Сексуальные преступления. Чикатило и другие

К анализу материалов уголовных дел был привлечен квалифицированный психиатр-сексопатолог А. О. Бухановский и ряд психологов, с которыми следствие поддерживало постоянный контакт.

По результатам анализа материалов дела, консультативных заключений ведущих специалистов в области судебной медицины, психологии, психиатрии, сексопатологии и криминалистики был разработан следующий розыскной портрет разыскиваемого преступника: «Возраст от 25 до 55 лет, высокого роста, физически хорошо развит и имеет 4-ю группу крови. Размер обуви 43 и более, носит затемненные очки, внешне опрятен. При себе имеет дипломат или портфель, в которых носит острозаточенные ножи. Страдает психическим расстройством здоровья на почве перверзных изменений сексуального характера (онанизм, педофилия, некрофилия, гомосексуализм и садизм). Возможно, страдает половым бессилием.

Наиболее вероятные места предварительного контакта с жертвами: электропоезда, железнодорожные вокзалы и автовокзалы. При осуществлении замысла изобретателен, по роду трудовой деятельности может свободно передвигаться в такие населенные пункты, как Ростов-на-Дону, Шахты, Новошахтинск и Каменоломни».

Как оказалось, многие из этих предположений совпали с данными, характеризующими личность реального преступника, его поведение до, в момент и после совершения преступления.

Специалисты справедливо посчитали, что вероятность полного прекращения жесточайших убийств невелика, в чем, кстати, убеждал и мировой опыт изучения подобных преступлений. Этот опыт свидетельствовал о том, что такого рода деяния не прекращаются, пока виновный не пойман. Правда, бывают случаи, когда сексуальный маньяк даже желает, чтобы его нашли, вступает в своеобразную игру с правосудием. Так, известен случай в США, когда убийца после очередного нападения на зеркале в доме убитой ее губной помадой написал просьбу к полиции побыстрее задержать его. Упомянутый нами выше К., совершивший сексуальные посягательства на пятерых детей и убивший четырех из них, на месте последнего преступления рядом с трупом оставил свой паспорт. Подобные случаи не единичны и при совершении других, даже ненасильственных, преступлений.

Это игра в «полицейских и воров», которая складывается по той причине, что преступник в соревновании с полицией (милицией) черпает дополнительное эмоциональное удовольствие, что им очень редко осознается. Что касается сексуальных убийц, то, по-видимому, некоторые из них, как, например, К., не выдерживают психологической нагрузки, связанной как с самими преступлениями, так и попытками уйти от ответственности. Оставление К. своего паспорта — яркое свидетельство того, что он хотел быть пойманным, но поскольку его сознание отвергало подобный поворот событий, связанный с самым суровым уголовным наказанием, в дело вступило бессознательное и круто решило его судьбу. Но, конечно, Чикатило не из числа таких лиц. Напротив, почувствовав опасность в Ростовском регионе, он, как уже отмечалось выше, переключился на другие места. Совершенно очевидно, что маньяк уже не мог не убивать, это давно стало его потребностью, его второй жизнью, в которой он чувствовал себя подлинным хозяином. Пусть никого не удивит его сравнение с профессиональными карманными ворами, которые черпают огромное психологическое удовольствие в том, что делают, в постоянном риске, в игре с опасностью.

Вот почему и поимка Чикатило оказалась довольно случайным делом, хотя поиски убийцы становились все более интенсивными. Лично его никто не подозревал в последние годы, но в 1984 г. проверялась его причастность, однако достаточных улик тогда не было обнаружено.

6 ноября 1990 г. на платформе «Донлесхоз», в районе которой в 1988 г. было совершено убийство подростка, милиционер заметил в первой половине дня подозрительного мужчину в очках, который вышел из лесополосы. На мочке правого уха и на руках у него были видны свежие царапины, а один палец руки забинтован. Неизвестный предъявил милиционеру паспорт на имя Чикатило, после чего он был отпущен, да и задерживать его было не за что. Но вот 13 ноября 1990 г. при прочесывании лесного массива в указанном районе опергруппа милиции обнаружила труп молодой женщины, которой суждено было погибнуть последней от рук разыскиваемого преступника. Сразу вспомнили о вышедшем неделю назад из этого леса Чикатило, и он был взят под стражу. При личном обыске у него изъяли острозаточенный складной нож, два куска пенькового шпагата и карманное зеркальце.

