Секретная династия. Тайны дворцовых переворотов

Штакельберг справедливо заметила, что, согласно камер-фурьерскому журналу, состояние больного с 14 по 16 февраля улучшилось и резкое ухудшение 17-го, смерть 18-го кажутся внезапными.

Налицо противоречие: подмена листов журнала, изложение истории post factum должны были представить картину медленного, с конца января, нарастания болезни; сведения же об улучшении состояния больного незадолго до смерти, казалось бы, мешали этой версии. Однако не следует переоценивать «глубокого замысла» камер-фурьеров и гофмаршалов. При дворе царила немалая растерянность. Необходимость подменить листы сталкивалась, очевидно, и с хорошо известным в дворцовых кругах фактом ослабления болезни 14–16 февраля. Вслед за сравнительно оптимистической записью от 16 февраля внесены один за другим тексты всех четырех официальных бюллетеней о болезни и смерти императора.

Блудов в своем труде написал, в противоречие даже с камер-фурьерским журналом: «16-го опасность сделалась столь велика и очевидна, что бывшие при государе медики решились сказать о ней наследнику престола. Однако ж и на другой день поутру еще многие не знали о сей опасности. Даже один из докторов еще не переставал надеяться» [16] .

Александр II своею рукой переправил в этих строках 16-е на 17-е и вычеркнул выделенные слова. Блудов, вероятно, хотел ослабить элемент внезапности в кончине, перенести ее предысторию на сутки назад (16-е), однако новый царь не согласился: главные события – 17-го, в ночь на 18-е.

16

ЦГАДА. Ф. 1274. Оп. 1. № 644. Л. 8 об.

Нелегко теперь, больше чем через столетие, представить во всех подробностях, что происходило во дворце в ту зимнюю ночь, когда в своих покоях метался умирающий самодержец и дворец был охвачен страхом перед настоящим и будущим.

Кроме непроницаемых бюллетеней и оправдательной записки Мандта сохранились воспоминания, записанные неизвестным лицом со слов доктора Карелля, также лечившего царя. «17-го февраля он [Карелль] был истребован к императору Николаю ночью и нашел его в безнадежном состоянии и одного – Мандта при нем не было. Император желал уменьшить свои сильные страдания и просил Карелля облегчить их, но было уже поздно и никакое средство не могло спасти его…» [17]

17

Русский архив. 1892. № 8. С. 478.

Итак, суммируем неясные, порою загадочные факты: внезапность смерти; резкий перелом в состоянии больного 17 февраля (поправка Александра II в рукописи Блудова; камер-фурьерский журнал); подавленное настроение Николая I в связи с крымскими поражениями; свидетельства П. Д. Киселева и А. Д. Блудовой; свидетельство компетентного лица – В. В. Пеликана; утверждение Н. К. Шильдера; чрезмерные старания властей при создании нужной им версии события (в частности, подмена черновых и беловых записей в камер-фурьерском журнале).

Последний пункт может быть проиллюстрирован и еще одним прежде неизвестным фактом. Через два месяца после смерти царя, 21 апреля 1855 года, министр Императорского двора В. Ф. Адлерберг отправил следующее «весьма нужное» и «секретное» (за № 599) послание министру народного просвещения А. С. Норову: «Министр Императорского двора… имеет честь сообщить высочайшую Его Императорского Величества волю, чтобы появившаяся недавно в одной берлинской газете статья доктора Мандта о болезни блаженной памяти императора Николая Павловича не была допущена ни в переводе, ни в подлиннике к напечатанию в газетах, издающихся в России» [18] .

18

ЦГИА. Ф. 772 (Гл. управл. цензуры). Оп. 1. № 3558.

Министр народного просвещения тотчас разослал приказ по всем девяти учебным округам, повторив наивно «конспиративную» формулу о запрете статьи из «одной берлинской газеты».

Поскольку Мандт в разное время повторял одну и ту же, близкую к официальной, версию о предсмертной болезни Николая I [19] , надо думать, что в не разысканной пока статье берлинской газеты также сообщались подробности, в общем вполне безобидные, но несколько выходящие за пределы информации, дозволенной в ту пору российскими властями [20] . Реакция же властей на статью Мандта только содействовала распространению всяческих слухов о смерти Николая.

19

Ночь с 17-го на 18 февраля 1855 г. Рассказ доктора Мандта // Русский архив. 1884. № 1. С. 192–198; в примечаниях указывается, что этот текст был изложен Мандтом в письме к близкому лицу за границу. См. также: Ein deutscher Arzt am Hofe Kaiser Nicolaus I. von Russland. Lebenserinnerungen von Professor Martin Mandt. M"unchen und Leipzig, 1917 (2-е изд.: 1923). Раздел «Смерть императора». С. 473–490.

20

Автор с большой пользой для себя ознакомился с чрезвычайно содержательной справкой на эту тему, составленной по просьбе отдела рукописей ЛБ сотрудниками ПБ П. Богомоловой и С. Персон.

