Секрет (сборник)

Все трое исполнили сказанное, после чего, опрокинув по стакану бренди, взяли шляпы, сели в карету и укатили. Шельм тоже сел в коляску, и вскоре вся компания уже была в городе перед отелем «Запад».

Глава 4

Сэр Роберт Уивер Пелам был по рождению англичанином. То, что он не обучался на Философском острове, лишало его привилегии считаться настоящим витропольцем. Он увидел свет в Ланкашире. Его отец, человек поначалу бедный и незаметный, умом и рачительностью нажил большое состояние и получил титул баронета. Все это по смерти отца перешло к сыну. Сэр Роберт, обретя независимость и сознавая свои выдающиеся способности, начал искать, к чему бы их приложить, дабы прославиться. Увы! Англия не открывала перед ним достойного поприща. Тогда он решил отправиться в Африку, где его талантам наверняка сыщется применение, и, обратив собственность в миллион сто фунтов наличными, отплыл в Стеклянный город Веллингтонии. По прибытии сэр Роберт немедленно купил превосходное имение и усадьбу Тамворт-Холл, после чего углубился в изучение истории и политики нашей удивительной и великой страны, тайно совершенствуя себя, с тем чтобы при случае явиться сразу в полном великолепии, как бабочка из кокона. Лет ему было около тридцати. Приятная наружность сочеталась в нем с отталкивающей холодностью. Осторожный по натуре, он умел произвести выгодное впечатление, внимательно следил за политикой и прекрасно знал ее лабиринты. Едва он обосновался в нашей стране, грянули неожиданные выборы. Сэр Роберт как раз подыскивал себе округ, от которого баллотироваться, когда случай свел его с лордом Элрингтоном. Тот мгновенно распознал в новом знакомце многообещающего политика и, как думал, залучил его на свою сторону. Мы оставили сэра Роберта, когда он простился с Элрингтоном и поворотил коня к городу. Некоторое время его раздумья текли в молчании, затем наконец облеклись в следующие слова: «Что ж, я совсем недавно здесь и уже встретил великого Элрингтона — воистину неожиданное знакомство. Я безусловно предпочел бы войти в парламент от консерваторов, но сгодится и так. Мне это определенно не повредит. Он — великий человек и не может оступиться».

Покуда Пелам неспешно ехал в таких раздумьях, его нагнала карета. В ней сидели Элрингтон, Квоши и еще два джентльмена.

Элрингтон крикнул:

— Сэр Роберт! Нам по пути. Позвольте для начала представить вас вашему коллеге, З.К. Квоши, сыну бывшего африканского монарха, а затем — моим достойным друзьям господам Гордону и Коннору.

Квоши поклонился Пеламу сухо, два других джентльмена — радушно. Пелам учтиво ответил на поклоны, и дальше они поехали вместе. В отеле их уже ждали остальные члены комитета. После того как всех друг другу представили, Элрингтон потребовал вино, сел и приступил к делу. «За денежки и черт спляшет», — говорят в народе. О них для начала и пошла речь. Квоши предложил внести сорок тысяч фунтов, Пелам — пятьдесят тысяч, остальные — двадцать тысяч. Элрингтон пообещал восемьдесят тысяч, так что общим счетом вышло сто девяносто тысяч — огромная сумма, которая, заметил виконт, наверняка повлияет на исход выборов. Далее перешли к обсуждению намечаемых мер. Тут же были составлены планы, как деньгами и прочими средствами заманить в город большое количество лихих молодцов, чтобы те с оружием в руках присутствовали на встречах, запугивая честных избирателей. Огромные суммы были выделены на подкуп выборщиков. Комитет не собирался упускать ни единого средства, даже самого бесчестного, лишь бы добиться победы. Пелам дивился тому, что слышит, но мудро кивал и хранил молчание. После того как условились о завтрашнем выступлении кандидатов, собрание объявили закрытым, и Элрингтон пригласил всех вечером отобедать в Элрингтон-Холле.

Тем временем отпечатанные за ночь листовки расклеили по всему городу. Утренние газеты вышли с пространными рассуждениями о грядущей борьбе и ее возможном исходе, и по многим статьям чувствовалось, что издатели не устояли перед ослом, нагруженным золотом. В трактирах всех поили бесплатно. На каждом углу развевались красные флаги, и компании бандитского вида людей выкрикивали: «Элрингтон и свобода! Да здравствует демократия!» Страсти бурлили, и то же самое происходило сейчас по всему королевству. Да, здесь действовал Верховный Дух, но его присные орудовали повсеместно. Тем временем противоположная и до сей поры правящая партия тоже не теряла времени даром. Витрополь немедленно принял меры, чтобы провести от этого города сторонников конституции, и потому, как мы уже говорили, утром описываемого дня сюда прибыли две или три кареты с кандидатами, поддерживаемыми правительством — мистером Морли и мной (то есть капитаном Букетом), а также двумя представителями герцога и тремя-четырьмя помощниками. Мы, едва въехав в город, приступили к распространению листовок, плакатов и писем, отпечатанных в Витрополе, и подготовке выступлений. От подкупа мы брезгливо воздержались, зная, что наша партия может победить и без него.