Разоблачить его оказалось весьма трудным делом. На допросах он упорно, как и при его задержании в 1984 г., отрицал свою причастность к убийствам и изнасилованиям. При попытке уличить его вещественными доказательствами в содеянном и уговорить дать признательные показания, он замыкался или бормотал бессвязные слова, отвечал невпопад, долго пребывал в заторможенном состоянии.

Лишь на десятый день после задержания Чикатило наконец признался и дальше уже довольно свободно и даже охотно рассказывал о своих деяниях. Иногда создавалось впечатление, что ему даже нравится быть в центре внимания и эта тенденция ему вообще свойственна, он как бы начал добирать то, чего был лишен в течение жизни.

Психиатрические и сексопатологические сведения

Приводимые ниже сведения о психиатрических и сексопатологических особенностях Чикатило (они получены при его экспертном изучении в НИИ общей и судебной психиатрии им. В. П. Сербского) представляют собой интерес в первую очередь для того, чтобы понять этого необычного убийцу. Но эти сведения весьма важны для профессионалов-психиатров, психологов, следователей, сотрудников уголовного розыска, всех тех, кто призван предупреждать и расследовать подобного рода преступления или своими заключениями способствовать такой деятельности. Излагаемые данные вносят значительную ясность в давние сомнения о том, что зверские сексуальные убийства совершают только душевнобольные люди.

Во время нахождения в экспертном учреждении Чикатило держался несколько скованно, обычно сидел в однообразной неудобной позе, на краешке стула, несколько сгорбившись, стараясь не смотреть на собеседника, мимика бедная, производил однообразные движения руками — поправлял очки, поглаживал волосы, проводил рукой по лицу. На протяжении каждой беседы оставался эмоционально однообразным, вяловатым, настроение несколько снижено, вспоминая о своем детстве, матери и первой любви, порой начинал плакать. Голос тихий, маломодулированный, интонации своеобразные с понижением голоса и его ускорением к концу фразы. На вопросы отвечал многословно, порой не сразу улавливая суть вопроса. Сведения о себе сообщал обстоятельно, приводил множество малозначимых деталей и подробностей. Из-за выраженной склонности к детализации рассказ его становился малоинформативным. Часто затягивал ответ на вопрос, не приближаясь к эмоционально значимым темам, с трудом переключался, при возникновении нового вопроса продолжал отвечать на предыдущий.

Отмечались ответы не в плане заданного вопроса, иногда затруднялся при описании своих переживаний, часто приводил лишь внешнюю сторону событий. При повторении вопроса сообщал те же самые сведения со множеством новых деталей и подробностей. Жалоб на здоровье в ходе экспертизы не предъявлял, и в то же время отмечал некоторую вялость, которую связывал с однообразием обстановки, подчеркивал, что впервые в жизни смог несколько успокоиться, отвлечься от постоянных забот, подумать о своей жизни. Отмечал, что хочет поговорить с врачами, чтобы выговориться, испытывает потребность рассказать о себе, после бесед чувствует успокоение. Фиксировал внимание окружающих на своей неполноценности, беззащитности, ранимости. Подчеркивал свою мечтательность, склонность к фантазированию, говорил, что «мечтал всю жизнь, иногда не мог отличить мечты от реальности». Неоднократно возникавшие периоды подавленного настроения связывал с перенесенными в течение жизни «кризисами», когда его сначала «поднимали», доверяли ответственную работу, а затем «унижали и изгоняли». Вместе с тем отмечал, что в подавляющем большинстве люди изначально относились к нему нормально, но затем, столкнувшись с его ранимостью и неумением постоять за себя, начинали предъявлять ему множество претензий. Тепло, с любовью отзывается о своей семье, говорит, что жена и дети всегда относились к нему хорошо и, находясь дома, он не испытывал какого-либо дискомфорта.

