Секретные бункеры Кёнигсберга
Шрифт:
В начале марта часть перевели в самый центр города и разместили в сохранившихся помещениях Королевского замка. В северо-западной башне, именовавшейся «башней Луизы», была оборудована временная кухня. В выгоревшее помещение затащили несколько пищеварочных котлов, плит, ящиков с посудой и продуктами, установили электрический движок, навесили лампы-времянки, и буквально через пару дней импровизированный «питательный пункт» начал обеспечивать горячей пищей фольксштурмистов четвертого призыва [124] .
124
С начала образования фольксштурма в октябре 1944 года гитлеровцы провели четыре призыва населения Германии, последний из которых поставил под ружье шестнадцатилетних юнцов и стариков, в том числе признанных «полностью непригодными» к военной службе.
Похлебку из бобов и мутный суррогатный кофе дежурные выносили в больших алюминиевых термосах во двор, где тут же выстраивались в очередь, громыхая котелками, новоиспеченные «спасители Третьего рейха». Для офицеров
Однажды (это было в конце марта 1945 года) в питательном пункте на временное довольствие была поставлена группа военнослужащих, по-видимому, прикомандированных к воинскому подразделению, разместившемуся в замке. Поздно вечером, когда Магда уже собиралась уходить домой, оставив дежурных фольксштурмистов мыть котлы, заявились двое эсэсовских офицеров. Она поставила перед ними по миске бобового супа, а сама стала просматривать раскладку продуктов на следующий день. Через некоторое время ее внимание привлек негромкий разговор офицеров, в ходе которого несколько раз прозвучало слово «бернштайнциммер» [126] . Магда Путтерс когда-то читала о Янтарной комнате и ее «спасении немецкими солдатами с линии огня» в одной из статей, опубликованных в газете «Кёнигсбергер Тагеблатт», и с тех пор мечтала увидеть это чудо света, вернувшееся на свою «историческую родину». Поэтому невольно она начала прислушиваться.
125
НСФ — принятое в гитлеровской Германии сокращенное наименование «Национал-социалистского женского союза».
126
Bemsteinzimmer (нем.) — Янтарная комната.
До нее долетали только обрывки фраз, но и того было достаточно, чтобы понять: офицеры участвуют в укрытии ценностей, находившихся раньше в музейных помещениях теперь уже полуразрушенного Королевского замка. Говорили о каких-то картинах, которые нужно немедленно перенести в то место, где уже находится Янтарная комната. Несколько раз упоминался алтарь в церкви, куда можно проникнуть через подвальные помещения бывшего ресторана «Эрбгерихт» и под которым, по-видимому, находится сам тайник.
На Магду случайно услышанный разговор произвел очень сильное впечатление, и она всякий раз, когда приходили эти двое, не упускала возможности оказаться поблизости. Но о Янтарной комнате речь больше не шла. Эсэсовцы говорили об объявлении Аргентиной войны державам оси, о занятии русскими венгерского города Секешфехервара, о лазутчиках в немецкой форме, проникших на позиции 561-й гренадерской дивизии в районе канала Ландграбен. Впрочем, однажды она услышала громкий смех одного из них, довольного шуткой соседа по столу, заявившего, что теперь и сама дева Мария не сможет отыскать тайник, который так надежно замаскировали. А через пару дней эсэсовцы и прикомандированная команда куда-то пропали, и больше фрау Путтерс ничего не слышала о Янтарной комнате и ее таинственном исчезновении в недрах Королевского замка.
Потом был шквал артиллерийского огня и ожесточенные уличные бои, вынудившие городское население прятаться в подвалах зданий и бомбоубежищах. Как известно, Кёнигсберг не продержался и пяти дней, капитулировав перед советскими войсками. Через несколько лет Магда Путтерс оказалась во французской зоне оккупации Германии, где встретилась со своими родственниками, начинающими, как и она, трудную послевоенную жизнь на новом месте.