Сэр Роберт Пелам, выйдя из отеля по завершении встречи, сел на лошадь и вдоль величаво текущей Гамбии направился в Перси-Холл, размышляя о странном и неловком положении, в которое угодил. Его собственные политические и личные взгляды были куда более умеренными, нежели у тех, в чьем стане он временно разбил свой шатер. Впрочем, новичок в политике, он не был новичком в жизни. Его острый, холодный ум находил лазейку там, где другой узрел бы лишь камень и тюремную стену, а изворотливый нрав позволял протиснуться там, где застрял бы любой другой.

Проехав мили две-три, сэр Роберт оказался в начале великолепной аллеи, ведущей к Перси-Холлу. Здесь он отдал лошадь привратнику, а сам пошел пешком, желая, прежде чем вступит в дом, обозреть парк, а вернее, завершить размышления о своей политической будущности. Однако красота окружающего пейзажа вскоре отвлекла его от серьезных мыслей. Сэр Роберт остановился на пригорке, любуясь могучими деревьями вверху, зеленой лужайкой впереди, старинной усадьбой, вздымающей свои серые трубы над темными кронами, и высокими пиками, блистающими в чистой синеве африканских небес. Покуда он так стоял, думая, возможно, не только о прелести открывшейся ему картины, из-за угла показалась молодая дама, в которой сэр Роберт тут же узнал мисс М. Перси. Она читала на ходу и явно никого не ожидала здесь встретить, однако же, подняв глаза от книги и увидев гостя, поздоровалась без всякой растерянности.

В присутствии столь юной и прекрасной особы сэр Роберт не мог сохранять обычную свою церемонную сухость. Он ответил на ее приветствие, вернее (поскольку обратился к ней первый), объяснил, что его сюда привело, и продолжил:

— Должен сказать, мадам, эта страна то и дело опровергает мои о ней представления. Я не думал, что в Африке есть такие прекрасные, чисто английские уголки. И еще позвольте заметить: я не знал, что здесь наслышаны о поэте, чей томик вы держите в руках.

— Сэр, полагаю, в последнем случае вы правы или почти правы. К востоку от этих гор его поэзия известна мало. Согласитесь ли вы поверить, что я осведомлена больше других? Я живу ближе к вашему острову и по прочтении этой книги нашла ее совсем не английской. Что ваши соотечественники думают о лорде Байроне?

— Мои соотечественники, мадам, боятся его и не понимают. Для нас он слишком похож на уроженца Стеклянного города. Что до меня, я знал его и сумел оценить.

При известии, что сэр Роберт Пелам был лично знаком с ее кумиром, глаза мисс Перси засверкали.

— Так вы с ним встречались? Отец видел его раз или два и говорит, что он был рожден для нашей страны и погиб от того, что не смог прижиться на родной почве. Вы чересчур гордитесь вашим поэтом, сэр. Взгляните на нашего.

И мисс Перси протянула ему изящно переплетенный томик в одну двенадцатую листа, великолепно отпечатанный на бумаге цвета слоновой кости. Надпись на титульном листе гласила: «Июнь 1824. М.Г. Перси от ее отца, А. Перси Ш.». То были стихи Артура, маркиза Доуро.

— О, мадам, я знаю это имя и почтительно перед ним склоняюсь. Сам Байрон…

— Ему уступает, хотите вы сказать.

— Да, и они очень схожи.

— Однако вам надо идти в усадьбу, сэр. Отец наверняка вас ждет.

С этими словами она свернула на боковую дорожку и пропала между деревьями. Сэр Роберт направился к усадьбе, куда вступил уже со всегдашней своей чопорной церемонностью. Вскоре прибыли его достопочтенный коллега Квоши, их помощники и члены комитета, общим числом около двух дюжин. Обед был, по обыкновению, роскошным. Мисс Перси сидела во главе стола и, несмотря на природную робость, держалась очень изящно и непринужденно. Элрингтон распахнул сокровищницу своего блистательного красноречия и обширных познаний. Он старался угодить каждому, и его усилия не пропали втуне. Все гости, хоть и представляли собой сборище отъявленных негодяев (ни один, за исключением Пелама, ради своей цели не погнушался бы прибегнуть к самым бесчестным средствам), были джентльмены и люди разнообразно осведомленные. Скатерть убрали, принесли бокалы и бутылки. Все придвинулись ближе к столу. Глаза заблестели ярче. Бокал за бокалом, бутылка за бутылкой, и вот уже рекой полились разговоры о Стеклянном городе, о политике и о деле, которое их здесь свело. Пелам, блюдя репутацию, пил с оглядкой, не выходя за рамки умеренности, а его бойкая, плавно струящаяся речь не давала другим заметить, как редко он себе подливает. Элрингтон осушил бутылку бренди с видом полного равнодушия, Квоши — шесть бутылок вина с нескрываемым удовольствием. Часов в десять — одиннадцать гости, многие изрядно под мухой, разошлись в приятном воодушевлении, предварительно сговорившись встретиться завтра на трибунах Стеклянного города Веллингтонии.

