Секретная миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915–1917 гг.
Шрифт:
У всех лиц, в той или иной степени причастных к разведке, вдруг открылись глаза на ее важность и необходимость. Те, кто еще в мае 1917 года утверждал, что служба П. Игнатьева удовлетворяет предъявляемым к ней требованиям, после работы комиссии В. Кривенко изменили свое мнение на противоположное. Стали раздаваться голоса о том, что русскую военную разведку в Европе следует либо совсем прикрыть, либо коренным образом
реорганизовать ее работу. Вновь стал вопрос о необходимости объединения всей зарубежной агентурной сети в одних руках, не допуская ее распыленности. Только теперь проверяющим стало ясно, насколько нелепо положение, когда штаб Западного фронта занимается организацией разведки в Америке, штаб 11-й армии — в Канаде, а в нейтральных странах ее ведут штабы военных округов и армий. Тот же Одесский военный округ вел агентурную работу в отношении Австро-Венгрии, Болгарии и Турции из… Парижа и Афин, а 11-я армия также
Не будем забывать и о том, что в 1916 году Великобританию, Францию и нейтральные страны дважды (в апреле — июне и в августе-сентябре) посетила делегация Государственной думы и Государственного совета, в состав которой входил лидер фракции кадетов Павел Милюков, ставший министром иностранных дел в первом составе Временного правительства. Официальной целью поездки считалось чтение им публичных лекций, поскольку П. Милюков в прошлом был профессором истории в Московском университете. На деле же он и возглавляемая им делегация пыталась собрать информацию, подтверждающую слухи о причастности некоторых членов царского правительства, в частности, бывшего министра иностранных дел Б. Штюрмера к ведению сепаратных переговоров с немцами.
Используя свои связи в кругах русской политической эмиграции в Швейцарии, П. Милюков навел в Берне и Лозанне кое-какие справки о русских германофильских салонах в этой альпийской республике, с которыми, как он считал, был связан Б. Штюрмер. Именно здесь он вышел на фамилии двух агентов П. Игнатьева, которые по заданию императора Николая II выясняли источники слухов о том, что он якобы ведет сепаратные переговоры с врагом. Это были два бывших полицейских чиновника, уже известные читателю, — Л. Ратаев и В. Лебедев. Русские политические эмигранты всех мастей лютой ненавистью ненавидели царскую охранку и поэтому изобразили их как основное связующее звено между ищущим сепаратного мира «русского немца» Б. Штюрмера и склонными к такому миру влиятельными лицами в самой Германии.
Возвратившись из заграничного турне по Европе, П. Милюков произнес 1 ноября 1916 года в Государственной думе знаменитую речь, известную под названием «Глупость или измена». Своим острием она была направлена против жены царя Александры Федоровны. Не называя ее по имени, Павел Николаевич объявил царицу в целом ряде бесчестных поступков, которые приводили слушателей, а затем и читателей речи к альтернативе — глупость или измена. Разумеется, Милюков не хотел никакой революции, а возглавлявшаяся им партия кадетов желала лишь запугать придворную камарилью и заставить ее поделиться властью с Государственной думой. Все было напрасно. Николай II ни на какие уступки «общественности» не шел. Между тем, по словам очевидца этих событий, члена Государственной думы Б.А. Энгельгардта, «…речь кадетского лидера не только подорвала доверие к верховной власти, но прямо-таки создавала революционные настроения, вселяя подозрения в предательстве со стороны жены государя»[126]. В данном случае предательство, конечно, было, но… со стороны лидера кадетов.
В своей речи он указал на якобы причастность В. Лебедева и Л. Ратаева к сепаратным переговорам с противником. О ней мы уже упоминали. Он, в частности, заявил: «Почему этот чиновник Департамента полиции постоянно посещает салоны русских дам (в Швейцарии), известных своим германофильством?» Одним словом, «Доколе, о Каталина, ты будешь злоупотреблять нашим терпением»! (Qausque tandem abutere Catilina patientice nostri).
Разумеется, министр внутренних дел, которому подчинялся Департамент полиции, не мог дать публичного ответа на эти голословные обвинения, не раскрыв одновременно, чем на самом деле занимаются эта агенты П. Игнатьева. Да и знал ли он об этом? Когда сведения о скандальном выступлении П. Милюкова наконец докаталась в начале 1917 года до Парижа, В. Лебедев направил официальный рапорт на имя своего начальника Павла Игнатьева. В нем он писал, что член Государственной думы П. Милюков «публично меня оклеветал, опозорил носимое мною звание офицера русской армии и нанес мне тягчайшее оскорбление, приравняв меня к лицам, тайно способствующим врагам нашей Родины в ведении предательских переговоров о сепаратном мире с Германией». В рапорте он просил П. Игнатьева «ходатайствовать о привлечении к ответственности в установленном порядке члена Государственной думы П. Милюкова».
Поскольку эта речь лидера кадетов напрямую задевала честь и достоинство самого П. Игнатьева, он дал законный ход рапорту своего подчиненного, направив его по команде на имя Главнокомандующего Юго-Западным фронтом. Однако тот посчитал, что «в видах желательности сохранить в тайне личность капитана Лебедева и то поручение, которое он выполняет, необходимо разбор дела отложить до конца войны».