Вышли два тома дневников А. А. Половцова, государственного секретаря Александра III. Кроме интересных свидетельств о политических событиях 80-х годов XIX века Половцов зафиксировал несколько примечательных исторических фактов. Между ними есть и такая запись: «15 апреля 1883 года. Рассмотрение пакетов, оставшихся в кабинете покойного государя. Записка Мандта о последних днях императора Николая. Покойный государь Александр II постоянно высказывал против Мандта подозрения, в особенности ввиду режима, которому, по его совету, следовал в последние два года император» [21] .

21

Дневник государственного секретаря А. А. Половцова. Т. 1. М., 1966. С. 81.

Из этих строк следует как будто, что Николай погублен не ядом, а плохим лечением Мандта. Однако врач мог ведь сначала «не так» лечить, а потом не помешать самоубийству, и важен факт недоверия наследника к лейб-медику его отца.

Свою статью «Загадка смерти Николая I», опубликованную в 1923 году, Н. С. Штакельберг закончила вопросом, допустимо ли предположение о самоубийстве Николая I, и ответила: «Да, допустимо».

Следует все же признать, что окончательного решения этого вопроса мы не имеем до сей поры. О таких фактах не оставляют документов, опасаются писать воспоминания. Однако исследователю, размышляющему над исторической загадкой, необходимо усиленно охлаж дать себя доводами против. Односторонний отбор фактов обманчиво ведет к результату, между тем как те же самые факты могут быть истолкованы иначе. Так, в истории кончины Николая I меры для сохранения тайны могли быть порождены обычным для самодержавия стремлением засекретить важное политическое событие, и многие подозрения современников и потомков – уже вторичный результат, прямо противоположный тому, к чему стремилась власть.

Выше уже говорилось, что вопрос о том, какой смертью умер Николай I, имел прямое отношение к политической и идеологической битвам того времени. Не случайно он привлек внимание Герцена и Добролюбова. Кроме рассекречивания еще одной правительственной тайны, тщательно скрываемой от страны, кроме уяснения еще одного обстоятельства, относящегося к болезни, разложению, смятению, кризису верхов, в связи со слухами о таинственной смерти Николая вспоминали и о славно работавшем «законе исторического возмездия».

То, что произошло 17–18 февраля 1855 года в Зимнем дворце, важно для нашего повествования в двух отношениях: во-первых, это «стереотип» российской политической тайны, сродни, например, 11 марта 1801 года, 28 июня 1762 года, и его разбор кажется уместным в начале рассказа о ряде подобных исторических «сокрытий» и «открытий». Во-вторых, смерть Николая была одним из событий, ускоривших общественный подъем, крестьянскую реформу, появление органов Вольной печати и т. п.

«На другой или третий день после смерти Николая, – писал Герцен, – мне пришло в голову, что периодическое обозрение, может, будет иметь больше средств притяжения, нежели одна типографическая возможность» [22] . В ближайшие годы Вольная печать Герцена – Огарева стала «силой и властью», по признанию даже недоброжелательного к революционерам Б. Н. Чичерина. Через три года, когда уже было объявлено о подготовке крестьянской реформы и проснувшееся общество делало первые попытки серьезно заговорить, Вольная русская печать была представлена тремя изданиями: «Полярная звезда» (в 1855–1857 гг. вышло три тома, в начале 1858 г. на выходе был четвертый); с 1 июля 1857 года выпускался «Колокол» (8 номеров к февралю 1858 г.); с лета 1856 года – «Голоса из России» (вышло четыре книжки). Потаенная история XVIII – первой половины XIX века с самого начала была важнейшим сюжетом этих изданий. Читатель каждой «Полярной звезды», прежде чем прочитать в ней хоть страницу, видел обложку с силуэтами пяти казненных декабристов – напоминание о 13 (25) июля 1826 года. Уже одним этим объявлялась война официальной истории минувшего 30-летия, вызывались к жизни важнейшие события начала николаевского царствования, еще более засекреченные и запрещаемые, чем его последние эпизоды.

22

ПЗ. II. С. 253. Подробнее об этом см. в кн.: Тайные корреспонденты «Полярной звезды». М., 1966. С. 7–9, 14–15.

В манифесте Николая I, помеченном днем казни пятерых декабристов, говорилось, между прочим: «Горестные происшествия, смутившие покой России, миновались, и, как мы при помощи Божией уповаем, миновались навсегда и невозвратно. В сокровенных путях Провидения, из среды зла изводящего добро, самые сии происшествия могут споспешествовать во благое» [23] . Несколько документов о всем деле были «объявлены во всенародное известие» – приговор и обширное «Донесение следственной комиссии», а затем началось «тридцатилетнее молчание». Согласно официальной версии, молчание это было великодушно. В том же царском манифесте от 13 июля подчеркивалось: «Склоняем мы особенное внимание на положение семейств, от коих преступлением отпали родственные их члены… В глазах наших союз родства придает потомству славу деяний, предками стяжанную, но не омрачает бесчестьем за личные пороки или преступления. Да не дерзнет никто вменять их по родству кому-либо в укоризну: сие запрещает закон христианский».

23

Манифест, как и другие главные документы о процессе декабристов, впервые после 1826 г. был перепечатан Герценом и Огаревым в кн: 14 декабря 1825 и император Николай (по поводу книги барона Корфа). Лондон, 1858.