Секреты

Адель устало начала объяснять, кто она такая, как переехало машиной ее сестру и некоторое время спустя мать сошла с ума и пришлось положить ее в больницу. Она объяснила, что Джим Талбот отказался от нее, рассказала об увиденном письме с этим адресом и как потом ее отвезли в «Пихты».

— В Танбридж-Уэлс? — воскликнула миссис Харрис. — Где именно?

Адель сказала, что вообще-то не знает точного адреса, но это ближе к Ламберхерсту, чем ей казалось.

— Почему ты оттуда убежала?

— Из-за мистера Мэйкписа, — прошептала Адель и, снова застыдившись того, что она сделала, начала плакать.

— Не начинай снова реветь, — нетерпеливо сказала миссис Харрис. — Об этом можешь рассказать позже. Ну, чем занимается Джим Талбот, где работает?

Адель посчитала этот вопрос очень странным, самой незначительной частью во всей ее истории.

— Он работает в доке, — сказала она, решив, что будет лучше, если она правдиво расскажет ей все, что ее интересует. — Я всегда думала, что он мой настоящий папа, до той ночи, когда мама сошла с ума и напала на нас обоих. Она обвиняла меня в смерти Памелы и говорила еще множество мерзких вещей, но я слышала, как папа говорил врачу, что я не его ребенок и что он больше не хочет иметь ничего общего ни со мной, ни с мамой.

Адель встревожилась, когда женщина встала и начала ходить по комнате, перебирая вещи, будто нервничала, но ничего не говорила. Даже миссис Мэйкпис проявила достаточное сочувствие, когда Адель объясняла ей все это, а она не была родственницей. Адель ломала себе голову, не зная, что же сказать еще, чтобы заставить эту женщину осознать, что она не одна в комнате, но ничего не могла придумать.

— Роуз исчезла, когда ей было семнадцать, — вдруг выпалила миссис Харрис, поворачиваясь к Адель и стукнув кулаком по столу. — Ни слова мне не сказала, ни одного слова, бессердечная тварь. Отец только вернулся с войны больной, и она исчезла как раз в тот момент, когда мне нужна была ее помощь. Поэтому расскажи мне, почему я должна заботиться о ее ребенке, если она даже не потрудилась сказать мне, когда он родился!

Тогда Адель испугалась. У женщины были такие же глаза, как у ее матери, и возможно, она тоже была сумасшедшей.

— Извините, — прошептала она. — Обо мне она тоже не заботилась.

— Все эти годы я не знала даже, жива она или мертва, — продолжала женщина, и ее голос почти перешел в крик. — Отец очень часто спрашивал о ней, когда умирал, а иногда он даже обвинял меня в том, что это я выставила ее за дверь. Он никогда не верил, что она стала такой дерзкой девчонкой после того, как он ушел на войну. Она была его маленькой девочкой. Он называл ее своим сокровищем. Он умер, считая меня виноватой в том, что она не вернулась домой повидаться с ним. Ты знаешь, что я чувствовала?

Адель снова разразилась слезами. Она знала, как это, когда тебя во всем обвиняют. А сейчас ей казалось, что ее будут обвинять и за поведение матери.

— Ой, перестань рыдать! — крикнула на нее бабушка. — Это ты объявилась без приглашения, сказала мне, что моя дочь сумасшедшая, и хочешь, чтобы я взяла тебя к себе. Это я должна плакать.

Где-то глубоко в Адель поднялся гнев. Перед ней в одну секунду промелькнуло все, что несправедливо взваливали на нее, — вина за смерть Памелы, жестокость матери, высылка в приют и предательство человека, которому она доверяла. А сейчас эта взрослая женщина тоже несправедлива к ней. Ну хорошо, она больше ничего подобного не позволит. Она все скажет.

— Тогда вызывайте полицию, и пусть меня уводят! — крикнула она в ответ. — Я вам ничего не сделала, только надеялась, что вам не безразлична ваша внучка. Я теперь вижу, откуда у мамы эта злобность. От вас!