Наряду с этим, как Начальник Русского отделения Межсоюзнического
бюро в Париже 28 декабря 1916 года Павел Алексеевич подал рапорт на имя генерал-квартирмейстера штаба армий Юго-Западного фронта генерала Н.Н. Духонина. Приведем его полностью.«Член Государственной Думы П.Н. Милюков в заседании Государственной Думы 1 ноября 1916 года произнес речь, стенограмма коей первоначально сначала распространялась как в России, так и за границей в литографских списках. 2 января 1917 года (н. ст.) полный текст ее был напечатан во французской газете.
В этой речи г-н Милюков, разоблачая Председателя Совета министров Штюрмера в его стремлениях вступить в переговоры с Германией о сепаратном мире, указывает как на агентов Департамента полиции по исполнению этого поручения в Швейцарии на г-на Ра-таева и чиновника Лебедева. Эти два лица якобы часто ездят в Швейцарию с «особыми поручениями», как выразился г-н Милюков.
Считаю своим нравственным долгом доложить Вашему превосходительству, что г-н Ратаев и чиновник Лебедев руководят каждый отдельной организацией в нашей агентурной разведке и каждая поездка их, равно как и сношения их в Швейцарии, всегда мне известны. Я категорически утверждаю, что г-н Милюков, называя с трибуны Государственной Думы эти два имени, имеет ложные сведения об их деятельности и что ни г-н Ратаев, ни г-н Лебедев никаких подобных поручений ни от кого не получали.
Выдавая так опрометчиво наши военные секреты, член Государственной Думы Милюков нанес нам вред, о размерах коего сейчас судить нельзя. Донося обо всем вышеизложенном, ходатайствую перед Вашим превосходительством принять зависящие меры об ограждении впоследствии честных имен моих сотрудников от брошенного в них позорного обвинения. Доношу, что мною будут приняты все меры, чтобы по возможности уменьшить вред, нанесенный г-ном Милюковым делу агентурной разведки»[127].
С этим рапортом ознакомился в конце концов Председатель Государственной думы М.В. Родзянко. По его указанию было изготовлено несколько копий этого документа, с которым были ознакомлены некоторые члены Думы. Итак, лидер кадетов опростоволосился, но дело было сделано. В эмиграции он сознался, что в своей ноябрьской речи в ряде случаев блефовал, не имея достоверных сведений о том, о чем он говорил.
Никто тогда не мог предположить, что для достижения своих политических целей Павел Николаевич мог предать что угодно и кого угодно. Государственная безопасность империи его интересовала лишь постольку поскольку. Беспринципность кадетского лидера во всей своей мерзости проявилась и в 1918 году, когда он пошел на тайные переговоры с немцами, оккупировавшими часть России. Возмущенные кадеты сместили его с поста председателя своей партии, и больше его политическая звезда высоко не поднималась.
После Февральской революции П.Н. Милюков недолго пробыл министром иностранных дел в первом составе Временного правительства. Через два месяца, 2 мая 1917 года, его на этом посту заменил М.И. Терещенко. Но все это будет потом, через два года, а пока графу П.А. Игнатьеву нужно было спасать своих помощников.
К августу 1917 года царский режим уже канул вЛету. Ссориться с министром иностранных дел Военный представитель Временного правительства генерал М. Занкевич, естественно, также не хотел. К тому же П. Игнатьев был ярким представителем старого режима и монархистом, якобы замешанным в сепаратных переговорах с врагом, а посему он должен стать «козлом отпущения», если это угодно новому режиму. Комиссия В. Кривенко, полковника со столь красноречивой фамилией, накатала донос в Петроград на П. Игнатьева. Он, однако, был настолько лживым, что ГУГШ ГШ был вынужден провести самостоятельный анализ деятельности русской военной разведки в Париже. В результате он пришел к противоположным выводам, о чем мы уже упоминали, ибо необъективная оценка бросала тень на деятельность самого Главного Управления.
В целом, бросая по прошествии восьмидесяти лет ретроспективный взгляд на деятельность полковника П. Игнатьева в качестве руководителя Русского отделения при Межсоюзническом разведывательном бюро в Париже, следует отметить, что возглавляемая им организация военной разведки, конечно же, не могла решить всех стоящих перед ней задач, число которых все более возрастало по мере хода войны, а результаты ее работы были гораздо более скромными по сравнению с достижениями других разведывательных служб стран Антанты. Это, однако, не полностью зависело от воли самого П. Игнатьева и его усилий. Как уже отмечалось, до войны считалось, что она будет носить скоротечный характер, а посему русское военное командование не уделяло серьезного внимания заблаговременному созданию в Европе агентурного аппарата на «особый период». Создать же надежную агентурную сеть в нейтральных странах, способную вести разведывательную работу на территории Германии и Австро-Венгрии в условиях, когда уже разразился мировой конфликт, было весьма трудно.