Об интимных отношениях с женой рассказывал неохотно, настаивал на том, что до начала восьмидесятых годов эта сторона их жизни его не беспокоила, однако при расспросах выяснилось, что с первых дней их совместной жизни у него отмечались признаки слабости, недостаточность эрекции; половые акты с женой совершал 1—2 раза в месяц. Пытался объяснить свои первые сексуальные действия с детьми тем, что многие из учеников отличались половой распущенностью, вступали в половые связи с одноклассниками и воспитателями, это оскорбляло его, мучился от мысли, что распущенные дети могут то, чего не может он — взрослый, образованный человек. После каждого преступного эпизода ощущал резкое улучшение настроения, чувство физической и психической разрядки. В течение 1—2 недель после этого чувствовал себя бодрым, жизнерадостным, однако после незначительных контактов, неприятностей на работе и иногда при перемене погоды вновь ухудшалось самочувствие, нарастала тревога, раздражительность, вновь ощущал себя униженным и ненужным человеком. Когда видел на улице девушек в коротких платьях, чувствовал сексуальное возбуждение, хотелось дотронуться до них, ущипнуть, «выместить на ком-то обиду». Пытался подавить возбуждение с помощью физической работы — постоянно что-то переделывал по дому, ремонтировал, рыл погреб. Иногда пытался вспомнить предыдущие эпизоды, но в этих случаях ощущал лишь усиление раздражительности.

Находясь в командировках, вне дома, чувствовал себя одиноким, потерянным, усиливалась тревога. При виде бродяг или женщин в коротких юбках ощущал половое возбуждение, которое сопровождалось усилением тревоги. Эти состояния были особенно частыми после конфликтов на работе. Мог отвлечься на несколько часов, особенно если была неотложная работа, однако в течение суток ощущал возобновление тревоги, чувство внутреннего дискомфорта, неусидчивость. Пытался преодолеть возникшее половое возбуждение тем, что писал множество жалоб, так как именно эта деятельность иногда помогала ему отвлечься от своих переживаний. Познакомившись с жертвой, под различными предлогами уводил ее в уединенное место, предпочитал лесные массивы. Подходя к лесу, ощущал некоторое уменьшение тревоги, появлялись мысли о том, что он партизан и ведет пленного. Желания убить жертву в эти моменты не было, хотелось связать и раздеть ее, посмотреть на обнаженное тело, ущипнуть. Отмечал, что не всегда помнил, что с ним происходило, так как, находясь в уединенном месте, чувствовал сильное напряжение, всего трясло, пересыхало во рту, наваливался на свою жертву «как медведь». Увидев кровь, приходил в бешенство, «не помнил себя». С годами, когда у него накапливалась тревога, порой неосознанно стремился в те места, где мог найти будущую жертву. Рассказывал, что были моменты, когда он шел на работу и оказывался на находившейся поблизости железнодорожной станции.

При экспертном изучении с горечью говорил, что не знает, как дошел до этого, «были слишком высокие стремления, полеты, и так низко упал». Понимает наказуемость содеянного, однако отмечает, что о себе не беспокоится, так как уже неоднократно решался на самоубийство, представлял себе собственную смерть, и теперь она ему не страшна. Эмоциональные реакции его оказались однообразны, маловыразительны. Мышление ригидное, вязкое, обстоятельное. Отдельные суждения отличаются непоследовательностью. Отмечалось интеллектуальное снижение. При экспериментально-психологическом обследовании обнаружилась личностная дисгармоничность с сочетанием ориентировки на актуальное поведение, одобрение со стороны окружающих, склонностью строить свое поведение исходя из внутренних критериев, выраженной субъективности, своеобразия восприятия действительности. Проявлял склонность к формированию аффективно заряженных идей и некорригируемых концепций, что в значительной мере затрудняет межличностную коммуникацию. Эгоцентричен, уровень притязаний и самооценка высокие, однако при этом отмечалось плохое самопонимание, недифференцированность реального и идеального «Я», контроль над аффективной сферой снижен. Мышление характеризуется категориальным уровнем обобщения, доступностью оперирования абстрактными понятиями, условным смыслом.