Секс в эпоху согласия

Термин «добровольное согласие» вошел в правовую практику и стал использоваться в СМИ в 1990-х, когда в США начали отходить от концепции принуждения-сопротивления при рассмотрении дел об изнасилованиях. До появления идеи добровольного согласия отсутствие четко выраженного «нет» со стороны жертвы могло трактоваться и как «почему бы и нет». Согласие считалось по умолчанию данным, если женщина недвусмысленно не отзывала его, причем отказ нужно было еще доказать. Если жертва не сказала ясного «нет» и не сопротивлялась — а мы знаем, что страх часто парализует эту способность, — то и смысла жаловаться не было.

Это внимание к отказу при полном игнорировании согласия вырастало из убеждения, что женщины в целом не расположены к сексу и их нужно «уламывать». Когда актер Билл Косби сознался в том, что давал таблетки метаквалона [6] женщинам, с которыми он хотел заняться сексом (возможно, ему казалось, что это почти то же самое, что угостить понравившуюся даму бокалом вина), ему справедливо указали на то, что он должен был бы сказать «изнасиловать», а не «заняться сексом»³¹. Но мужчины вроде Косби искренне считают, что никакая женщина не согласится на секс по доброй воле, что женщин нужно убалтывать и всячески склонять к нему. Женское нежелание, считают они, скромность или, может быть, стыдливость должны быть преодолены, и с этим помогают справиться уговоры, алкоголь и таблетки.

До 1990-х кампании против изнасилований чаще всего проходили под девизом «Нет значит нет», который продвигал идею уважения к отказу. Миту Саньял в книге «Изнасилование» (Rape) пишет, что члены женского движения ввели этот девиз в обращение в 1970-х гг. для борьбы с устоявшимся убеждением мужчин в том, что женское «нет» на самом деле является кокетливым призывом к эротической игре в «недотрогу»³². Феминистки поставили себе цель заставить мужчин, да и общество в целом, прислушиваться к слову «нет» и воспринимать его в самом прямом смысле. Это был, безусловно, мощный и действенный слоган, нацеленный на решение конкретной проблемы. Однако он ограничивал роль женщины в сексе правом отказываться от него.

Появление концепции добровольного сексуального согласия все изменило. Феминистки, а за ними и популяризаторы феминистских идей стали писать о сексе по взаимному расположению и о значимости ясно и недвусмысленного выраженного «да». Чтобы сексуальный акт не считался изнасилованием, добровольное согласие должно быть выражено свободно и без принуждения, словами или невербально. Это предполагает и наличие некоторой взаимности, и участие обоих партнеров, а также уважение к чужим решениям относительно секса. В 2008 г. Жаклин Фридман и Джессика Валенти выпустили книгу «Да значит да: мечты о женском сексуальном раскрепощении и мире без изнасилований» (Yes Means Yes! Visions of Female Sexual Power and a World Without Rape). В этой книге они рассуждают о том, «как сделать так, чтобы женщина могла говорить "да" или "нет" без опасений и тогда, когда считает нужным»³³. Их работа подытожила умозаключения феминисток: теперь роль женщины в сексе не ограничивается простым правом на отказ от него. У женщины есть право на потребность в сексе, на активное выражение согласия и, разумеется, право предлагать секс человеку, который ей понравится.

Концепция сексуального согласия резко расколола общественное мнение. В конце 1980-х — начале 1990-х гг., когда активисты пытались привить обществу новые установки, больше всего медийных истерик вызывали «изнасилования на свиданиях» и «изнасилования знакомыми». В 1993 г. «Устав по предотвращению преступлений на сексуальной почве», принятый в небольшом гуманитарном колледже американского города Антиок, вызвал настоящую бурю³⁴. Его составили студентки, шокированные изнасилованиями в кампусе, который гордился своей инклюзивностью и прогрессивными взглядами. Устав гласил, что обсуждение сексуального согласия должно обязательно включать выраженные в словах вопрос и ответ и что такая договоренность должна предварять любые проявления сексуального поведения. Согласие требовалось всегда, независимо от отношений между партнерами, их сексуального прошлого и текущих обстоятельств. Согласие, данное в состоянии опьянения или интоксикации, не признавалось действительным.

Медиа жестоко глумились над новым уставом. Особенно отличилось шоу «Субботним вечером в прямом эфире» (Saturday Night Live). В нем был поставлен скандальный скетч, легкомысленно высмеивающий «изнасилования на свиданиях». Актеры сыграли партнеров, уныло пытающихся заняться заключенным в строгие рамки предварительных договоренностей сексом. Они делали все точно по уставу, изредка произнося что-то вроде: «Могу ли я перейти на следующий уровень сексуальной близости, дотронувшись до твоих ягодиц?» В The New York Times по достоинству оценили сам устав, но отругали его реализацию за «законодательную регуляцию поцелуев»³⁵. Ответ руководителя программы по предотвращению сексуальных преступлений был таким: «Мы не пытаемся сделать секс менее романтичным, страстным или стихийным; мы пытаемся уменьшить число стихийных изнасилований»³⁶.

