Секретный полигон

– Извини, Глеб, понимаю, что ты на службе, – сменил тон дежурный. – Но с меня уже всю стружку сняли, а я лицо, нисколько не заинтересованное в твоих теплых отношениях с начальством. Так что будь добр, отдери свою задницу от того, куда она там прилипла, и дуй в штаб.

– Ладно, – проворчал Глеб. – Будет время, забегу. Надоел ты мне, Воскребенцев… – в сердцах бросил он. И вдруг взорвался: – Ты уже выслал «Скорую» и труповоз к магазину «Добрыня»?!

После объявления февральского перемирия на всем протяжении северо-западного участка фронта наблюдалось подозрительное затишье. Временами оно нарушалось – и враждующие стороны уничтожали друг друга из гаубиц, полковых минометов, танков, систем залпового огня, самоходных артиллерийских установок. «Отвод» тяжелой техники от линии разграничения был в самом разгаре – на бумаге и в рапортах он шел с опережением графика. На деле не выводилось ничего, а если и совершались показательные акции (обязательно с привлечением журналистов), то это была лишь пыль в глаза. Огневая мощь сохранялась с обеих сторон и периодически давала о себе знать. Обстрелам подвергались позиции войск, инфраструктура, промышленные предприятия, концентрация которых в этом районе была высокой. Снаряды попадали в жилые дома, взрывались на улицах городов и поселков. Гибли и калечились люди. Обе стороны привычно обвиняли друг друга в нарушении режима прекращения огня. Евросоюз ужесточал санкции против России. Россия пополняла «черные списки», расширяла для европейских производителей продуктовое эмбарго. В войсках, стоящих на линии соприкосновения, производилась ротация – подразделения «ветеранов» заменялись свежими, уводилась в тыл для ремонта неисправная техника, а на опустевшие позиции тут же подтягивалось свежее вооружение. Временами случалось, что последствия «перемирия» были тяжелее, чем во время полноценной войны. От губительных артобстрелов обе стороны несли тяжелые потери, госпитали были забиты ранеными. Северо-западное направление фронта удерживала Северодонская группировка ополчения со штабом в городе районного значения Северодоне. Войска группировки контролировали не менее десятка прифронтовых населенных пунктов, всю инфраструктуру района. Направление считалось важным – как для обороны, так и для наступления, вероятность которого никогда не исключалась. Линия фронта была извилиста, напоминала ползущую змею и периодически менялась. В начале мая украинские войска оставили горняцкий поселок Знаменское – оборонять его не было смысла ввиду нависшего над поселком танкового батальона майора Дерябина. В случае наступления «боевиков» поселок отрезался за полчаса, и вся трехтысячная группировка благополучно гремела в «котел». Силовики отошли. Поселок заняли ополченцы, и штабистам обеих сторон пришлось лихорадочно править оперативные карты. Через несколько дней аналогичная опасность, но уже с другой стороны, нависла над деревней Красный Мост, через которую проходила ветка железной дороги. После ожесточенной артиллерийской подготовки в атаку бросился на бэтээрах штурмовой мотопехотный батальон украинской моторизованной бригады – наиболее подготовленное и мотивированное подразделение. Часть атакующих зашла ополченцам в тыл, отрезала фланги. Деревню удерживали полсотни ополченцев с САУ и двумя танками «Т-64». Технику потеряли в первые минуты боя. Вырваться из окружения не удалось. Свои на помощь не пришли – ввиду внезапности нападения, отсутствия информации и грамотно сработавших предателей, отрубивших связь. Погибли все пятьдесят, забрав с собой на тот свет примерно столько же силовиков. Деревню сровняли с землей – слава богу, местные жители заблаговременно ушли. Несколько суток над деревней веял зловонный дым. Занявшим Красный Мост силовикам пришлось разбивать палаточный лагерь в чистом поле. Сто погибших с обеих сторон стали бессмысленной жертвой. Объект не имел ни тактического, ни стратегического значения. Использовать железнодорожную ветку было невозможно – мост тремя километрами южнее все равно был разрушен, что стало «приятным» сюрпризом для командования АТО. И вновь штабной люд переписывал карты. Брать обратно деревню ополченцы не стали, не стоило оно того. Зато украинская армия праздновала победу, воспользоваться плодами которой все равно не могла…

