Секретная миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915–1917 гг.

Мадемуазель Шрагмюллер охотно приедет в Швейцарию, чтобы встретиться с вами. Я вас обо всем этом извещу.

Я мог бы много рассказать о ней.

Примите, господин капитан, уверения в моих чувствах верности и признательности.

Ф.ДЕИЛОТТ.

Постскриптум: если вы сочтете это более предпочтительным, то можете передать мне ответ с дипломатической вализой посольства Франции в Берлине»^[51].

Сегодня, когда мы кое-что знаем о Фрау Доктор, письмо журналиста не может не показаться подозрительным. Во-первых, Фрау Доктор с журналистами не встречалась и никому не давала интервью. Во-вторых, как известно, она активно сотрудничала с нацистами, которые сделали из нее национального идола. Правда, это было потом, но уже в марте 1933 года ее имя стало мелькать на страницах нацистской печати, что не могло остаться незамеченным французскими спецслужбами. В-третьих, Фрау Доктор навряд ли дала бы правдивые ответы на вопросы относительно истории борьбы двух разведок, поскольку и после отставки разведчики таких сведений не раскрывают, и это должен был понимать журналист. В-четвертых, как мы знаем, она постоянно проживала в Баварии, и журналист вряд ли мог встретить ее в Берлине. В-пятых, предложение направить письмо дипломатической вализой в Берлин явно отдает попыткой германских спецслужб выяснить, служит ли до сих пор Ладу в разведке, ибо и разведчики имеют право ею пользоваться. Эти вопросы можно продолжать бесконечно. Остается только догадываться: сознательно ли действовал Ф. Деилотт по заданию нацистских спецслужб, или же они использовали его «втемную»?

Как бы там ни было, вскоре после этого майор Ладу, находясь в Каннах, получил пакет с двумя фотографиями Фрау Доктор: одну — времен Первой мировой войны, другую — снятую совсем недавно. Пакет был брошен в его почтовый ящик примерно в три часа дня, когда вечернюю почту еще только разносили. На фотографиях имелись какие-то надписи, которые Ж. Ладу пытался разобрать с помощью лупы. Через несколько дней он заболел. В разговоре с врачом, старым другом семьи, Ж. Ладу признался, что чувствует себя отравленным по приказу Фрау Доктор. 20 апреля 1933 года, то есть спустя три месяца после прихода Гитлера к власти, он скончался.

Готовя новую мировую войну, нацисты занимались тотальным шпионажем и убирали нежелательных свидетелей. Гитлер так формулировал задачи своих спецслужб за рубежом: «Необходимо, опираясь на агентуру внутри страны, вызывать замешательство, внушать неуверенность и сеять панику с помощью беспощадного террора и путем отказа от всякой гуманности».

Очевидно, майор Ладу знал что-то очень и очень важное о германских агентах во французской военной и политической элитах, оставшихся неразоблаченными после Первой мировой войны. Еще бы! Именно он был создателем французской военной контрразведки и разведки в годы Первой мировой войны. Как известно, накануне Второй мировой войны нацисты активно готовили «пятую колонну» в каждой стране, которая рассматривалась ими как объект предстоящего захвата. Не менее известно и то, что во Франции эта «пятая колонна» была ими успешно создана и сыграла свою позорную роль в деле военного разгрома страны в 1940 году.

Тайна смерти Жоржа Ладу до сих пор остается нераскрытой. К сожалению, после его кончины во французской военной разведке больше не осталось таких талантливых и целеустремленных людей, да к тому же патриотов своей страны. Тон во французской армии по-прежнему задавали «дрейфусары», для которых внешняя честь мундира и личный престиж были выше национальных интересов страны. Итог известен: Франция была побеждена нацистской Германией и свыше четырех лет служила в качестве большого санатория и публичного дома для солдат и офицеров бесноватого фюрера.

Глава восьмая. ВТОРАЯ ПОЕЗДКА П. ИГНАТЬЕВА В ПАРИЖ

Несмотря на то что Межсоюзническое бюро Антанты, занимавшееся вопросами координации разведывательной работы против стран Четверного союза, было создано еще в сентябре 1915 года, русская Ставка долго не решалась принять участие в его работе. П. Игнатьев, командированный в Париж в ноябре 1915 года Юго-Западным фронтом, поддерживал контакты в основном со 2-м бюро Генштаба французской армии, а его связи с Межсоюзническим бюро носили в основном консультативный характер.

