

Вместо этого Мередит выбрала для изучения левый коридор — он был длинным, узким, плохо освещенным и пах мускусом. На полу лежала ковровая дорожка с так называемым турецким узором, которая была так же стара, как и та, что лежала на лестнице. Местами она была вытерта до самой основы. Оливии крупно повезло, что она ни разу здесь не упала.

А может быть, все же упала? Наверное, падала. Надо спросить у Джанин, но та может и не знать: она ведь не находилась здесь целыми днями, а старики почему-то склонны скрывать свои падения, это Мередит знала точно. Падение служит сигналом того, что человек уже довольно беспомощен и его нельзя оставлять одного. Для многих это может означать переселение в дом престарелых. Мысль о доме престарелых или каком-то пансионе, скорее всего, была ненавистна Оливии. Там ей пришлось бы придерживаться распорядка дня, быть всегда в окружении чужих людей, но жить одной в таком большом доме! Снаружи его вид обманчив: здесь гостиницу можно устроить!