Секстет

– Не плачь, Линдсей, милая. Не надо плакать. Иди сюда, – сказал Колин, как он уже не раз говорил за это утро. Он притянул Линдсей к себе, чтобы она могла плакать на его мокром плече. Время от времени он доставал еще один из своих носовых платков, осмеянных Талией, и вытирал ей глаза. Линдсей, которая выложила ему всю историю с телефонным разговором, благодарила его, пробовала успокоиться и принималась рыдать вновь.

– Я так несчастна, – бормотала она, уткнувшись в мокрую рубашку от Брук Бразерс. – Просто тошно жить, но, если я еще неделю пореву, мне станет легче.

– Ты можешь рыдать у меня на плече хоть целый месяц, – ответил Колин, чувствуя себя, как ни странно, счастливым. – Или целый год.

– Он говорил такие обидные вещи, – продолжала Линдсей, утирая слезы. – Но самое ужасное, что все это правда.

– Я знаю, – вздохнул Колин. – Он всегда так мерзко точен. Мне не раз приходилось это испытывать на собственной шкуре. Он был холоден? В этих случаях у него всегда меняется голос, ты заметила? И дело даже не в том, что он говорит, а в том, как он это говорит. Хочется съежиться и умереть на месте.

– А как ужасно я с ним говорила! – Линдсей застонала. – Я обвинила его во всех смертных грехах. Я сказала, что у него дурная репутация.

– Так оно и есть. И еще какая!

– Я сказала, что у него покровительственный тон, что он напыщенный ханжа.

– Это совершенная правда.

– Колин, я велела ему заткнуться.

– Ничего страшного, я часто так делаю.

– Он раскритиковал контракт, который я подписала с издателем.

– Контракт и вправду не самый лучший, – мягко проговорил Колин.

– Я рассказала ему об этом прекрасном доме, который ты нашел. Я думала, он обрадуется, но он не обрадовался. Он говорил ледяным тоном и отпускал саркастические замечания.

Колин вздохнул. Он мог представить себе реакцию Роуленда, который прекрасно знал «Шют» и не любил обмана, и знал, какие последствия это будет иметь для него самого. Но он точно знал и то, как будет с ними справляться. В другое время перспектива встречи с разгневанным Роулендом вселила бы в него некоторый трепет. Но не сейчас. Сейчас, когда он обнимал Линдсей, он чувствовал, что может справиться с самим дьяволом.

Он стал гладить Линдсей по волосам, потом по спине – это было именно то, что ему так хотелось сделать, когда он увидел ее слезы и обнял ее. Волосы Линдсей, мягкие, но пушистые, пахли розмарином. В ушах поблескивали крошечные золотые серьги с жадеитовыми каплями. Колину хотелось поцеловать ее волосы, ее маленькое ухо.

Почувствовав прикосновения его рук, Линдсей напряглась, но потом успокоилась и расслабилась.

– А знаешь, что было самое ужасное? – Она повернула лицо с блестящими и припухшими от слез глазами к Колину. – Это меня задело больше всего. Он сказал, что я веду себя как ребенок, и я подумала, что это неправда. Я не вела себя как ребенок, когда воспитывала Тома, и Роуленд знает это.

По ее щекам снова покатились слезы, и Колин с трудом подавил желание осушить их поцелуями.

– Но он прав, – продолжала она. – Это больно признать, но он прав. Не понимаю, почему так происходит – ведь в работе я не веду себя как ребенок. Я вела целый раздел и делала это хорошо. В работе я чувствую себя уверенно – но в остальном… Я все порчу. Я пытаюсь изменить жизнь, и – Роуленд прав – делаю это глупейшим образом. Я даю себе слово больше никогда не совершать необдуманных поступков и все равно совершаю. Я выхожу из себя, я подписываю невыгодные контракты, не могу принять простейших решений…

– Приведи пример. Какое решение ты должна принять?

– Ну, например, День Благодарения. Казалось бы, это довольно просто. Я собиралась в Вашингтон, но теперь это вряд ли получится. Я могла остаться в Нью-Йорке. Думала о том, чтобы вернуться в Англию. Я меняю планы сто раз на дню.

– Это действительно очень просто. Оставайся в Нью-Йорке, и мы проведем День Благодарения вместе. Мне бы очень хотелось.