В августе 1916 года он внезапно получил телеграмму из штаба Юго-Западного фронта, в которой П. Игнатьеву предписывалось возвратиться в Россию и доложить об итогах возложенной на него миссии. Он выехал из Парижа в октябре того же года и спустя неделю прибыл в Петроград. На финской границе ему вручили телеграмму: «Ротмистру Игнатьеву предлагается немедленно явиться в Ставку в Могилев». Причину вызова он не знал, поэтому решил отправиться в штаб Юго-Западного фронта, где его ждал генерал Духонин. Но и тот не знал ничего об этом. Генерал рекомендовал П. Игнатьеву поехать в Могилев, чтобы разузнать все на месте.

Спустя три дня Павел был уже в Могилеве, где представился генерал-квартирмейстеру Пустовойтенко. Он спросил его:

— Могу я знать причины моего вызова?

— Не беспокойтесь, — сухо заметил генерал. — Об этом поговорим после. А пока поскольку вы без должности, не хотите ли понаблюдать за работой Ставки?

Разные мысли приходили в голову П. Игнатьева, и они не радовали. Ясно было одно: он стал жертвой какой-то интриги, может быть, даже в это дело замешана германская разведка, которая пытается его скомпрометировать. Секретная миссия полковника в Париже явно была ей не по душе. Однако никаких конкретных доказательств этого у него не было. Так по крайней мере П. Игнатьев думал на первых порах. Но вскоре все выяснилось. Вот как он писал об этом в 1928 году в журнале «Иллюстрированная Россия», выходившем в Париже:

«…В 1916 году я находился в Париже, куда был послан генералом Духониным, генерал-квартирмейстером Юго-Западного фронта, для организации и ведения разведки через нейтральные страны среди наших противников. В этот период русская разведка не была объединена в одном специальном органе Ставки, и каждый фронт вел свою самостоятельную разведку. Таким образом, у нас было, вместо одного, шесть самостоятельных органов: разведка Ставки, разведка Главного управления Генерального штаба и четыре разведки фронтов Северо-Западного, Западного, Юго-Западного и Кавказского. Это вело, естественно, ко многим недоразумениям.

В сентябре 1916 года меня совершенно неожиданно вызвал из Парижа в Россию штаб Юго-Западного фронта. В Хапаранде, пограничной станции между Финляндией и Швецией, мне вручили телеграмму Главного управления Генерального штаба. В этой телеграмме мне предписывали немедленно явиться в Ставку Верховного главнокомандующего в Могилев. Прочитав это приказание, я ровным счетом ничего не понял.

Что случилось? Почему вдруг меня вызывает Ставка? Наконец, почему я, подчиненный генералу Духонину, вдруг получаю приказание от Главного управления Генерального штаба помимо моего прямого начальника?

Как бы то ни было, я уведомил об этом генерала Духонина и прежде всего явился к нему в Бердичев, а оттуда уже отправился в Могилев. Еще не успел меня принять генерал-квартирмейстер Ставки генерал Пустовойтенко, как я узнал, что он почему-то недоволен. Действительно, когда я встретился с генерал-квартирмейстером в его кабинете, он меня принял крайне сухо и тут же изложил в чем дело. Оказалось, что я обвиняюсь в том, что свои донесения из Парижа, прежде чем их отправить генералу Духонину в штаб Юго-Западного фронта, я посылаю якобы раньше в Главное управление Генерального штаба. Поэтому эти мои сведения получают сначала в разведочных сводках Генерального штаба, а потом уже в сводках Юго-Западного фронта.

Это на первый взгляд незначительное недоразумение было очень характерно для порядков, установившихся в нашей штабной практике с ее шестью конкурирующими друг с другом разведками. Дело скоро разъяснилось, и генерал Духонин мне сообщил, что Главное управление Генерального штаба в свое время потребовало мои шифры. Стало ясно, что оно расшифровывает мои телеграммы и помещает их в свои сводки ранее, чем эти сведения успевают попасть в сводки штаба Юго-Западного фронта»^[52].

В Ставке П. Игнатьев провел два месяца. Здесь он давал указания на организацию разведывательной работы по всем фронтам. Знакомясь с работой Управления генерал-квартирмейстера при Ставке, Павел Алексеевич вскоре определил ее слабые места и обратил внимание генерала Пустовойтенко на полное отсутствие организованности. В той же публикации он так пишет об этом: