Секта. Роман на запретную тему

– Каким образом?

– В ваших новых документах изменена только фамилия. Так будет легче вжиться в легенду. Вы гражданин Америки, из семьи эмигрантов. Родились в Штатах. В Италии как турист. Путешествуете. Сейчас направляетесь в Индию. Для этого сядете на корабль, который отходит, – он взглянул на часы, – через два часа. Вот ваш билет до Бомбея. Там вас встретят. Выйдете отсюда и пойдете вниз, к порту, прямо, никуда не сворачивая. Я пойду за вами, прослежу, чтобы не случилось ничего экстраординарного. Не оборачивайтесь. Подниметесь на корабль, сразу пройдете в свою каюту, закроетесь и будете ждать отплытия. Затем ведите себя естественно, но избегайте завязывать знакомства. Вы готовы? Времени почти не осталось, корабль ждать не станет.

…Как же все это ужасно, неправильно, несправедливо! Папа, его папа – самый близкий на свете, самый родной человек убит неизвестно кем. Убит зверски, выстрелом в затылок! За что и, главное, кем?! Ничего, когда-нибудь он найдет ответы на все вопросы. Когда-нибудь…

А сейчас за бортом была соленая вода до горизонта, и цвет ее менялся так часто, что уже от одного этого можно было сойти с ума. Тяжело, когда тебя постоянно гложет одна и та же мысль: примириться с непостоянством окружающего мира – непереносимый диссонанс. Он отвернулся к стене и долго лежал, бессмысленно глядя в одну точку. Нельзя быстро свыкнуться с ощущением, что оказался в тупике. С тем, что вот так, в один момент, потерял все и вернуться назад невозможно. С тем, что ты изгой из собственной страны на веки вечные, уж во всяком случае, как Игорь Лемешев появиться на Родине теперь точно невозможно. Отца мог убить кто угодно: жизнь разведчика многих интересует. Сейчас, спустя несколько дней плавания, когда его корабль, проплыв через территорию Египта, оказался в Персидском заливе и почти половина пути была пройдена, а к Игорю стала постепенно возвращаться способность мыслить логически, он понимал, что на убийство могла пойти и Пэм, заинтересованная в его, Игоря, «приручении». Тогда, если допустить такую возможность (а она вполне допустима, слишком много совпадений), то нужно срочно связаться с Сеченовым. Сообщить о своем местонахождении, и тот поможет, даст совет, связь. Чего он стоит без связи? Кому нужны тайны, которые будет пытаться сохранить память? Тайна, известная одному, таковой не является, ибо во владении тайной должен быть практический смысл.

Игорь вышел из каюты и направился в один из корабельных ресторанчиков. Перед входом там стояла стойка со свежими газетами, а в вестибюле на стене висел телефон. Можно позвонить куда угодно, и уж конечно, в Москву. Номер Сеченова Игорь помнил наизусть, и, конечно, он позвонил бы ему, если бы по пути не скользнул взглядом по стойке с газетами. Ее только что закончил заполнять свежими газетами дежурный матрос. Крупными буквами набранная передовица английской «Гардиан» выглядела словно приговор: «Сын русского дипломата найден мертвым в автомобиле убитого им отца». Игорь выдернул газету из стойки, пробежал текст глазами: «…под воздействием наркотиков…», «…чудом спасшаяся гражданка США Пэм Клеменс рассказала, что…», «…на пистолете обнаружены отпечатки пальцев, идентичные отпечаткам на трупе…», «…официальный представитель МИД России заявил о полной непричастности…». Его фото есть, правда, очень нечеткое, но опознать можно. Рядом на фото остов обгоревшего автомобиля. Он посмотрел на дату выхода газеты: сегодняшний номер, получен во время захода в порт Джабаль-аз-Зейт. Пэм знает, что он жив. Она спасла его и укрыла. Сеченов считает его мертвым, и неизвестно, как он отреагирует, если Игорь позвонит с того света. Отца мог убить кто угодно. Стоп!

«Папа говорил, что девяносто восемь процентов правды о том монахе находится у него. Что он имел в виду? Информацию, которую он хранил в голове, или нечто иное? То, что может быть в виде конкретного доказательства, факта, который можно подержать в руках, рассмотреть, пролистать? Стоп!»