– Правда? – Она взглянула на него. – Это было бы неплохо. Спасибо, Колин.

– Какие еще проблемы я могу помочь тебе решить?

– Всю мою жизнь. – Линдсей оторвала голову от его плеча и слабо улыбнулась.

– Послушай, – Колин осушил остатки слез, поцеловал ее в лоб и еще крепче обнял Линдсей, – ты не должна принимать слишком близко к сердцу все, что говорил Роуленд. Он довольно вспыльчив и может наговорить лишнего. Но он может быть добрым и понимающим.

– Я знаю. Но он действительно думает обо мне все то, что он сказал.

– Если это может служить некоторым утешением, то я – еще более безнадежный случай. Роуленд время от времени мне об этом напоминает, а если я в плохом настроении, то я тоже припоминаю ему его ошибки. Их немало. Мы все совершаем ошибки, Линдсей, не ты одна.

Он помолчал.

– Хочешь, я расскажу тебе, как чуть было не испортил свою жизнь? Это было, когда погиб мой брат. У меня был старший брат, Эдвард, и я его очень любил. Эдвард был… У Эдварда было все, чего недоставало мне. Он блестяще учился в школе и в Оксфорде, он был необыкновенно умен, остроумен и добр. А отец… отец его боготворил. – Колин набрал в грудь воздуха. – Мой отец – замечательный человек, он всегда был ко мне нежен, всегда поощрял мои попытки, увы безуспешные, стать похожим на Эдварда, но я всегда знал, что Эдварда он любит больше. – Он бросил взгляд на Линдсей. – Когда кого-то любишь больше всего на свете, это невозможно скрыть. Это бросается в глаза.

– Пожалуй. – Линдсей, которая уже перестала плакать, взяла руку Колина в свою. – Дальше, Колин.

– Эдвард погиб в автомобильной катастрофе, как раз перед тем, как я поступил в Оксфорд. Мне даже сейчас трудно говорить о том, что произошло с отцом. За один день он стал стариком. Он был сломлен. Глядя на него, никто бы этого не заметил, потому что он гордый и воспитан в старых традициях. Знаешь, он уверен, что мужчина никогда не должен показывать своих чувств.

– Да, я понимаю.

– Я-то никогда таким не был, это тоже было для меня большой проблемой. Но после смерти Эдварда я дал себе клятву: «Я стану Эдвардом, я верну отцу сына, которого он потерял». Я знал, что это будет очень трудно, но сказал себе, что если буду каждый день трудиться, если вложу все силы в учебу, то чего-нибудь достигну. И знаешь, что получилось? – Он печально улыбнулся. – Я продержался чуть больше месяца. Тогда, видя, что из этого ничего не выходит, я бросился в другую крайность – я вообще перестал работать. Я не ходил на лекции, слонялся по Оксфорду с толпой идиотов, которые мне даже не нравились, и пил. Пил все время. К десяти утра я уже бывал пьян и оставался пьяным весь день. – Он пожал плечами. – Конечно, меня следовало бы выгнать, но они там на удивление терпимы. Возможно, они просто знали об обстоятельствах и закрывали глаза. Но я продолжал опускаться, и в конце концов им пришлось бы меня исключить. Именно тогда я познакомился с Роулендом.

– И Роуленд тебе помог.

– Да. – Колин поморщился. – Довольно суровыми методами. Никакого сочувствия, никаких поблажек. Но он заставил меня понять, что у меня есть выбор – выплыть или пойти на дно, и что этот выбор я должен сделать сам. Конечно, я очень старался переложить ответственность на его плечи. – Он усмехнулся. – И я до сих пор время от времени пытаюсь это делать. Но он не поддавался, так что постепенно я кое-чему научился. Он стал вызывать во мне восхищение. Он мог меня веселить, а мог быть чрезвычайно сухим. Он ставил передо мной трудные задачи, но я жаждал его одобрения, и в конце концов я изменился к лучшему. – Он посмотрел Линдсей в глаза. – Я знаю, о чем ты сейчас думаешь: Роуленд заменил мне старшего брата. Это действительно так, я сам знаю. Но он никогда не показывал виду, что тоже так считает, и это его большая заслуга. Он никогда не тычет меня носом в то, что я не могу жить самостоятельно – без опоры.