Глава 5

На следующее утро предстояли первые выступления кандидатов, и еще до того, как заалел восток, тысячи людей высыпали из домов, чтобы их послушать. Перед ратушей воздвигли огромную трибуну, за которой могли поместиться двести — триста человек. С ее боков поставили по роте кавалеристов, дабы предупредить почти неизбежные столкновения. Все улицы пестрели листовками и плакатами, алыми (у демократов) и ярко-зелеными (у конституционалистов). Бесчисленные знамена тех же цветов колыхались над компаниями избирателей, вступающими в город со всех сторон; гром оркестров, нелепый колокольный трезвон, крики и возгласы — все придавало сцене захватывающее величие.

Я не стану описывать постоянные стычки и драки, пьянство, подкуп, угрозы и шантаж. Все это каждый может вообразить сам. Куда труднее моим читателям будет поверить, что к полудню на Веллингтон-сквер собралось более двухсот тысяч человек, не считая тех, кто забрался на чердаки и крыши соседних домов; каждую печную трубу облепило множество народа. У трибун люди стояли так тесно, что едва могли дышать, по краям площади — в плотной толпе, а по примыкающим улицам подходили и подходили все новые избиратели с оркестрами и знаменами своих кандидатов. Алое и зеленое, алое и зеленое плескалось на ветру: в окнах, на флагштоках, над шпилями башен. Трибуны были пока пусты, но ближе к полудню с одной из улиц донесся крик, который тут же подхватила вся Ратушная площадь: «Едут! Едут!» Музыка грянула громче, флаги взметнулись выше, толпа расступилась, образовав коридор, в который двумя рядами въехали великолепные кареты. Обдавая народ пылью и конской пеной, они пронеслись к трибунам. Кучера остановили благородных коней. Первым вышел мистер Максвелл и занял место в середине высокой скамьи как представитель отсутствующего герцога и верховный шериф собрания. Затем, под крики сторонников, из карет вышли два кандидата-конституционалиста, мистер Бэббикомб Морли и я (капитан Букет) с нашими помощниками в этой горячей схватке. Мы сели по правую руку от шерифа. Следом под такие же приветственные крики показалась высокая фигура лорда Элрингтона — пусть и не кандидата, но, как все понимали, перводвигателя оппозиции, затем — его кандидаты, сэр Р. Пелам и К. Квамина, многочисленные кавершемы, гордоны, стрейтоны, конноры и вся остальная революционная шайка.

Когда удалось добиться хоть какого-то подобия тишины, шериф в короткой речи объяснил, зачем мы тут собрались и какими принципами должны руководствоваться, после чего попросил кандидатов-конституционалистов встать и показаться избирателям. Его высочество герцог Невадский [88] выступил вперед, и все люди, сколько их было, почтительно обнажили головы, кроме злодейского вида публики слева от шерифа. Герцог в недолгой и очень лестной речи представил меня собравшимся. Я взял слово под громкие возгласы одобрения и еще более громкие негодующие выкрики — и то и другое было столь оглушительным, что едва ли кто-нибудь услышал мое выступление. Немало оплеух было роздано и получено, немало голов пробито и ног сломано из-за меня в тот день. Порядок удалось восстановить не скоро и только с помощью солдат. Затем достопочтенный Томас Бересфорд Бобадил, генерал-майор армии Веллингтонии, очень кратко и довольно неуклюже представил штафирку Т.Б. Морли. Молодой человек вышел под такой же дикий гвалт, что и я. Однако его зычный, как труба, голос вскоре привлек общее внимание, а приземистая фигура и круглое лицо приковали все взгляды. При всей своей внешней непрезентабельности он обладал качествами настоящего оратора: громогласностью, четкостью мыслей и красноречием. Фразы лились легко, и каждая завершалась блистательной антитезой. Элрингтон на протяжении всей речи наблюдал за ним с негаснущим интересом, а когда Морли закончил словами: «Итак, джентльмены, пред лицом этой странной дилеммы: правда и косность, с одной стороны, ложь и свобода — с другой, — не будем отчаиваться. У человека есть тело и душа. Первое по прошествии лет дряхлеет и умирает; вторая, пережив утрату спутника, возрождается к вечному бытию. И хотя в наших сегодняшних спорах правда борется с правдой, ложь — с ложью, хотя все так перемешано и запутано, со временем ложь истлеет и рассыплется, а разрозненные части правды сольются в единстве, неподвластном годам и человеческой воле!» Элрингтон присоединил свой мощный голос к шквалу одобрительных возгласов, который прокатился от трибун до самых краев площади, мешаясь с шиканьем, свистом и воплями дерущихся.

88

Один из Двенадцати, старейший политик Витрополя. Невадские горы (от Сьерра-Невады в южной части Испании) расположены к северу от Земли Парри.