Игоря прошиб холодный пот, он прислонился к стойке с газетами и чуть не опрокинул ее. Мимо проходила группа культурных японцев: взрослые люди, а ходят так, словно они в детском саду – парами, держась за руки. Национальные традиции всегда выглядят забавно. Японцы организованно смотрели на Игоря, и каждый, пройдя мимо него, улыбнулся, продемонстрировав отличные белые зубы. Здоровый, несмешанный генофонд, да и природа в свое время помогла: монголы несколько раз пытались доплыть до острова Дракона, и тогда, если бы доплыли, возможно, все в мире сложилось бы иначе, но всякий раз, когда их лодки подходили к берегу, дул камикадзе – ветер последней надежды. Монголы тонули, а с ними утонула сама идея порабощения острова.

Японцы прошли, вестибюль опустел, а Игорь понял, что имел в виду отец, когда говорил ему о записках того монаха. Конечно же, он намекал на тетради. Те самые, составленные Авелем и переданные им Лемешеву-предку на вечное хранение. Монах написал завещание для будущей России, и кто-то относится к его содержанию предельно серьезно. Настолько, что не остановится ради того, чтобы заполучить его, ни перед чем. Будет шагать по трупам. Зная будущее, можно достичь многого, прежде всего изменить собственное будущее. А раз так, то ему, Игорю, действительно лучше исчезнуть по собственной воле до того, как ему в затылок упрется ствол. Сгорел в машине? Прекрасно! Он нужен Пэм, она сделала все, чтобы отрезать ему путь назад, но сделала это скорее во благо. Поэтому к черту мысли о возвращении в страну, где его не ждет ничего, кроме в лучшем случае тюремного замка, да и то лишь до тех пор, пока кто-то не решит перерезать тонкий волосок, на котором в случае заключения в тюрьму будет висеть его жизнь.

Игорь внимательно просмотрел все газеты в стойке, но лишь в одной был упомянут он, сгоревший в Тренто отцеубийца с русской фамилией. Недолго думая, Игорь вытащил всю пачку «Гардиан» из стойки и вышел на палубу. Огляделся по сторонам и выбросил десять номеров за борт. Газетные листы, словно белые воздушные змеи, некоторое время кружили над волнами, но очень быстро опустились на воду и пропали, а с ними исчезло и прошлое Игоря Лемешева.

Дагон. Индийский факир. Бомбей. Июль 1992 года

После трехнедельного плавания корабль вошел в порт Бомбея. За время круиза Игорь изменился, если и не до полной неузнаваемости, то, уж во всяком случае, кардинально. Кожа приобрела оттенок какао: морской загар ложится быстро и прилипает, словно приклеенный эпоксидной смолой, не отодрать. Он отпустил бороду, и сошедший на причал американец русского происхождения Кутепов был похож не на московского студента, весельчака и повесу, а на интеллигентного американского клерка или преуспевающего врача-стоматолога. Во всяком случае, при проходе пограничного контроля никаких вопросов к нему со стороны носящих дурацкие тюрбаны пограничников не возникло. В Индии со времен английской колонизации белый всегда прав, тем более если этот белый – американец.

Оказалось, что Игоря никто не встречал. Толпа сошедших с корабля на твердь земную быстро рассосалась, а он все продолжал стоять, ожидая, что кто-то подойдет, удостоверится в том, что он именно «мистер Кутепофф», отвезет в гостиницу или куда-нибудь, где есть кровать, душ и бутылка виски. Сперва глоток виски и спать, а потом он будет готов к чему угодно…

Прошло полчаса, Игоря несколько раз донимали таксисты, готовые за скромную сумму в местных рупиях отвезти его куда угодно, но в конце концов и они отстали. Никто не обращал на него внимания, и вокруг постепенно образовалось сильно разреженное людское пространство. Лишь старик отталкивающего вида, чрезвычайно худой и одетый в почти что настоящие лохмотья, сидел неподалеку возле колонны, поддерживающей крышу здания порта, прямо на полу и в упор глядел на Игоря. Во всяком случае, назвать одеждой те грязные лоскуты, каким-то причудливым образом державшиеся на его обтянутом кожей скелете, язык не поворачивался. В его одежде было больше дыр, нежели материи, и сквозь эти дыры просвечивало грязное, почти черное тело. Старик был до изумления непропорционален и чем-то похож на старого ленивца: маленькая головка, почти полностью закрытая клокастой шевелюрой, чрезмерно длинные руки, пальцы делали их еще длиннее благодаря отросшим ногтям. Эти ногти, больше напоминающие когти зверя, достигали нескольких сантиметров в длину. Сходство старика с ленивцем завершали его ноги, имевшие почти полное сходство со звериными лапами. Чудной старикан весь был каким-то причудливым сочетанием уродливого и таинственного: его глаза блестели, словно две огромные черные маслины, а рот был как у Гуимплена, доходя почти до ушей и разрезая лицо пополам. Казалось, что стоит старику зевнуть, как верхняя половина его головы полностью откинется назад, точно яйцо Фаберже, и тогда ему придется возвращать ее назад, придерживая полусферу черепа руками. Игорь от нечего делать принялся рассматривать это похожее на человека существо и вдруг заметил, что старик также смотрит на него, и не просто смотрит, а подает Игорю знаки, жестом подзывая его к себе.