До войны в Северодоне обитало тридцать тысяч населения. К маю осталось не больше пяти – пенсионеры, малоимущие и самые отчаянные. Городок обстреливали из всех видов оружия несколько раз – последствия обстрелов ужасали. Дорога была свободна в оба конца. Глеб ехал на «Ниве» мимо пустующих зданий, мимо пыльных лип и тополей, обросших к середине мая полноценной листвой. Прохожие попадались редко, и те жались к стенам – жизнь научила безопасному передвижению по городу. В феврале здесь не только взрывались мины и снаряды. Несколько раз в Северодон проникали диверсанты и крупно пакостили, выдавая себя за ополченцев. Апофеозом их деятельности был расстрел из «АГС-17» школьного автобуса и минометная атака на скопление гражданских лиц, ожидающих получение гуманитарного пайка. Штаб группировки располагался в катакомбах под руинами цехов механического завода и покореженных портальных кранов. Глеба знали в лицо, бойцы на контрольных постах его пропускали беспрепятственно. Он спустился по пандусу в подземный цех, приткнул машину на свободном пятачке между штабелями древотары и каким-то футуристическим симбиозом из джипа, мотодрезины и легкого гусеничного тягача. Подобные монстры в этой «стране великих возможностей» уже не удивляли – пейзаж давно превращался в апокалиптический. Дальше пришлось идти пешком – по затяжным переходам и винтовым лестницам. В штабе кипела работа – люди в защитном и штатском сновали, как муравьи. Широким шагом, хмуря брови, шел по коридору легендарный командир ополчения с позывным Вано – брутальный тип с выдающимся носом. За ним вышагивали телохранители. Глеб посторонился и с невольным пиететом посмотрел ему вслед. Еще бы не быть таким мрачным. Вчера тебя опять убили. На этот раз взорвали вместе с автомобилем и кучей охраны! Хочешь не хочешь, а настроение испортится. Украинские СМИ опять распространили радостную весть: погиб полевой командир боевиков с позывным Вано! Наконец-то! Порван на клочки мощным зарядом фугаса! Этого парня хоронили каждый месяц в течение года. И каждый раз он оказывался жив и охотно давал интервью журналистам, популярно объясняя, что слухи о его смерти несколько преждевременны и пора уже незалежным СМИ перестать выдавать желаемое за действительное…

С командующим группировкой полковником Дмитриенко Павлом Николаевичем Глеб столкнулся на лестнице. Лихо козырнул:

– Здравия желаю, товарищ полковник. Вызывали?

– Нашлась пропащая душа, – беззлобно проворчал командующий – массивный, убедительный, с жесткой непокорной стрижкой, несколько дней назад разменявший седьмой десяток. – Вызывали, искали по всему городу с собаками… Литвинец хотел с тобой поговорить. Я бы тоже поговорил, но некогда, бегу.

– Проблемы, товарищ полковник? – Судя по озабоченному и вечно небритому лицу командующего, проблемы были не фатальные, но досадные. В общении с полковником Глеб Холодов мог позволить чуток вольности. Во-первых, ценный офицер, не раз спасавший со своим подразделением положение на фронтах. Во-вторых, отец Глеба в восьмидесятые служил с Дмитриенко под Баграмом и даже спас его от душманской пули. Дмитриенко – уроженец Херсона – дожил до рокового для Украины 2014 года, годом ранее выйдя на пенсию. Отец Глеба скончался в 2012-м – обычный пенсионер с оторвавшимся тромбом. Встретились на похоронах отца, познакомились. Выпускник Одесского военного училища, служивший в спецназе украинского Генштаба, уроженец Украины, этнический русский, Глеб был грамотным офицером. В боевых действиях тогда еще не засветился – не участвовала украинская армия ни в каких боевых действиях! Вторично встретились пять месяцев назад – Холодов командовал взводом ополчения, причем неплохо командовал. Полковник его узнал, и через месяц молодой офицер уже командовал ротой спецназа. «Надеюсь, ты не думаешь, что это продвижение по блату?» – спросил однажды Дмитриенко. «Отнюдь, товарищ полковник, – с улыбкой отозвался Глеб. – Должность козырная, спору нет, но шансов героически умереть в разы больше, чем на предыдущей должности. Если это блат, то весьма странный».

