Секретная зона: Исповедь генерального конструктора

– Григорий Васильевич сам виноват, что его ловят заводчане. Ему давно надо было разобраться вместе с Заксоном, почему ни одна антенна не укладывается в допуск. А как начальнику отдела ему надо было бы лично возглавить группу КБ-1 на головном объекте. Что же касается общей координации работ, то этим сам Бог велел заняться вам, Федор Викторович, как главному инженеру КБ-1.

– В антеннах, как я понял, Григорий Васильевич давно разобрался, - сказал Лукин, - и, по-видимому, кто-то другой тормозит решение довольно ясного даже мне, новичку, вопроса. И вот мне, как главному инженеру КБ-1, сам Бог велел спросить у вас: почему вами до сих пор не утверждена новая документация на проверку оптических осей антенн? Неужели надо было доводить дело до того, что завтра на высоком совещании нам как мальчишкам надерут уши?… А теперь насчет места, где должны находиться начальники. Советую вспомнить, как разъяснял этот вопрос Чапаев с показом на чугунке с картошкой. И имейте в виду, что по новой структуре КБ-1 на этом чугунке над вами теперь сидит и начальник отдела Кисунько, которого вы с такой легкостью прочите в диспетчеры на головном объекте…

– Кстати, о головном объекте, - сказал я.
– На нем мы сосредоточили авторский надзор КБ-1. Этот объект, как эталон для всех остальных, вводится под техническим руководством представителей КБ-1. Помощь остальным объектам оказывается только в исключительных случаях, по методу «пожарной команды». На головном объекте у нас постоянно находится группа сотрудников во главе с начальником лаборатории по испытаниям кратовской станции Б-200. Сейчас на этой станции затишье, а опыт лаборатории оказался очень полезным на головном объекте. Задача наших представителей - знать состояние работ на курируемых ими блоках головной станции и при необходимости вызвать из КБ-1 нужных специалистов. По существу, это диспетчирование, которое позволяет нам держать на головном объекте только тех наших людей, которые в данный момент там нужны. Сидеть мне там в качестве главного диспетчера, бросив отдел, как предлагает Александр Андреевич, нет никакого смысла. Но на головном объекте создается очень много документов, требующих утверждения главным конструктором: протоколы, программы, методики испытаний, стыковок и так далее. Сидеть там постоянно Александру Андреевичу тоже нет смысла, тем более что он большую часть времени должен находиться на полигоне в Капъяре, на стрельбах, которые никакому заму не поручишь. Поэтому мне представляется полезным поднять статус Маркова - нашего представителя на головном объекте, назначив его в этом ранге уже от КБ-1, а не от отдела, и с полномочиями зам. главного конструктора по вопросам, относящимся к головному объекту.

При последних моих словах Расплетин нервическими движениями начал крутить в пепельнице и растер в порошок только что зажженную сигарету, достал из пачки другую, закурил ее и сказал:

– Какой из Маркова зам. главного конструктора? Он ничего не смыслит в технике. Типичный майор.

Я уже привык к намекам на то, что якобы всюду протаскиваю «своих» военных, прикомандированных к КБ-1 в погонах, как и я сам. Пропустив очередной намек насчет Маркова, я ответил Расплетину:

– В Кратове Марков достался мне по наследству как начальник одной из лабораторий, в свое время созданных в вашем координационном отделе. Так что это не мой, а ваш выдвиженец, уважаемый Александр Андреевич. И оба мы сходимся на том, что он звезд с неба не хватает. Но он помогал мне основательно как пробивной человек, который мог взять мертвой хваткой любого смежника, выбить с завода нужное изделие и все такое прочее в том же духе. Его даже приходилось сдерживать от этакого, я бы сказал, садистского отношения к людям.

– Надо соглашаться, Александр Андреевич, - примирительно предложил Федор Викторович.
– Мне тоже обрывают телефоны директора и замминистры: мол, почему задерживается утверждение документов главным конструктором, из-за этого не можем начать работу. А в действительности сами не готовы к работе, прячутся за отсутствие подписи главного конструктора.