Публичные обсуждения вышли далеко за пределы темы сексуального согласия. В том же году была опубликована нашумевшая и вызвавшая противоречивые отклики книга Кэти Ройф «Утро после: страх, секс и феминизм» (The Morning After: Sex, Fear, and Feminism). Речь в ней шла о кампаниях по борьбе с изнасилованиями, проведенных американскими университетами Лиги плюща. Сама Кэти Ройф училась в Гарварде, а затем писала докторскую диссертацию в Принстоне. По ее мнению, женский образ, который транслировали эти кампании, — образ наивной, хрупкой и боязливой женщины — давно устарел. Ройф раскритиковала университеты за то, что они внушают студенткам страх перед мужчинами и их «хищным» поведением и навязывают возмутительные нормы сексуального этикета: все поступающие девушки должны были получить порцию леденящих душу советов о том, как важно «недвусмысленно очерчивать свои границы» и «хорошенько подумать, прежде чем идти в гости к приятелю-мужчине»³⁷. «Все это было не о сексуальной свободе, а о патологиях и травмах», — пишет Кэти Ройф. Марши «Прочь эту ночь» (Take Back The Night), в ходе которых жертвы изнасилования рассказывали о своем опыте, были задуманы как мероприятия для поддержки женщин. Но, как отмечает автор, они быстро превратились в «парады уязвимости». Участницы «смирялись со статусом жертвы и весьма охотно его усваивали».

Книга Кэти Ройф расколола феминистское движение. Кто-то считал, что женщина нуждается в постоянной защите от мужской агрессии и насилия. Кто-то, наоборот, побуждал женщин гордо и открыто говорить о своем либидо и сексуальных желаниях. При упоминании работы Ройф участники феминистского движения до сих пор закатывают глаза.

Все эти дискуссии относительно недавно ожили вновь. В 2011 г. президент Обама опубликовал открытое письмо под названием «Уважаемый коллега» [7]³⁸. В этом письме Обама подчеркнул, что университеты и колледжи, финансируемые из государственного бюджета, обязаны работать в соответствии с 9-м разделом «Поправок к Закону о высшем образовании», который запрещает дискриминацию по признаку пола. Сексуальные домогательства и насилие в этом письме были признаны разновидностью половой дискриминации, препятствующей свободному доступу женщин к образованию. В американских университетах утвердилась новая «сексуальная бюрократия», как прозвали ее критики. Государственным университетам предписывалось принятие общих «Cтандартов сексуального согласия»³⁹, предполагающих, что каждый партнер должен добровольно и сознательно изъявить свое согласие на секс.

Вслед за Кэти Ройф критику университетских кампаний против изнасилований продолжила Лора Кипнис. В книге «Нежелательные подкаты» (Unwanted Advances), опубликованной в 2017 г., она пишет, что принятие «Стандартов сексуального согласия» и многочисленные разбирательства, связанные с нарушением 9-го раздела «Поправок», способствуют формированию у студенток ощущения беспомощности и склонности к виктимизации. Они «возрождают самую махровую версию традиционной женственности» и ведут к «узаконенной истерии» и «массовой паранойе»⁴⁰. Концепция сексуального согласия, по мнению Кипнис, поощряет инфантилизм и заставляет девушку заранее считать себя жертвой безнравственных соучеников и преподавателей.

Кипнис соглашается с Ройф в том, что концепция согласия выставляет женщину в неверном свете: она якобы совсем не интересуется сексом, не имеет собственных желаний и нуждается в постоянном контроле (а иначе зачем спрашивать у женщины согласия на каждой стадии полового акта?). Почему женщина просто не может сказать, чего ей хочется, и заняться этим в свое удовольствие? Феминизм десятилетиями борется за сексуальную свободу. Так в чем же «прогрессивность» идеи, которая делает из женщины робкую пугливую лань, не способную стоять на своих ногах и постоянно требующую поддержки и от партнера, и от системы? В 1993 г. Ройф писала, что все эти инициативы рано или поздно выйдут девушкам боком: «Оранжерейные растеньица, оказавшись в большом мире за университетской оградой, просто зачахнут»⁴¹. Кипнис ей вторит: женщине нужна закалка, а не сюсюканье⁴².

Лора Кипнис также указывает на ряд недостатков новопринятых университетских «Стандартов»: разбирательства по случаям нарушения 9-го раздела «Поправок» похожи на настоящий суд, но не предусматривают защиты для обвиняемого, отсутствует прозрачная и понятная процедура выдвижения обвинений. Как бы там ни было, в 2017 г. министр образования Бетси Девос упразднила предложенную Обамой трактовку 9-го раздела. В университетах Великобритании общей политики относительно сексуальных домогательств никогда не было. Критика Ройф и Кипнис сама по себе довольно показательна. Обе признают, что женщина в современном обществе все еще ущемлена и находится под давлением, но в качестве единственного решения проблемы предлагают ей «все преодолеть и сделаться еще сильнее, перестать вести себя как девчонка». Это квинтэссенция феминистского культа уверенности в себе.