– Проблемы, Глеб, – недовольно отозвался Павел Николаевич. – Мародеры и бандиты беспредельничают, а местные кое-где обвиняют наших – кого-то убили, кого-то покалечили. Вот и должен лично заниматься этим сбродом. Если их не успокоить, то тут такое начнется… Нет у нас, Глеб, ни людей, ни возможности справиться с этим полукриминальным сбродом.

– Вот рапорт, товарищ полковник. – Глеб вынул из кармана сложенный вчетверо лист. – Недавно взяли. Это не махновцы, Павел Николаевич, а гораздо хуже. Прежде чем ехать, ознакомьтесь с рапортом. В нем каждое слово – правда. Я подробно изложил, с КЕМ столкнулся наш патруль, за что мы их избили, отправили за решетку, а одного прибили.

– Так это твоих рук дело, Холодов? – спросил командующий. Нахмурился, сосредоточенно уставился на сложенный лист. Потом пробормотал: «Едрить-копать, куда же катится эта страна?» Капитану Холодову Павел Николаевич верил. Знал, что врать тот не может патологически и на подлость не способен в принципе.

– Ладно, разберусь, тебе сейчас не до этого. Иди к Литвинцу. С ним Поповский и Басардин. Они имеют к тебе небольшое дело. Уж постарайся его выполнить. И береги себя. – Полковник по-отечески улыбнулся и похлопал Глеба по плечу – словно пыль выбил. После чего отвернулся и, не оборачиваясь, запрыгал по лестнице.

В кабинете (бывшей каптерке заводских кладовщиков) начальника разведки майора Литвинца Захара Георгиевича, помимо хозяина кабинета, находились еще двое. Рослый капитан Басардин – обладатель пытливых глаз и лица, похожего на кирпич. Он заведовал секретной частью, так называемым 5-м отделом. Подразделение занималось диверсиями в тылу врага и прочей «партизанской» деятельностью, в том числе работой с агентами – засланными и завербованными. В России этот парень работал в ГРУ, но о данном этапе своей биографии предпочитал помалкивать. Второй тоже дослужился до капитана, но внешность имел прямо противоположную. Капитан Поповский был невысок, имел ухоженные залысины и добрые глаза. На самом деле ничего доброго в нем не было. Капитан Поповский был хитрым, умным и за внешним добродушием прятал сложную и противоречивую личность. Работа к тому располагала. 6-й отдел штаба был аналогом СМЕРШа – занимался контрразведкой, борьбой с диверсантами и саботажниками в собственном тылу и внимательно, хотя и украдкой, следил за командирами и личным составом ополчения, выявляя вражеских агентов и предателей. Майор Литвинец курировал оба направления – что означало полное изматывание организма. Но сегодня он выглядел более-менее сносно, стоял возле карты, поигрывая указкой – сутулый, с седой шевелюрой, которую упорно не хотел состригать, в массивных очках на носу. Предыдущий начальник разведки погиб при обстреле колонны, когда выдвигался с охраной для дислокации местности. Снайпера поймали – он оказался снайпершей, гражданкой России, уроженкой Ульяновской области, имевшей разряд мастера спорта по биатлону и обиды на весь российский спорт и Россию в целом. Ее пристрелили на месте (и уже посмертно удостоверили личность) – дама реально оказалась бешеной собакой, брызгалась слюной, прокусила бойцу запястье – того пришлось откачивать и госпитализировать. Новый начальник разведки (как бы пенсионер, бывший начштаба парашютно-десантного полка) был неплохим человеком, быстро вошел в курс дела, к подчиненным относился ровно, без крайней нужды не матерился.

– Разрешите? – поинтересовался Глеб, входя в каптерку. Небрежно козырнул: – Командир разведывательно-диверсионной роты отдельного штурмового батальона специального назначения капитан Холодов по вашему приказанию… – Обвел глазами присутствующих и закончил: – Прибыл.

– Вот и хорошо, что прибыл, – проворчал Литвинец. – Мы думали, что не дождемся. Ты, Холодов, как Спаситель – являешься в крайне редких случаях.