– Черт знает что такое, - возмутился Расплетин.
– Вы суете мне в замы какого-то безграмотного майора, к тому, же, как вы сами выразились, садиста.

– Ну, насчет садизма я ввернул, считайте, для красного словца. Уж я-то знаю, что такое настоящий садизм. Это, например, кляузная шифровка на имя Берия, направленная с полигона.

С этого момента Федор Викторович с недоумением наблюдал за двумя своими собеседниками, сидевшими перед ним за одним столом напротив друг друга и как-то сразу перешедшими на непонятную ему тему разговора. У того, который говорил о шифровке, словно бы загорелись уши, под синевой выбритых щек заиграли желваки, а в глазах под прикрытием размашистых густых черных бровей накапливались зеленоватые молнии. А его краснолицый коллега при упоминании шифровки рывком откинулся на спинку стула, на его медно-кирпичной лысине появилась бледная, от лба до макушки, полоска, круговыми движениями языка он провел по пересохшим губам, бледно-голубые, навыкате, глаза стрельнули в потолок, а потом в сидящего напротив коллегу. Федор Викторович, наблюдавший эту сцену, почувствовал, что на миг скрестившиеся взгляды двух его визави словно бы выкресали только им видимый огонь, который ослепил их обоих и лишил способности видеть друг друга. Из этого оцепенения их вывел голос Федора Викторовича, отдававшего секретарше указание вызвать Маркова. Потом Федор Викторович придвинул к себе секретный пронумерованный блокнот и сказал:

– Теперь займемся составлением приказа по КБ об организации работ по сдаче головного объекта системы С-25.

Когда был написан заголовок будущего приказа, в кабинет главного инженера неторопливой походкой вошел Владимир Иванович Марков - невысокого роста, коротконогий, внешне спокойный, невозмутимый, с настороженными, глядящими исподлобья и временами бегающими водянистыми глазами. Остатками волос на лысеющей голове он чем-то напоминал Расплетина, замом которого ему предстояло стать - через несколько минут после того, как и. о. начальника - главным инженером КБ-1 будет подписан рождающийся в его блокноте приказ…

Принцип построения быстро сканирующих антенн А-11 и А-12 для станции Б-200 имел ряд недостатков, главным из которых была многоэлементность конструкции: шесть излучателей, один неподвижный волноводный коммутатор и два вращающихся коммутаторных сочленения в волноводном тракте. Технологически это были очень сложные конструкции. Но нас ориентировали на то, что после московского «Беркута» будет ленинградский, поэтому в задел не возбраняется, а даже очень желательно искать более совершенные конструкции. В этом смысле оказался очень изящным сканер Фостера, который раскопал в литературе и весьма успешно усовершенствовал прикрепленный к нашему отделу заключенный специалист, талантливый инженер Сергей Константинович Лисицын. Конструкция антенны была предельно проста: волноводный тракт без сочленений и коммутаций, заканчивающийся плоским рупорным облучателем, плоско-параболическое зеркало, вращающийся усеченный конус в конусном кожухе, выходной излучающий раскрыв. При большой конструктивной простоте конусные антенны имели более низкий, чем в А-11 и А-12, уровень боковых лепестков паразитного излучения. Кроме того, они допускали возможность укрытия их в бетонных сооружениях всей конструкции, кроме, разумеется, излучающей щели в бетоне.

Один комплект конусных антенн, получивший шифр А-15, был изготовлен на заводе, где во время войны директором был Елян. Амо Сергеевич фактически из КБ-1 руководил их изготовлением, следил, чтобы это были не штучный, а серийно-технологичный процесс. Технология. А-15 и А-16 и сами эти изделия были любимыми детищами Еляна, и он даже уговорил Сергея Лаврентьевича побывать на заводе, лично увидеть все в натуре. Я сопровождал их в этой поездке на ЗИМе, который почти всю дорогу в 600 километров вел Серго. Заводчане с гордостью показывали технологию и сами изделия, говорили, что готовы хоть сейчас начать производство антенн для ПВО Ленинграда.