Она ожидала, что ее ударят, и быстро прикрыла голову руками, обороняясь, когда женщина подошла к ней. Но к ее удивлению, вместо удара она ощутила руку женщины на своем плече.

— Давай-ка ты лучше ложись обратно на кушетку и поспи, — сказала она грубовато. — Ты слишком долго была на солнце, и мы обе переутомлены.

Глава седьмая

— Господи, ну что же мне с этим делать? — проворчала Хонор себе под нос, ложась в постель.

От идущего через окно ветерка мерцал огонек свечи, тени от изголовья кровати двигались, производя жуткое впечатление, и она содрогнулась.

Для нее было огромным шоком открыть дверь и обнаружить эту бездомную девочку. За последний десяток лет она сделала все, чтобы вычеркнуть Роуз из своей памяти. Она была вынуждена это сделать, потому что обида и гнев на дочь чуть не уничтожили ее. И все же в те редкие моменты, когда Роуз невольно вспоминалась ей, она всегда представляла, что та живет в роскоши балованной женой богатого человека. Ей никогда не приходило в голову, что у Роуз могут быть дети.

Если бы новости о настоящем тяжелом положении Роуз пришли из какого-либо другого источника, Хонор, несомненно, почувствовала бы какое-то злорадное удовлетворение. Но когда она услышала эту историю из уст ребенка, у нее пошел мороз по коже.

Хонор взяла в руки фотографию Фрэнка в рамке, стоявшую на ночном столике. Она была сделана как раз перед тем, как его послали во Францию весной 1915 года. Он выглядел таким счастливым, лихим и красивым в своей военной форме, а спустя всего лишь два года его привезли обратно в Англию инвалидом — физически и морально.

Хонор знала, что миллионы молодых людей испытывали те же ужасы в окопах, что и Фрэнк. Большинство из них так и не вернулись к своим близким. Она прекрасно представляла, какой ужас должны были испытывать мужчины, видя, как умирают их товарищи, и думая, когда же придет их черед. Она сочувствовала каждому из них, они жили в грязи, и крысы и вши были их неразлучными товарищами. Но рассказ Фрэнка был еще более страшным, потому что он упал в лисью нору после того, как ему прострелили ногу, и был заживо похоронен под падавшими на него смертельно раненными товарищами.

Оказалось, Фрэнк провел в этой ловушке три дня, прежде чем его нашли. Неудивительно, что он потерял рассудок, потому что вымок в крови своих товарищей, слышал их предсмертные хрипы и знал, что тоже наверняка умрет.

— Что мне делать, Фрэнк? — прошептала она, глядя на его фотографию. — Я не хочу, чтобы она была здесь после того, что ее мать сделала нам.

Хонор знала Фрэнка Харриса всю свою жизнь. Ее отец, Эрнст Колдуэлл, был директором местной школы в Танбридж-Уэлсе, а отец Фрэнка, Седрик, был владельцем самой престижной бакалейной лавки в городе «У Харриса».

Лавка «У Харриса» была шикарная, отделанная лакированным ореховым деревом и белым мрамором, от пола до потолка заставленная всякими вкусностями. Хонор помнила, что, когда была маленьким ребенком, ее безудержно притягивали фантастические композиции с мертвыми фазанами, кроликами и зайцами, возлежавшими на горах овощей. Матери приходилось крепко ее держать, чтобы она не пыталась их погладить.

Фрэнк и его младший брат Чарльз учились в местной школе, где часто играли с Хонор, пока им не исполнилось восемь лет, и тогда их послали в пансион. Но они остались с Хонор друзьями и всегда приезжали навестить ее на каникулах. Повзрослев, оба мальчика помогали отцу в бакалее, и Фрэнк часто развозил овощи на велосипеде с привинченной впереди большой корзиной. Каждый раз, проезжая мимо здания школы, он останавливался поболтать с Хонор и часто возил ее на своем велосипеде.