Секретная просьба (Повести и рассказы)

— Ваше высокородие, схвачен злодей!

И тут же «злодея» вводит.

Смотрит полковник: роста высокого, сутуловат, зарос бородой немного.

— Кто ты? — вскричал полковник.

— Отто-Ганс-Иохим Кюхельгартен, булочник местный, из немцев, отвечает «злодей». И рот при этом, конечно, кривит.

«Боже! — взмолился полковник. — Какой же теперь из троих? Может, как раз последний… Кюхельгартен, Кюхельбекер, Кюхельбекер, Кюхельгартен», стал повторять полковник.

К вечеру Кюхельбекеров стало пять. Запутался вовсе теперь полковник. Ложился в постель с головой чугунной.

Ждал он утра с тревогой. Но утром от генерал-адъютанта Левашова пришёл приказ прекратить поиски Кюхельбекера. Задержан уже Кюхельбекер.

Раздосадован был полковник, что не он задержал Кюхельбекера. К тому же боялся жалоб.

Но успокоил его генерал-адъютант Левашов:

— Лучше невинных схватить десяток, нежели хоть одного упустить из злодеев.

Даже награду за усердие получил жандармский начальник.

На радостях этой награды он и унтерам раздал по рублю серебром на водку.

— Хватай! Не жалей! — говорил полковник.

Рады стараться царские слуги. Хватают они безвинных.

«ВРЕШЬ!»

Старый князь Иван Александрович Одоевский поднялся со сна в сквернейшем духе. Пнул ногой казачка Варварку — оплошал Варварка, неловко подсунул под барские ноги ночные туфли. Норовил плюнуть в лицо камердинеру Агафонычу («Не отворачивай буркалы, не отворачивай!») — не тот притащил камзол. «Глашка, негодница!» — кричал на коридорную девушку Глашу. Замешкалась где-то Глашка, не тащит кувшин с водой. Съездил по шее лакея Кузьку. Этого просто так.

Наконец князь оделся. Вышел в просторную залу. Подошёл к окну, смотрит в окно наружу. Зима. День морозный-морозный. Иней схватил берёзки, повис на ветвях серёжками. Рядом сосна у дома. Бьёт по сосне деловито дятел. Подумал Одоевский: «Эка же шея крепкая!» Но не на берёзки, не на сосну, не на дятла, на дорогу смотрит сейчас Одоевский.

— Пало дворянство, пало!

Весть о восстании декабристов уже дошла и до этих мест. Здесь в Юрьев-Польском уезде родовое гнездо Одоевских. Знатен Одоевских род. Ещё при царе Алексее Михайловиче прапрадед князя Ивана князь Яков Одоевский в самых видных боярах был.

— Пало дворянство, пало. Опозорилось!

Знает князь Одоевский, что восстали полки Московский, лейб-гренадерский, гвардейский морской экипаж.

— Мальчишки! — поминает восставших князь.

Одно утешение для старика. Не поколебалась конная гвардия. Верной осталась царю. Именно в конной гвардии служил когда-то сам князь Иван. А сейчас в том же самом конногвардейском полку служит корнетом сын князя Ивана молодой князь Александр Одоевский.

— Верен царю род Одоевских, верен. В старых родах опора!

Гордился, сыном Иван Одоевский.

Кто лучший наездник во всём эскадроне? Любой ответит — корнет Одоевский. Кто ловчее владеет саблей? Скажет вам всякий — корнет Одоевский. Не жалеет денег для сына князь. В лучшие сукна одет Одоевский. Восемь комнат один снимает.

Стучит за окном, не стихает дятел.

— Ишь ты разбойник, — ворчит старик. — Долбит и долбит. Глянь, и сосну повалит.

Смотрит князь на дорогу. Ждёт. Десятый день, как староста Селиверст Прахов уехал в Питер. Пора бы уже вернуться. Специально погнал его князь Одоевский. Захотелось вдруг князю взглянуть на сына. Наказал Одоевский Прахову:

— Привези. Не мешкай. Скажи, что отцова воля!

И вот оттуда, где кромка парка, с бугра, с пригорка брызнул раскат бубенцов.

— Едут!

Ближе, всё ближе кони. Вот мелькает среди берёз. Вот Звездочёт коренным несётся. Копыто кладёт в копыто. «Эка красавец конь!» Видны уже санки. В санках — ямщик. В овчинном тулупе Прахов. А где же князь?! Вот бежит уже Прахов лестницей. Вот стоит перед князем в зале:

— Князь, батюшка Иван Александрыч, беда!

Князь Одоевский посмотрел на старосту. Кольнула тревожная мысль. Однако не подал вида.

— Ну!

Замялся Прахов под колким взглядом.

— Ну!

«Тук, тук», — вновь забил деловито дятел.

Не сдержался Одоевский:

— Говори, не молчи, каналья!

— Схвачен князюшка наш Александр Иваныч, — проплакал Прахов. — С бунтовщиками взят.

Глянул на Прахова князь, ёжисто повёл бровями. Понял, что это верно. А сам:

— Врёшь! — закричал. — Выдумал всё ты, безбожник. В плети! — кричал Одоевский.

Лакей Кузьма сунулся было на крик. Однако, князя увидя в гневе, тут же захлопнул двери.

СТАРШИЙ ИЗ ЧЕТЫРЁХ

Гордо держали себя декабристы во время допросов. По Петербургу ползли слухи о смелом ответе царю Николая Бестужева.

— Так и сказал?

— Так и сказал.

Морской офицер Николай Бестужев был старшим из братьев Бестужевых. Это он призвал к восстанию, а затем и привёл на Сенатскую площадь гвардейский морской экипаж.

Стоят друг против друга царь Николай I и Николай Бестужев.

Внимательно смотрит на декабриста царь.

— Ты Николай Бестужев?

— Так точно, ваше величество, я и есть Николай Бестужев.

— Значит, поднял руку свою на отечество?

— Никак нет, ваше величество. За святынь почитаю родину. Ценю превыше всего отечество.

— Против чего же ты бунтовал?

— Против негодных порядков, ваше величество.

Генерал-адъютант Левашов — он сидел за большим дубовым столом и записывал ответы Николая Бестужева — при этих словах оторвал голову от бумаги, глянул на Бестужева, на государя. Щеки царя зарозовели — признак того, что царь подавляет гнев.

— Да знаешь ли ты, — Николай I заметно повысил голос, — что все вы в моих руках…

— Знаю, — спокойно ответил Бестужев.

Спокойный ответ и взорвал царя.

— Ах, знаешь! — закричал Николай I. — Нет, ты пока ничего не знаешь. Хочешь, тебя помилую?

Не отвечает Бестужев.

— Хочешь, тебя повешу?

Не отвечает Бестужев.

— Да знаешь ли ты, слово одно государя — и…

Вот тут-то Николай Бестужев и произнёс ту самую фразу, о которой потом говорил Петербург: