Секс с чужаками

На моих глазах он рылся в канаве, выбирая предметы, которые находил привлекательными: пивную бутылку, несколько цветных пластиковых оберток от шоколадок, кусок ярко-желтой пластиковой веревки. Каждую находку ящер уносил, скрываясь с ней в переулке.

Я ждала, продолжая наблюдение. Когда самец исчерпал канавы поблизости от переулка, он рискнул завернуть за угол и я сделала свой ход, подбежав к переулку и заглянув внутрь. Мостовая была сплошь покрыта цветными клочками пластика и бумаги; я различала обертки от шоколадок и бумажные пакеты из-под «Короля Бургеров» и «Макдональдса». Желтая пластмассовая веревка была привязана к водосточной трубе на одной стене и к торчащему крюку на противоположной. С нее, точно стираное белье, свисали цветастые клочья ткани: бордовое купальное полотенце, пестрое покрывало, голубая атласная простыня.

Все это я охватила одним взглядом. Прежде, чем я смогла бы продолжить исследование жилища, послышался лязг когтей по тротуару. Существо мчалось на меня, взбешенное вторжением. Я повернулась и бросилась в лабораторию, захлопнув за собой дверь. Стоило мне, однако, покинуть переулок, как существо перестало меня преследовать.

Из окна второго этажа я смотрела, как ящер возвращается в переулок и, по моим подозрениям, проверяет, не натворила ли я чего. Немного спустя он вновь появился и лег у входа в переулок. Солнце блестело на его металлическом панцире.

В своей лаборатории я строю будущее. О, может быть, это и не так, но рядом нет никого, кто мог бы мне возразить, поэтому я буду утверждать, что это так. Я закончила самку и выпустила ее.

После этого меня одолела тошнота. Пока еще были силы, я притащила из задней комнаты раскладушку и поставила ее у окна, чтобы можно было смотреть наружу и следить за моими созданиями.

Чего я от них хочу? В точности я и сама не знаю.

Я хочу знать, что оставляю что-то после себя. Я хочу быть уверена, что конец света не настанет вместе с моим концом. Я хочу ощущения, понимания, уверенности, что мир будет продолжаться.

Хотела бы я знать, приятно ли было вымирающим динозаврам видеть млекопитающих, крошечных крысоподобных созданий, возившихся и шуршавших среди зарослей.

Когда я училась в седьмом классе, всех девочек как-то раз по весне собрали в гимнастическом зале, чтобы посмотреть нечто особое. Мы надели спортивные костюмы, затем расселись по скамьям и просмотрели фильм под названием «Ты становишься женщиной». В фильме рассказывалось о половом созревании и о менструациях. На экране появилось контурное изображение девочки. По мере продвижения рассказа девочка превращалась в женщину, у нее развивались груди. Внутри фигурки находилось изображение матки и мультипликация показывала, как в ней развивается слизистая, как она потом сбрасывается и начинает развиваться новая. Помню, я благоговейно следила, как из яичников появляется яйцеклетка, затем сливается со сперматозоидом, после чего обустраивается в матке и из нее начинает расти дитя.

Авторы фильма, должно быть, деликатно обошли вопрос о происхождении сперматозоида, поскольку я помню, как спрашивала у матери — откуда берется сперматозоид и как он попадает в женщину. Вопрос ее порядком смутил. Мать пробормотала что-то о любви между мужчиной и женщиной — будто одна любовь и необходима, чтобы сперматозоид оказался внутри женского тела.

Как мне кажется, после этого разговора я всегда несколько путалась в вопросе любви и секса — даже после того, как узнала все о сексуальной механике и что куда помещается. Половой член проскальзывает во влагалище — но куда же девается любовь? Где заканчивается биология и начинаются высшие эмоции?

Любит ли самка псевдоскорпиона своего самца после того, как танец закончится? Любит ли паук свою подругу, убегая прочь, чтобы спасти свою жизнь? Любят ли друг друга шалашники, спаривающиеся в своем шалаше? Учебники этого не говорят. Я могу строить предположения, но способа точно узнать ответ у меня нет.

Мои существа поглощены долгим, медлительным ухаживанием. Мне все хуже и хуже. Иногда приходит моя мать и задает вопросы, на которые я не отвечаю. Иногда рядом с раскладушкой сидят мужчины — но они еще менее реальны, чем мать. Это мужчины, к которым я неравнодушна — мужчины, которых, мне кажется, я могла бы полюбить, хотя дальше этой мысли дело ни разу не заходило. Сквозь их прозрачные тела я вижу стены лаборатории. Теперь мне кажется, что они никогда и не были настоящими.

Иногда я вспоминаю в бреду разные вещи. Танцульки в колледже: я танцую медленный танец с кем-то, тесно ко мне прижавшимся. В комнате было жарко и тесно и мы вышли наружу подышать. Помню, как он целовал меня, поглаживая одной рукой мою грудь, а другой возясь с пуговицами на блузке. Я все время размышляла, любовь ли это — вся эта возня в сумерках.

Воспоминания в бреду изменяются. Я вспоминаю, как танцевала по кругу, взявшись с кем-то за руки. Ноги мои заболели и я пыталась остановиться, но партнер не отпускал, продолжая тянуть меня за собой. Мои ноги инстинктивно двигались в такт с ногами партнера, хотя не было музыки, чтобы помочь нам сохранить ритм. В воздухе пахло сыростью и плесенью; я всю жизнь жила под землей и привыкла к этим запахам.

Любовь ли это?

Я провожу дни, лежа у окна и глядя сквозь грязное стекло. Самец взывает к самке из своего переулка. Я не наделила его голосом, но он зовет по-своему, потирая друг о друга передние лапы, так что металл трется о металл и скрипит, словно кузнечик размером с «Бьюик».

Самка проходит мимо переулка, не обращая внимания на самца, который кидается к ней, лязгая зубами. Самец отскакивает, как бы приглашая ее следовать за собой. Самка проходит мимо. Однако секунду спустя она уже движется мимо переулка в другом направлении и вся сцена повторяется. Я понимаю, что на самом деле самка вовсе не так уж равнодушна к ухаживаниям самца. Она просто выжидает, прикидывает ситуацию. Самец удваивает усилия; отскакивая назад, он теперь дергает головой — делает все, что в его силах, чтобы привлечь внимание к прекрасному дому, который он создал.

Я прислушиваюсь к ним по ночам. Видеть их я не могу — электричество отказало два дня назад и фонари на улицах погасли. Поэтому я прислушиваюсь в темноте и воображаю. Металлические ноги трутся друг о друга, издавая высокий, пронзительный звук. Парус на спине у самца гремит, когда тот развертывает его, потом свертывает, потом опять развертывает, должно быть, демонстрируя сексуальное возбуждение. Я слышу, как утыканный колючками хвост с лязгом ударяет по шипастой спине — это своего рода ласка. Чьи-то зубы громыхают о металл — быть может, это любовное покусывание. (Лев во время спаривания кусает львицу за шею, и этот акт агрессии она принимает со страстью). Когти скрежещут о металлическую шкуру, звенят металлическими чешуями. Я думаю, это любовь. Мои создания знают, что такое любовь.

Я представляю, как член, изготовленный из медной трубки, проскальзывает в канал, выстланный гладким металлом от банок из-под газировки. Я слышу, как металл скользит по металлу. И тут мое воображение отказывает. В моей конструкции не имелось устройств для самовоспроизведения — спермы, яйцеклеток. Наука здесь меня подвела. Эта часть предоставлена самим созданиям.

Мое тело выходит из-под контроля. По ночам я не сплю; боль не дает заснуть. Болит все: живот, грудь, кости. Я перестала есть. Когда я ем, боль ненадолго усиливается, а затем меня тошнит. Я не могу ничего в себе удержать, так что больше и не пытаюсь.

Когда утром начинает светать, свет приходит тусклый, с трудом просачивающийся сквозь дымку, занавесившую небо. Я выглядываю в окно, но нигде не вижу самца. Он покинул свой пост у входа в переулок. Я смотрю целый час, но самка не проходит мимо. Прикончили они, что ли, друг друга?

Несколько часов я смотрю в окно, не вставая с раскладушки и завернувшись в одеяло. Иногда меня лихорадит и одеяло становится мокрым от пота. Иногда меня знобит и я дрожу, несмотря на одеяло. В переулке по-прежнему никакого движения.