Секретная миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915–1917 гг.
Шрифт:
Учитывая, что отзвук недавнего дела Д. во Франции, который глупо попался с этим чеком, а также тот факт, что персона г-на Ф. является абсолютно необходимой, я должен предупредить Вас, что последний мне ясно заявил, что не позволит использовать свою персону в афере подобного рода, поскольку его главным условием является то, чтобы после него не оставалось никаких следов, никаких чеков, никакого акционерного общества. Он желает всего лишь:
1. Иметь свое торговое дело, имеющее только одно прикрытие, согласно программе, которую мы окончательно разработаем с ним.
2. Чтобы у него был только один ревизор, что является естественным, и он намерен в дальнейшем получить полную независимость (этот
Что касается меня, я хорошенько подумал над ролью, которая будет мне принадлежать в этом деле, и в котором я не должен проявляться. Мои недавние поездки в Швейцарию могли бы, если они вызвали бы подозрения, нанести ущерб пропаганде, и я хочу сохранить полную независимость таким образом, чтобы добыть все необходимые мне сведения, не вызывая к себе недоверия из-за моего официального и, следовательно, слишком заметного положения.
Наконец, я считаю, что моя роль не должна ограничиваться делами Театра или Агентств и что я могу с вашей помощью организовать и другие дела, полезные для пропаганды, при условии — я повторяю, — что я никогда не буду вступать в официальное руководство ими.
Четко оговоренный доход г-на Ф. за услуги, которые он нам окажет, будет заключаться в средствах, которые мы ему предоставим на учреждение одного или нескольких театров, которые впоследствии станут его частной собственностью, но, разумеется, они останутся навсегда заведениями, благоприятными для пропаганды и сближения центральных стран с Францией, и движением реакции, которое должно будет быть создано во Франции после войны в пользу этих стран.
Должен Вам сказать, впрочем, что у г-на Ф. все время проявляется одна главная идея: возрождение его кабаре «Мулен руж», которому он отдал всю свою жизнь и которое в конечном итоге является его единственным капиталом и его единственной гордостью. Я думаю, что мы будем иметь большое влияние на него, если поможем ему восстановить это заведение.
Заметьте, впрочем, что с возможным возобновлением представлений этого Театра Вы получите прекрасный трамплин в послевоенное время, и, я повторяю, что хотя он и является абсолютно надежным, пацифистом и австрофилом, это заведение станет абсолютно надежным средством для того, чтобы «удержать» его, если мы дадим ему какие-либо надежды в этом смысле.
Ф.
Настроение Ф. является сдержанным, беспокойным и скорее холодным и первоначально нерешительным в положении, в котором он находился, однако оно легко изменяется в том, что касается вопросов пропаганды мира и англофобии.
Он охотно и в деталях говорит о своем «коньке» — Венском музыкальном театре, и его желанием является найти композитора, который заменил бы ему Рудольфа Бергера, с которым они имели такой большой успех и заработали так много денег…
Он полностью «распоясывается», когда ему дают понять о возможном возрождении кабаре «Мулен Руж».
Он объясняет необходимость иметь два театра: один — шикарный, который будет посещать элитная публика — политические мужи, заводчики, банкиры и т. д., другой — народный театр, где будет оказываться влияние на толпу.
Он объяснил идею утренников и их воздействия на рабочие массы в течение дня.
Мариньи и Апполо являются первостепенными прототипами одного и другого театров.
Руше использовал драматический театр для того, чтобы попасть в «Оперу», Фарбе был в нем артистическим директором в последнем сезоне и был расположен к тому, чтобы позволить его завоевать.
Что же касается театров «Мариньи» или «Апполо», то их также возможно приобрести [72].
Приведенные выше документы свидетельствуют о том, что среди определенных кругов французского
общества пораженческие настроения были налицо. Об этом в своем дневнике писал и президент республики, отмечая, что, по информации с мест, «некоторые мелкие газеты ведут пацифистскую кампанию, которая уже проникла в кулуары Палаты». В июне 1916 года в Палате депутатов обсуждался вопрос «Об учителях департамента Устье Роны, которые ведут пацифистскую пропаганду». Целый ряд газет, таких как «Бонне Руж», «Л'Ёр», «Журналь», «Эклер» и «Эвр» активно агитировали в пользу всеобщего мира.И германская разведка не зря активизировала свою деятельность по разложению французского тыла, стремясь целенаправленно воздействовать на общественное мнение противника через свих агентов влияния (вот уж поистине: ничто не ново под луной!) и прямых предателей. Так, немцы сумели подкупить издателя и редакторов газеты «Журналь» (тираж — 800 тысяч экземпляров) и «Бонне Руж». О том, что французские спецслужбы активно противодействовали подрывным планам германской разведки путем организации подставы им своего агента как раз и свидетельствует документ, приведенный выше.
Помимо тайных акций французской контрразведки, лидер парламентской оппозиции, председатель сенатской комиссии по делам армии и иностранным делам, будущий премьер-министр страны Жорж Клемансо по прозвищу Тигр развернул в Палате депутатов и во французской печати самую настоящую «охоту на ведьм», обвиняя в пораженческих настроениях не только своих политических оппонентов, но всех и вся. Ж. Клемансо, по словам советского историка Д.П. Прицкера, получил прозвище Тигр за его «хищность, злость, беспощадность и вместе с тем за силу и смелость»[73]. Особым нападкам Тигра подвергся министр внутренних дел Луи-Жан Мальви за то, что возражал против ареста лиц из так называемого списка «Б», который был составлен тогдашней французской контрразведкой — Сюрте женераль (Службой общей безопасности) еще до войны.
В списке оказалось 3 тысячи человек: социалисты, лидеры профсоюзов и т. п. Все они, «герои II Интернационала, дружно голосовавшие в августе 1914 года за военные кредиты, в годы войны сидели тихо и даже входили в правительство. Когда же в ноябре 1917 года Ж. Клемансо, напуганный Октябрьской революцией в России, стал премьер-министром Франции, он первым делом добился передачи дела Л.-Ж. Мальви в суд. Участь бывшего министра внутренних дел была заранее решена. Хотя обвинения в измене и пораженчестве не были доказаны, все равно «беспристрастный» французский суд приговорил его к пяти годам ссылки.
Другим объектом травли со стороны Тигра стал его предшественник на посту премьер-министра страны Жозеф Кайо, выступавший перед войной за союз с Германией, а не за конфронтацию с ней. Не избежал этой участи и будущий премьер Аристид Бриан. Но хуже всего пришлось все же Кайо. С приходом Тигра к власти он был лишен парламентской неприкосновенности, а через некоторое время очутился в тюрьме, которая как бы в издевку носила название «Сайте» («Здоровье»).
Бывшему премьеру не повезло: французская разведка узнала, что в конце 1915 года он поместил в одном итальянском банке на имя своей жены ряд документов и кое-какие материальные ценности. Сейф, в котором все это хранилось, был вскрыт итальянцами по просьбе Ж. Клемансо. К несчастью для Кайо, там же находилась его рукопись под названием «Рубикон». В ней излагалась политическая программа, которой он будет следовать в случае назначения на пост главы французского правительства. Главными пунктами программы были переговоры о мире и предание суду виновников войны. Началось расследование. 27 месяцев Кайо провел в тюрьме, однако в конце концов сенат приговорил его только к трем годам тюрьмы, которые он почти уже отбыл.