Секретный фронт. Воспоминания сотрудника политической разведки Третьего рейха. 1938-1945

Эстетическая антипатия, которая проявлялась у него ко всему военному, видимо, объясняет предпочтение, отдававшееся им довольно часто людям с антивоенными настроениями, навеянными скорее их характером, нежели убеждениями.

Его внутренняя доброта и готовность оказать в любое время помощь всем знакомым ему людям были безграничны. В Германии было широко известно, что почти любой человек, подвергающийся гонениям, может найти укрытие в абвере, чем довольно часто злоупотребляли. К людям, которым Канарис оказывал помощь, относились не только лица, преследовавшиеся за политические взгляды или из-за расовых проблем, но и мошенники, профессиональные аферисты и всевозможные ловкачи. Они избегали привлечения к военной службе и получали должности, которые использовали в собственных интересах.

Такое не всегда обоснованное великодушие Канариса, бывшего не в состоянии правильно судить о людях, неоднократно ставило его коллег в трудное положение, и нужно отдать им справедливость в том, что они, несмотря ни на что, придавали работе абвера необходимый профессионализм. Секретная служба непременно отторгает людей с сомнительным характером, а также тех, кто привык жить только по шаблону. Как ни странно, благодаря человеческой слабости адмирала, эта тенденция проявлялась особенно сильно. Тем не менее находились темные личности, которым удавалось занять ключевые позиции в абвере и даже оказывать довольно сильное влияние на своего шефа. Люди эти бывали замешанными в скандальных коррупциях, связях с черным рынком и осуществлении незаконных действий. Адмирал же в таких случаях не только не назначал тщательного расследования обстоятельств подобных дел, но и старался их замять. Поскольку Канарису удавалось избегать публичных скандалов, противники военной разведки в нацистской партии, гестапо, службе безопасности и даже в вермахте стали собирать компрометирующие материалы против «Канариса и его лавочки».

Говоря о профессионализме Канариса, следует подчеркнуть, что он был скорее бременем, чем человеком, внесшим ценный вклад в военную разведку. Недостаточный интерес, проявлявшийся им к организационным вопросам, скоро перерос в тормоз.

Его постоянные инспекционные поездки вызывали опасения и даже страх у его подчиненных, поскольку он устраивал кутерьму, переворачивая все вверх дном, оставляя после себя хаос. Начальники отделов, знавшие о его стиле работы, вслед за адмиралом посылали в проверявшиеся подразделения своих офицеров для наведения надлежащего порядка после его отъезда, невзирая на указания, данные им. Это не было связано ни с каким риском, так как Канарис никогда не интересовался, выполнены ли его указания, занятый каким-либо новым делом.

Его стремление быть постоянно занятым превратилось со временем в навязчивую идею, которая нашла свое воплощение в непрекращавшихся командировках. Канарис не мог сидеть спокойно на одном месте, и чем старше он становился, тем более возрастало в нем стремление к путешествиям. Он объездил все территории, находившиеся под немецким владычеством, пересекая континент из конца в конец. Времени для общения с семьей у него таким образом не оставалось, хотя его жена и дочь были ему преданны. Даже на рождественские праздники он был, как правило, в пути, хотя особой необходимости в той или иной поездке не было.

Такая сверхзанятость сопровождалась у него отсутствием всякого интереса к человеческому общению. Человек, заимевший привычку оказывать помощь кому угодно, не преследуя никаких собственных интересов, сторонился людей, но обожал своих собак. Таксы адмирала установили террор во всей округе. Он очень заботился о состоянии их здоровья, и они значили для него гораздо больше, чем любое человеческое существо. Малейшее недомогание одной из его любимиц приводило его в состояние депрессии, оказывая отрицательное воздействие на отношение к работе. Где бы он ни был, в Германии и даже за рубежом, он ежедневно звонил, справляясь о собаках и интересуясь, как и чем их кормят и как они себя ведут. Шеф испанской секретной полиции был весьма удивлен, когда ему представили запись телефонного разговора адмирала из Танжера с Берлином. Он-то рассчитывал получить интересную политическую информацию, а разговор велся только о таксах. Лишь незначительная часть разговора была посвящена служебным делам, но адмирал использовал такие выражения, что непосвященному человеку было трудно что-либо понять [47] .

47

Немецкий полицейский атташе в Мадриде рассказал Шелленбергу детали этого происшествия в частном разговоре, о котором тот поведал Кальтенбруннеру и мне. ( Примеч. авт.)

Он не поддерживал отношений с людьми, не любившими собак. Даже те офицеры разведки, которые представляли наиболее важную информацию, теряли значимость в его глазах, если до него доходило, что они когда-либо высказывались отрицательно о любителях собак. Присутствуя на официальных церемониях и конференциях, он не становился рядом и не останавливался в той же гостинице с теми, кто недолюбливал собак. Упоминаю о таких его странностях, так как они проливают свет на личность этого человека.

Общение с Гитлером с его выходками должно было вызывать физическое отвращение у таких натур, как Канарис. Лишь благодаря умению держаться и своим дипломатическим способностям, Канарис ничем не выдал себя и сумел сохранить свою должность в течение длительного времени. Он абсолютно отрицал национал-социализм и был готов принять участие в делах, направленных на устранение Гитлера, но приходил в ужас от необходимости применения насилия. А его искренний патриотизм заставлял его бояться, что покушение на Гитлера во время войны может сказаться отрицательно на военных успехах Германии. Эти соображения удерживали его от активных действий по устранению нацистского режима. Так он и колебался до самого конца. Он ни в коем случае не был главой различных заговоров против Гитлера, но участвовал почти во всех, поддерживая их, в первую очередь прикрывая заговорщиков мантией абвера. В остальном же он ни разу не приложил всей мощи своей личности, своего положения и власти в пользу успеха таких мероприятий.

