Секретный фронт. Воспоминания сотрудника политической разведки Третьего рейха. 1938-1945
Шрифт:
Двадцать лет, наполненных работой, оказались за несколько часов прожитыми впустую. Я отказываюсь верить, что в Италии не осталось ни одного фашиста. Может быть, их теперь даже больше, чем было раньше. И насколько горько осознавать, что все ведь – дело рук фашистов и осуществлено людьми, носящими до сих пор эмблему фашизма. Фашизм был движением, прокладывавшим новый путь и заинтересовавшим весь мир. Невозможно, чтобы теперь все лежало в руинах. Когда я оглядываюсь назад, на проделанную работу, задачи, свершения и надежды последних двадцати лет, то задаю себе вопрос: а не происходит ли это все во сне? Не было ли прошлое иллюзией? Было ли все настолько поверхностным и неглубоким? И не имело корней?
К
Через несколько лет память обо мне изгладится, и никто даже и не вспомнит.
С середины дня 28 июля я не читал газет. Удивительно, что я не чувствую никакой потери, ведь я всегда жадно прочитывал десяток газет ежедневно.
Шутки судьбы: с точки зрения силы – полная импотенция, а после шумных одобрительных аплодисментов масс – абсолютное одиночество.
С октября 1942 года я все сильнее ощущал предупреждения судьбы о своем предопределении. Видимо, с этим связана и моя болезнь.
В последнее время спрос на мои фотографии стал заметно падать, зато возрос интерес к моим автографам, пожалуй, даже в большей степени. (А раздавал я их обычно по воскресеньям.) Я предчувствовал, что мои снимки будут в один совсем не прекрасный день срываться или прятаться. И вот это произошло в истинно «тоталитаристской» манере, и не только публично, но и в частном порядке. Те, у кого было недостаточно мужества, срывали мои изображения, более смелые припрятывали их в шкафах и в случае любой неожиданности могли сказать, что просто забыли о них. Слава проходит.
На вилле Торлония мы с большим интересом просмотрели кинофильм «Маленький островок Святой Елены». В нем шел рассказ о конце великого человека. Так почему значительно меньший по величию человек должен испытывать такую же или весьма похожую судьбу?
По истечении двух недель я так и не знаю, кто я, а точнее – кем стал.
По словами адмирала Манцони, на Маддалене бывает всего двадцать безветренных дней в году. Сегодня, 10 августа, один из них. Морская поверхность похожа на стол, и деревья стоят неподвижно.
Талес благодарил богов за то, что они позволили ему родиться человеком – а не животным, мужчиной – а не женщиной, греком – а не варваром.
Когда политическая или социальная пирамида рушится, причина этого кроется в ее фундаменте. Маленькие же проблемы возникают даже у детей, держащих в руках теннисную ракетку.
Этим утром солнце старается разогнать гряду серых облаков, идущих с востока. Море похоже на свинец. Это – первые признаки зимы. (Мой часовой говорит: «Август – начало зимы».)
Его зовут Фелис де Нунцио, и по происхождению он из провинции Рима. Мне вспоминаются часовые с Понцы – Торелла (Фрозиноне) и Тиццони (Риети), а также официальные лица, следившие за мной в день моего прибытия на Понцу – Пикацио из Казерты и Джентиле из Сиракуз. Не забыл я также Бруни из Терамо и Виццини из Палермо, который попросил мой автограф.
Диктатура – типично римская (республиканская) система. То, что в современном мире называется диктатурой, является на самом деле только формой непрямой или коллективной диктатуры, которая может удерживаться не более двадцати лет. В этом, правда, есть одно исключение – диктатура большевизма над пролетариатом.
Сегодня, 8 августа, ночью охрана открыла стрельбу по «подозрительным шумам». А утром, часов в восемь, была воздушная тревога, и зенитная батарея вела огонь. Я заметил
два истребителя, летевших к острову. Все это продолжалось минуты три или четыре.С удивлением вспоминаю японского посла, которого принял в час дня 25 июля. В нынешних обстоятельствах визит его носил необычный характер.
Комары громко жужжали всю ночь. Здесь их слишком много.
В головах моей охраны – как карабинеров, так и официальных лиц, – по-видимому, роятся самые различные мысли. И прежде всего – что это за человек?
После начала войны, в июне 1940 года, в качестве бомбоубежищ на вилле Торлония использовались погреба, находившиеся поблизости. Они считались надежными укрытиями во время воздушных налетов, пока компетентные эксперты не осмотрели их и не пришли к выводу, что это – смертельно опасные ловушки. Подвалы на самой вилле были срочно укреплены. Однако после налетов самолетов союзников на Турин, Милан и Геную стало ясно, что необходимо специально оборудованное и прочное бомбоубежище. Какие же убежища могли выдержать попадание тяжелых бомб? Строительство такого бомбоубежища было поручено майору Призелле. Стоимость работ – 240 тысяч лир, время строительства – три месяца, срок окончания работ – декабрь 1942 года. С началом строительства было обнаружено, как это обычно происходит в Риме, что место, выбранное на территории виллы, находилось в ложбине, и поэтому выемка грунта должна была производиться в два раза глубже. План работ следовало пересмотреть и окончание строительства перенести на более поздние сроки. Бывшая и до того у меня антипатия к убежищу еще более возросла к окончанию строительства (конец июля), в особенности когда выяснилось, что общая стоимость работ увеличилась в два раза. Но главным было все же то, что воспринял-то я все это как плохое предзнаменование. У меня было такое чувство, что по окончании строительства убежище окажется бесполезным и что мы никогда им не воспользуемся. Действительно, так оно и было. Все-таки, видимо, следует хоть иногда прислушиваться к голосу, идущему из подсознания!
Впервые после 1940 года в коммюнике итальянского Верховного командования говорится о наземных операциях противника, не упоминая о своих собственных. Это можно рассматривать как подготовку к объявлению, что в Сицилии наш последний час уже пробил.
Распущенная – можно даже сказать, запрещенная – партия сохраняет свою привлекательность для многих итальянцев. Они испытывают удовлетворение от ощущения себя фашистами, пока это понятие воспринимается как «разрушительный». Странное и в то же время презренное выражение духа.
Во второй раз я получил письмо от Рашель, в котором она ничего не пишет о Витторио. Лейтенант Файола, который знал его еще ребенком, говорит, что уверен в его благополучии: ничего плохого с ним случиться не может.
Элита солдат на всех фронтах была включена в состав партии, теперь же они автоматически превратились во врагов государства.
Новостью сегодняшнего утра является отъезд полковника Меоли, подполковника ди Лоренцо и тридцати карабинеров.
Странно, но в последние дни работа в большом кабинете во дворце «Венеция» стала казаться мне обременительной. Я уже принял решение перебраться в морское министерство или еще куда-либо – в здание меньших размеров, чем дворец. В свое время я выбрал его из-за расположения напротив национального мемориала. А ведь это еще одно свидетельство моей болезни.
Первые дни нового существования – в моем случае в качестве пленника – казались бесконечными. Затем они стали наполняться какими-то мелкими делами, и бег их значительно ускорился.