– Виноват, товарищ майор. – Холодов не сдержался. – Буду являться чаще.

Капитан Поповский подавил зевоту и как-то виновато глянул на Глеба, точно говоря: где же взять столько работы, чтобы целый день не спать? Капитан Басардин смотрел на Глеба с неясным вызовом. Глеб насторожился. Оглашается смертный приговор?

– Ладно, не торчи, как во время исполнения государственного гимна, – проворчал Литвинец. – Подойди. Смотри сюда. – Он ткнул указкой в топоним на карте с обозначением Северодон. – Это мы. Там, – указка нарисовала что-то похожее на облако в северо-западной дали, – позиции противника, которому плевать на минские договоренности, а надо срочно извести все оставшиеся после развала СССР снаряды и мины. Это Кошурово, где находятся наши склады и расквартирована танковая рота капитана Али-Бея. – Указка оторвалась от Северодона и уткнулась в точку севернее. – Вроде не близко от линии фронта, но последняя гуляет волнами, и вот отсюда. – Указка снова сместилась. – Противник регулярно подвергает Кошурово минометному обстрелу. Это проблема, капитан. Уже повреждены два «Т-64», с трудом ликвидирован пожар на складе – хорошо, что это был не арсенал; жертвы среди гражданских исчисляются десятками, несколько бойцов ополчения…

– Танки не могут дать отпор? – спросил Глеб.

– Это вежливые танки, – улыбнулся капитан Поповский.

– Танки могут дать отпор, – майор покосился на Поповского, – если противник находится в зоне прямой видимости. Местность на этом участке изрезана – лес, холмы, балки. Дорог практически нет. Танки могут бить только наобум. Координаты противника известны, но у нас в этом районе нет артиллерии, а у противника неплохие консультанты, и он грамотно использует складки местности. Это минометная батарея – вот здесь. Полковые «ПМ-120» образца 1944 года. Представляешь, какая древняя старина? И сколько заплесневелых мин осталось в украинских арсеналах? Эти штуки бьют почти на шесть верст, скорострельность 15 выстрелов в минуту. Их привезли три дня назад на «ГАЗ-66», и они уже начинают досаждать. Бьют с небольшими интервалами. Нам приходится эвакуировать наше хозяйство с северной окраины Кошурова – до южной они, слава богу, не достают…

– Кажется, понимаю вашу мысль, товарищ майор, – кивнул Глеб. – Дополнительная информация имеется?

– Да, – подошел пружинящей походкой капитан Басардин, перехватил указку. – Вот это позиция минометной батареи в четырех километрах за лесополосой и деревней. Линия фронта в этом месте… гм, слегка не определена и плавает. По данным разведки, минометов шесть штук, они находятся в извилистой балке, по фронту прикрыты лесистым холмом. Координаты вам передадут, но, думаю, это не столь важно – найдете батарею по звуку. Укры расположились там надолго – позиции обустроены, защищены. Имеются землянки и пара блиндажей. «ГАЗ-66» замаскированы в ближайшем лесу. Батарейные расчеты – 18 человек. При батарее находится недоукомплектованный взвод Нацгвардии в количестве примерно 15 штыков. Полагаю, по периметру выставлены посты, снять которые нужно в первую очередь. Все подразделение – добровольцы, то есть отморозки и фашисты. Кто командует отрядом, мы не знаем.

– Тебе, капитан, предстоит уничтожить батарею, обслугу и всю охрану, – сказал Литвинец. – И чтобы больше эта плесень тут не расползалась. Привезешь трофеи – хорошо, не привезешь – бес с ними. Пойдешь на двух БМП, собери команду человек двадцать. Пройдешь линию фронта – это не сложно, она – понятие «дырчатое». Напасть на батарею желательно с тыла…

– Линию фронта можно пройти вот здесь. – Басардин провел указкой по карте. – Мимо Заречья – оно заброшено, краем озера, по нейтральной полосе – и по балке в лес. БМП придется оставить… Хотя не нам тебя учить, капитан, ты человек опытный, сам решишь, как лучше. Леса там знатные, глухие, а чем дальше в лес… сам знаешь.