Но сейчас, когда дирижерская палочка и деньги заказчика перешли от упраздненного ТГУ к военному ведомству, заикаться о ленинградском «Беркуте» стало совсем неуместным, поскольку оказалась на грани забракования военными московская система. И это несмотря на то, что уже прошли стрельбы по полной программе на полигонном опытно-боевом зенитно-ракетном комплексе. Уже не «академики» из КБ-1, а штатные боевые расчеты войсковых частей эксплуатируют боевую технику. Объекты приобрели образцовый воинский вид. На боевых площадках - газоны, аллейки молодых деревьев вдоль асфальтированных дорожек. В аппаратных помещениях сверкают надраенные соляркой до блеска линолеумы, шкафы и пульты с мигающими и немигающими лампочками. Система была подвергнута всем видам проверок, которые предлагались военными, но, как оказалось, совсем не для того, чтобы обрести уверенность в ее качествах как оружия ПВО, а для того, чтобы наскрести ее «недостатки», которые промышленность должна устранить, прежде чем решать вопрос о принятии системы на вооружение. Но если систему С-25 военные, по существу, предлагали вернуть на доработку, то сам по себе отпадал вопрос о тиражировании «недоработанных» средств этой системы для ПВО Ленинграда, получившей условное наименование С-50.

Другие возражения военных против продолжения производства средств типа С-25 для С-50 основывались на их желании иметь мобильные средства вместо стационарных. На это мы с Лукиным отвечали, что Ленинград - это сугубо «неперевозимый» объект, поэтому бессмысленно требовать, чтобы обороняющие его установки были мобильны. Тем более что на современном состоянии радиоэлектроники мобильные зенитно-ракетные комплексы могут быть выполнены только в одноканальном варианте. Сейчас нельзя терять такое важное качество комплексов С-25, как многоканальность. Ее можно реализовать, если угодно, и в мобильном варианте, - с размещением аппаратуры в вагонах, антенн и пусковых установок - на железнодорожных платформах. Антенны конусного типа не имеют открытых вращающихся частей и поэтому очень хорошо приспособлены к размещению на железнодорожных платформах прямо в рабочих положениях. Они проверены в составе кратовской станции Б-200 и сейчас смонтированы в Капъяре. Железнодорожные многоканальные ЗРК были бы очень удобными для ПВО городов: ведь к каждому сколько-нибудь важному городу подходит железная дорога, от которой совсем нетрудно сделать отвод для размещения такого комплекса. А сколько понадобилось бы одноканальных подвижных комплексов вместо одного такого комплекса и как можно будет управлять их совместными боевыми действиями при отражении группового налета авиации противника? Исходя из этого, я считал, что одноканальные комплексы хороши только для борьбы с одиночными самолетами, - например, с нарушителями границы, но не для серьезной войны.

Однако перекомпоновка многоканального ЗРК С-25 под железнодорожный вариант (система С-50), модернизированные доработки С-25, так же как и модификация многоканального ЗРК С-25 в одноканальный под автомобильный вариант (С-75), - все эти три направления работ в нашем отделе представлялись мне недостаточно серьезными для того, чтобы задействовать уникальнейший научно-технический потенциал коллектива, выросшего на создании системы С-25. Я считал, что под научно-техническим руководством КБ-1 эти работы по плечу промышленным КБ и заводам, приобретшим опыт при создании системы С-25. Основной же творческий потенциал нашего отдела должен быть задействован на создание ЗРК с существенно увеличенной (например, в два раза) дальностью действия. Идея создания такого комплекса «дальней руки» в то время буквально носилась в воздухе, но, несмотря на это, я, к моему удивлению, не нашел поддержки ни у Лукина, ни у Расплетина.