Информация Магды Путтерс представляла определенный интерес с точки зрения восстановления последовательности событий, происходивших в замке в последние месяцы перед штурмом Кёнигсберга. Вместе с тем в ней содержались неясности, без устранения которых трудно давать какую-либо интерпретацию происходившего. Так, в воспоминаниях Путтерс «Блютгерихт» почему-то назван «Эрбгерихтом», что, конечно, близко по звучанию, но все-таки не одно и то же. Думается, что здесь имела место непроизвольная подмена наименования либо со стороны самой немки, либо со стороны беседовавших между собой эсэсовских офицеров. Дело в том, что такое понятие, как «эрбгерихт», существовало в гитлеровской Германии и обозначало «суды здоровой наследственности», занимавшиеся в соответствии с нацистской расовой теорией рассмотрением вопросов культивирования «арийской расы». Такой «судебный» орган имелся и в Кёнигсберге в составе Верховного земельного суда. Можно допустить, что ни Магда Путтерс, ни оба офицера не бывали раньше в «Блютгерихте», более того — ничего не знали о его существовании и поэтому именовали его иначе, не запомнив когда-то услышанного ими настоящего названия. Во всяком случае, в замке никогда не было другого винного погребка, кроме «Блютгерихта».
Другой сомнительной деталью в информации Путтерс является упоминание о том, что ценности были доставлены через подвалы «Блютгерихта» в помещение церкви, где были спрятаны в тайнике под алтарем. Но известно, что в замке имелась одна-единственная церковь — замковая кирха в западном крыле, полностью разрушенная во время авианалета в августе 1944 года. Все ее великолепное убранство, включая орган работы мастера Георга Каспари и алтарь, изготовленный в 1706 году, выгорело полностью, и сделать тайник под алтарем было уже просто физически невозможно. Думается, что и здесь возникло небольшое недоразумение. По-видимому, офицеры, участвовавшие в захоронении ценностей, имели в виду… другую церковь — капеллу Святой Анны, размещавшуюся как раз на первом этаже северного крыла замка рядом с помещениями «Блютгерихта». Она действовала как церковь только в давние рыцарские времена и являлась так называемой Орденской капеллой тевтонов. В XX веке — это было уже одно из музейных помещений Королевского замка.
Из книги Альфреда Роде
«Замок в Кёнигсберге и его коллекции».
Берлин, 1937 год
«…Бывшая орденская капелла, позднее Летний зал Великого магистра, а затем герцогская канцелярия. На восточной стене — следы фресок: слева — Христос, справа — Мария и Иоанн. Между ними на стене, вероятно, раньше висело рельефное распятие, перед которым стоял алтарь… Стеклянная витрина у северной стены: лохштедтская библия, миниатюры XII–XV веков…»
Если сведения Магды Путтерс считать достоверными, то «тайник под алтарем церкви» мог быть оборудован либо в подвальных помещениях, принадлежавших «Блютгерихту» и расположенных под капеллой Святой Анны, либо в толще стены башни фогта Лиделау, которая непосредственно примыкала к этой части здания и соединялась с ним рядом узких проходов на каждом этаже северного крыла, включая подвалы.
Самое интересное заключается в том, что в трехметровой толще стены капеллы Святой Анны была проложена узкая лестница, пронизывавшая все сооружение от подвала до второго этажа. В полом пространстве внутри стены можно было разместить значительное количество ящиков, размеры которых ограничивались только шириной метрового прохода. Удобнее места для укрытия ценностей найти трудно, а замуровать входные двери, ведущие к потайной лестнице, было элементарным делом. Кто знает, может быть, именно в этом месте или в подвале под бывшей капеллой Святой Анны и нашли свое последнее пристанище произведения искусства, числящиеся с тех пор пропавшими.
Сведения о захоронении сокровищ в недрах северного крыла Королевского замка не исчерпываются свидетельствами Пауля Зонненшайна и Магды Путтерс. Поэтому я перехожу к еще одной животрепещущей истории, не имеющей, к сожалению, как и все предшествующие, своего логического завершения.