Игорь повертел головой по сторонам и убедился, что этот жест старика мог быть адресован только ему; на всякий случай соорудил на лице вопросительную гримасу и ткнул себя в грудь, мол: «Это ты мне? Ты просишь меня подойти?» Старик закивал и улыбнулся во весь свой гигантский рот. Вопреки ожиданиям иллюзия раздвоенной головы пропала, уступив место удивлению Игоря: зубы этого грязного существа отличались исключительной белизной и были ровными, словно над ними долгое время работал искусный дантист. Игорь подошел к старику и остановился в полуметре от него. Эта была та черта брезгливости, за которую он не мог позволить себе переступить. Старик принялся что-то говорить, но различить его слова даже с такого небольшого расстояния было пустой затеей, пришлось подойти вплотную. Старик приложил левую руку к груди в области сердца, а правую опустил, сжав все пальцы, кроме указательного, в кулак. Игорь сообразил, что это может быть каким-то особым приветственным жестом, и поспешил ответить тем же, мудро решив, что туземные обычаи нужно уважать. Меж тем старик, увидев жест Игоря, быстро-быстро закивал и с неожиданной ловкостью даже не вскочил, а подлетел вертикально кверху и приземлился на ноги. Игоря настолько поразило это очевидное проявление чудесных способностей, что он от удивления открыл рот. Старик на ужасном английском языке спросил:

– Ты от нее?

– От кого? – не понял Игорь.

– Италия? Американка? Клеменс?

– Да. От нее.

– Пойдем.

Старик очень быстро посеменил вперед. Он шел так быстро, что Игорь с трудом поспевал за ним, еле-еле удерживаясь от перехода с быстрого шага на бег. Они прошли так около километра, пока наконец не оказались возле старого пыльного грузовичка-пикапа времен, наверное, еще английской колонизации. Старик прыгнул в кузов, заполз под какую-то мешковину, свернулся в канатную бухту, а Игорь сел в кабину. Шофер был самым обыкновенным индусом, очень типичным и к тому же чрезвычайно молчаливым. Игорь пытался задавать ему вопросы и на английском, и на урду, но то ли шофер не говорил ни на одном из этих языков, то ли вообще был немым, но ни одного звука от него Игорь так и не услышал. Они проехали окраиной через бесконечные трущобы, где люди, чей облик очень напоминал внешность летающего старика, слонялись между своими домишками, сооруженными из подручных материалов – высшая степень убожества. Затем город закончился, очень резко, и шоссе пошло сквозь джунгли. Игорь старался запоминать дорогу, но вскоре бросил это занятие, после того как пикап свернул с шоссе на проселок, затем с этого проселка на другой, и так далее, до бесконечности. Их путь продлился больше трех часов, пока наконец дорога не превратилась в едва различимую тропу, проложенную прямо в джунглях, впрочем, довольно ровную. Эта тропа привела на открытое место площадью примерно в четверть гектара. Земля здесь была абсолютно голой, без малейших признаков растительности, и какой-то бурой. Посредине стояла одна-единственная ветхая хижина, крытая не то соломой, не то еще чем-то, сильно ее напоминавшим.

Пикап остановился у края бурой земли, и тут шофер впервые оказал своему пассажиру хоть какой-то знак внимания: он жестом указал Игорю на дверь. Тот послушно кивнул – как скажешь, хозяин, – и вышел из грузовичка. Шофер немедленно развернулся, довольно лихо, надо сказать, и уехал восвояси, а наш путешественник поневоле остался один. Старика, которого он прозвал про себя «факиром», нигде видно не было. Некоторое время Игорь постоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, затем, решив, что раз уж его завезли в такую тмутаракань, то это должно быть как-то связано с хижиной, направился в ее сторону.