Секреты гоблинов

Семела забормотала себе под нос. Казалось, она проверяет свои слова, прежде чем произнести их.

— Изменение — это большой шаг в сторону, — сказала она, — в обмен на все маленькие шаги, которые ты бы иначе предпринял. Да. По большей части, после изменения ты не меняешься.

Это не очень прояснило ситуацию.

— Но как это происходит? — настаивал Роуни. — Происходит ли это со мной?

— Нет, Роуни, — ответила Семела. — Мы не будем проводить изменение без желания, твоего ли, еще ли чьего-нибудь. Этого с тобой не происходит и не произойдет, если ты сам не захочешь. И нам нужна помощь кого-нибудь неизмененного в маске.

Роуни не знал, чувствовал ли он облегчение или разочарование. Он не был уверен, что хочет, чтобы его глаза стали огромными, уши длинными, а кожа покрылась тысячами зеленых пятен. Но он хотел быть чем-то еще, чем-то, чем он не был, и думал, что чудовища, возможно, друг другу не вредят.

Эсса открыла люк позади них, чтобы предложить им блюда с овощными пирогами. Пироги пахли чем-то острым и вкусным. Внезапно ужин стал значить для Роуни гораздо больше, чем содержимое шкафа на задворках сознания. Они ели вместе, проезжая сквозь туман вдоль берега реки.

Акт III

Картина I

Зомбей выплыл из тумана.

Роуни смотрел широко раскрытыми глазами. Он никогда раньше не покидал города. Он всегда окружал его. Он никогда не видел его снаружи. Он никогда до сих пор не приезжал в Зомбей.

Фонари прорезали наполненную туманом темноту. Созвездия фонарей и свеч горели в бессчетных окнах. Уличные фонари, редкие на южном берегу, но распространенные в северобережье, отбрасывали теплый свет на холодные камни тротуаров.

Поверх всего светилась часовая башня. Стеклянная луна пробиралась по небу из крашеного стекла на каждом циферблате, освещенная сзади фонарями, служа маяком для барж, проплывавших ночью под мостом Скрипачей.

Семела привезла из на южный берег, в мешанину построенных друг на друге зданий. Дома вырастали отовсюду под неправильными углами, привязанные железными цепями или подпертые плавником, вколоченным в кирпи и гипс, чтобы не завалиться набок. Бесформенный хаос нависал над ними.

Роуни стало легче дышать. Он вдохнул полные легкие южнобережной пыли. Это успокаивало. Это был дом. Но он все еще оглядывался в поисках Башкиной лачуги, зная, что она может быть где угодно.

Механические копыта ритмично стучали по дороге. Несколько одиноких уличных фонарей освещали им путь.

— Мы около улицы Должников? — спросила Семела. — Мне кажется, что да, но нужно быть уверенной.

— Мы ее пересекаем, — сказал Роуни.

Семела дернула поводья вправо, и Горацио идеально повернул налево. Фургон едва не перевернулся. Роуни вцепился в козлы, чтобы не слететь, и все равно едва не слетел, когда фургон со скрежетом вновь встал на четыре колеса. Эсса и Томас злобно шипели внутри.

— Спасибо, — спокойно сказала Семела. — Теперь нам уже близко, да.

Роуни оглядел знакомые улицы и переулки, пытаясь определить, куда они направляются.

— Куда мы едем? — спросил он.

— Домой, — сказала Семела. Она проехала сквозь ворота моста Скрипачей. — То, что мы показываем тебе свой дом и пиглашаем остаться с нами, — это немало. Мы нечасто это делаем.

Они доехали до середины моста, и тут Семела рванула поводья и резко остановила фургон.

— Я не слышу никаких других колес или шагов, — сказала она, — но, пожалуйста, оглядись вокруг, нет ли здесь поблизости наблюдателей.

Роуни осмотрелся. Он увидел только туман и пустую дорогу. Окна лавок и домов по обе стороны моста были закыты и темны. Было очень поздно. Мост Скрипачей спал.

— Я никого не вижу, — доложил он.

— Это хорошо, — сказала Семела. Она завернула мула и фургон в маленький переулок, ведуий против течения. Потом она снова завернула и остановилась у неприметной каменной стены.

— Пожалуйста, открой дверь, ладно? — сказала она Роуни.

Роуни уставился в стену перед ними:

— Я не вижу ни одной двери, — сказал он.

— Я приглашаю тебя увидеть их, — сказала Семела, и он увидел. Он не мог понять, как пропустил их в первый раз.

Роуни слез, открыл засов на высоких воротах и открыл их. Семела въехала внутрь, и Роуни закрыл за ней створки. Оранжевое свечение угля в брюхе мула было единственным светом внутри. Роуни видел только каменные стены и старую солому.

Эсса неверным шагом вышла через заднюю дверь фургона.

— Дом, — сказала она. — Хорошо. Где-то здесь есть кровать, а не гамак, и я найду ее.

— Не так быстро, не так быстро, — сказал изнутри Томас. — Мы должны вернуть маски на места. Остальная разгрузка подождет до завтра, но о них надо как следует позаботиться, прежде чем кто-либо удалится на поиски кровати и простыней. Пожалуйста, покажи мальчику, куда отнести его собственную маску.

Эсса, пошатываясь и стоная, вошла обратно в фургон и вышла с грудой масок в руках. Среди них были лиса и великан, которого Роуни играл на сцене фургона.

— Вот, — пробормотала Эсса. — Возьми эти две и следуй за мной.

Роуни взял лису и великана, держа каждую маску одной рукой. Эсса взяла маску принцессы, маску героя и еще несколько. Она также держала в руках полумаску, которую Клок надел утром — это, казалось Роуни, было так давно, годы и столетия назад. С тех пор многое случилось.

Он прошел за Эссой через проход к железной лестнице. Лестница вела и вверх, и вниз.

— Мы идем наверх! — сказала Эсса откуда-то с вышины.

— А что внизу? — спросил Роуни. Они были на мосту Скрипачей, и Роуни не думал, что у моста может быть какое-то подземелье.

— Казармы, — сказала Эсса, — до самой центральной опора. Люди обычно наблюдали отсюда, не надвигаются ли пираты или что-то подобное, но теперь им все равно. В некоторых частых моста до сих пор есть тощие маленькие окошки, чтобы стрелять из них.

Роуни услышал, как какой-то механизм с лязгом проворачивается. Он почти слышал в шуме Башкины ноги. Он почти видел ее в темных тенях. Он почти чувствовал, как ее когти-пальцы открываются и закрываются. Он злился на башку за ее проклятья и птиц, за Клока, упавшего вниз и еще вниз, и он боялся Башки, и он был зол на себя за то, что боится ее, и недоволен собой за то, что заставил Башку быть недовольной им. Он смял все эти чувства в маленький и тяжелый комок глины у себя в груди и попытался не обращать на него внимания.