Эта его неуверенность и отсутствие решительных шагов заслужили горький упрек заговорщиков, в особенности графа Клауса Шенка фон Штауффенберга [48] , который прямо обвинял адмирала в недопустимом откладывании действенных мер по отношению к Гитлеру, что мешало сплочению заговорщиков. Справедливое осуждение Канариса Штауффенбергом является выражением контрастности идеологий этих двух людей.

Хотя Канарис лично не участвовал в событиях 20 июля 1944 года, он предоставил заговорщикам помощь своей организации. В частности, он назначил на одну из должностей в административном аппарате активного участника заговора Ганса Остера, ставшего впоследствии генерал-майором. Поскольку тот не обладал ни подготовкой, ни данными для непосредственной разведывательной работы, Канарис определил его в центральный аппарат, в результате чего Остер получил доступ ко всей деятельности абвера.

48

Штауффенберг Клаус Шенк фон (1907–1944) – ключевая фигура заговора против Гитлера, граф, полковник. Родился в Грайфенштайне (Франкония) в аристократической семье. Приняв с энтузиазмом приход Гитлера к власти, затем разочаровался в нацизме. Был тяжело ранен в Тунисе (потерял глаз и правую руку), но остался в строю. Являясь начальником штаба резервной армии, предпринял попытку покушения на Гитлера, подложив бомбу под стол на совещании в ставке фюрера «Волчье логово» 20 июля 1944 г. После неудачи покушения был арестован и расстрелян в ту же ночь.

Но они не стали собратьями по оружию в заговоре против Гитлера, поскольку были разными по характеру людьми, имевшими к тому же различные точки зрения. И хотя они работали бок о бок, они не смогли стать верными друзьями. Канарис продолжал считать, что борьба против Гитлера должна вестись конституционными и морально приемлемыми методами и что преступления правящего режима не могут оправдывать подобных же преступлений со стороны оппозиции. Остер же полагал, что цель оправдывает средства, и был готов пойти на все, чтобы только избавиться от Гитлера и его приспешников.

Если дело дойдет до написания очерка или книги о немецком Сопротивлении, то личность генерала Остера следует все же рассматривать не как слишком большое приобретение для активной оппозиции. Хотя он и был человеком, склонным к конспиративной деятельности, ему не хватало твердости характера, а его ярость и безрассудство сказывались отрицательно на правильности оценки происходившего. На Остере лежит ответственность за то, что заговорщики, получая важную информацию, получали вместе с тем всякую макулатуру, что приводило их к принятию неверных решений. Таким образом, он, несомненно, внес решающий вклад в провал проводимых ими мероприятий. Да он и был неспособен к конструктивным действиям, видимо поэтому не пользуясь большим авторитетом у заговорщиков.

Что же касается Канариса, то и он испытывал яростную ненависть к Гитлеру и национал-социализму. Он даже был убежден, что любая его военная победа являлась трагедией для немецкого народа, так как с самого начала нисколько не сомневался, что Германия проиграет войну. Каждая новая немецкая победа наполняла его тревогой, поскольку, по его мнению, только затягивала войну, готовя неизбежную катастрофу. Когда генерал-фельдмаршал Роммель [49] добился необычайных успехов в Северной Африке, Канарис едва не разразился слезами, услышав эту новость. Он несколько успокоился, когда кто-то из его окружения высказал мысль, что взятые изолированно эти самые победы содержат в себе зерна неминуемого поражения.

49

Роммель Эрвин (1891–1944) – немецкий военный деятель, генерал-фельдмаршал. Родился в Хайденхайме близ Ульма. Принимал участие в Первой мировой войне, затем служил в рейхсвере – командир полка и преподаватель военного училища. Познакомился с Гитлером в 1935 г. В 1938 г. – командир батальона его личной охраны. В 1940 г. – командир танковой дивизии, а в 1941 г. – командир Африканского корпуса. За свои успешные действия в Африке получил прозвище «лис пустыни». В 1943 г. – командующий группой армий в Северной Италии и в 1944-м – на севере Франции. Был замешан в заговоре против Гитлера, но активной роли не играл. После провала покушения принял яд, однако похоронен с воинскими почестями.

Когда Гитлер в марте 1939 года направился в Прагу, Канарис последовал за ним, надеясь оценить там возможность чехов к военному отпору. Его разочарование, когда вследствие пассивности чехов Гитлеру удалось войти в Чехословакию без пролития крови и с триумфом, было столь велико, что он даже сказал об этом генералу Лахоузену. Канарис понимал, что этот успех позволит Гитлеру двигаться и далее по своему фатальному пути.

Канарис был готов пойти на государственную измену, но не на измену родине [50] . В этом отношении он был несогласен с Остером и Гизевиусом, которые не видели между этими понятиями никакой разницы. Как бы то ни было, Канарис не был предателем, каковым его считают многие. Полагаю невероятным, чтобы Канарис мог передать противнику какую-либо информацию и разгласить военную тайну.

50

По мнению Канариса и многих офицеров, между понятиями «государственная измена» и «измена родине» была большая разница. Под первым они понимали заговоры и выступления против режима, включая действия против главы государства. Под вторым – передачу государственных секретов противнику. Большинство офицеров было готово пойти на «государственную измену» и лишь немногие – на «измену родине». ( Примеч. авт.)