6 июля 1944 года гаулейтер Вартегау [127] Артур Грайсер издал распоряжение, согласно которому все поляки в возрасте от четырнадцати до семидесяти лет должны были отработать по меньшей мере сорок восемь часов в неделю на окопных работах. Условия, в которых мобилизованные на работы люди строили оборонительные сооружения, были достаточно тяжелыми, но после поражения Варшавского восстания в августе 1944 года они стали невыносимыми, все более напоминающими каторжные. С приближением Красной Армии к границам Германии гитлеровская администрация стала перебрасывать значительные массы польских рабочих на строительство оборонительных сооружений в Восточной Пруссии. В сельской местности нередко мужчин «мобилизовывали» вместе с принадлежащими им инвентарем и лошадьми с повозками. Попали под действие распоряжения Грайсера и жители небольшой польской деревеньки под Позеном [128] , среди которых был и Вацлав Флерковский.
127
Вартегау — административно-территориальная единица, образованная гитлеровцами на территории одной из частей оккупированной Польши.
128
Ныне этот польский город называется Познанью.
Времени на сборы было отведено очень немного, и спустя некоторое время они влились в бесконечный поток повозок, передвигавшихся по усаженным липами заснеженным дорогам. Через три недели они добрались до Кёнигсберга, где вынуждены были лишиться своих повозок и лошадей, которые были «направлены на нужды фронтовых частей». А сами поляки пополнили громадный лагерь военнопленных и восточных рабочих, расположенный в районе судоверфи «Шихау». Если точнее сказать, то это был конгломерат лагерей, где фашистами использовался подневольный труд французских, итальянских и бельгийских военнопленных, а также гражданских рабочих из Советского Союза и Польши. Среди молов и заводских корпусов стояли лагерные бараки, огороженные колючей проволокой, а их обитатели ежедневно направлялись на самые трудоемкие работы в разные части города и его окрестности — на разборку развалин, строительство всевозможных заграждений и укрытий, рытье траншей и противотанковых рвов.
Однажды Флерковского и пятерых других поляков из рабочей команды, уже долго работавшей на расчистке цехов артиллерийского завода «Остверке», вызвали прямо с утренней переклички к конторе, именуемой «Бюро главного инженера». Там хмурый офицер в серой шинели и надвинутой на лоб шапке с козырьком и наушниками объявил, что они несколько дней поработают на другом объекте, куда их будет доставлять лагерная охрана.
В сопровождении двух пожилых фольксштурмистов, вооруженных старыми французскими карабинами, и неизвестно откуда взявшегося солдата-эсэсовца с автоматом поляки вышли за пределы лагеря. Все вокруг казалось заброшенным: пустыми глазницами окон смотрели покинутые жителями дома, полуразрушенные сараи. У занесенных поземкой железнодорожных подъездных путей лежали опрокинутые вагоны и покрытый ржавчиной паровоз. Поваленные телеграфные столбы, кучи мусора и горы пустых металлических бочек делали пейзаж мрачным и безрадостным.
Когда группа вышла на улицу Хафенштрассе [129] , им стали все чаще попадаться жители, одетые в самые невообразимые одежды и уныло бредущие в сторону центра города. Со дня на день ждали наступления русских, и население в панике покидало дома на окраинах, рассчитывая укрыться в глубоких бомбоубежищах или вырваться из западни, добравшись до порта Пиллау, еще продолжавшего эвакуацию. Буквально на всех перекрестках были сооружены баррикады, установлены бронеколпаки, оборудованы огневые точки в первых этажах зданий. И везде — на стенах домов и заборах — одни и те же надписи: «Кёнигсберг останется немецким!», «Мы победим, несмотря ни на что!» Агонизировавший гитлеровский режим все еще жил иллюзиями, отказываясь воспринимать реалии дня. До падения древней столицы тевтонов оставалось несколько недель.
129
Ныне — улица Портовая.