Секториум

— Что это? — спросил меня самый главный начальник.

— Похоже, мельничные жернова.

— Откуда?

— Не знаю. Когда я купила дом, оно уже здесь лежало. Будете изымать?

— Крупный для мельницы, — заподозрил он.

— Прикажете подогнать кран? Я не буду против, если вы увезете его отсюда. Он мешает мне вырыть нормальный погреб.

Начальник постучал по камню ботинком. Интуиция подсказывала ему: здесь что-то не так. Он осветил объект, пощупал, поцарапал ногтем, а потом попросил салфетку и чистыми руками изъял компьютер с Мишиной порнографией, где преобладали голые женские попы в милицейских фуражках.

— Вы лично знакомы с гражданином Басировым, — упрекнули меня на прощанье. — И поддерживаете с ним контакт.

— Да, я не отказываю в помощи людям, которые обращаются ко мне, — согласилась я. — Если вы когда-нибудь обратитесь, не откажу и вам. Но, не думаю, что гражданин Басиров станет скрываться там, где его ищут так часто и с таким усердием.

— Он мошенник, преступник. И вы занимаетесь укрывательством…

— Ищите лучше, — предложила я. — Ищите чаще. Оставьте здесь засаду.

На меня махнули рукой, армада отчалила. Соседи удивились, увидев меня на свободе. Ксюша, совершенно подавленная зрелищем, укатила на такси, а я спустилась в модуль, где в сумерках сада на краю бассейна меня дожидался грустный отец Сириус.

— Пришел посмотреть мне в глаза? — спросила я.

— Хотел подстричься, — сказал он и протянул мне ножницы, длинные и острые, как два кинжала. — Не хотел отправляться в космос волосатым.

На голове Сириуса всегда был сантиметровый «еж», который он сам подстригал, как английскую лужайку. В Секториуме не было человека, способного прилично постричь. От моих ножниц шарахались все кроме Имо, которому терять было нечего.

— Ты решил убедиться, что я не ударю тебя сзади острым предметом? Убедиться раньше, чем мы окажемся в одной капсуле?

— Жизнь меня убедила, — признался Сир, — что предают всегда самые близкие. Те, к кому не боишься повернуться спиной.

— Неужели ты считал меня близким человеком?

— Не считал, но ближе у меня никого нет.

— Тогда почему ты не доверяешь мне?

— Иисус доверял Иуде… — грустно произнес Сириус.

— Я хочу, чтобы ты остался на Земле. Если тюремная решетка единственное, что может тебя удержать…

— Не может.

— Сир, у твоих поклонников хватит денег заплатить долги и нанять адвоката. Ничего не случится, если мы обкатаем корабль без тебя.

— Случится, — возразил Сириус. — Уже случилось. Земля мне стала могилой. Если я не найду фронов, моя жизнь кончена. Я исчерпал ее, я хочу свободы и должен ее получить.

— Свободу, которую тебе наобещал мой ребенок?

— Имо не ребенок. Он потомок одной из величайших цивилизаций, перед которой я преклоняюсь и которой готов себя посвятить. Их потомки знают больше нас и не дают пустых обещаний.

— Кто вместо тебя останется спасать человечество?

— Мои тюремные проповеди никого не спасут.

— А скитания по космосу за призраками? Космос — та же тюрьма, только камера комфортнее. Там ровно столько же свободы, сколько на нарах. Какая тебе разница, смотреть в пустоту сквозь решетку или обзорный экран?

— Сквозь решетку я все уже видел, — заметил Сириус. — Я видел, что зло всегда мудрее добра, потому что в нем больше здравого смысла. Я хотел понять смысл твоего поступка и понял, что твое понимание жизни перевернуто, как сама жизнь. Мне редко удавалось тебя понять.

— Мне тебя еще реже.

— Понимание — продукт самообмана, — продолжил Сириус. — В нашем перевернутом мире все не так: благие намерения ведут в ад, дурные — к покаянию и прощению. Не тот рай я хочу для людей. Я не святой и не чародей, незачем притворяться. Я точно знаю, что человека можно спасти лишь после жизни, но ее нужно прожить, как бы ни было больно. Прожить, а не перетерпеть. Как ты представляешь себя в раю?

— Никак не представляю, — призналась я. — Представляю себя на кладбище. В крайнем случае, в крематории. Только почему-то хочется умереть на Земле.

— В преисподней, где твари друг другу подобные грызутся за место в стае, потому что нет больше стимула для смирения и послушания. Потому что рай — это тупик. Существо, загнанное в тупик, не будет жить достойно. Я хочу перевернуть этот мир, привести его в первозданный порядок. Не мешай мне сделать это, и ты не пожалеешь.

Прощаться с нами пришла только Ксюша. Шеф дал указания и удалился, чтобы не видеть наших озадаченных лиц: двенадцать суток пути в одной капсуле было многовато, даже для Андромеды, но погода в Галактике портилась, словно чуяла неладное, магнитные бури пересекли Магистраль. Сиги не дали согласия на заход корабля в зону навигации, а дикими портами Андромеды с детства пугали подрастающее поколение блазиан. Напускали тумана, чтобы галактика с полным правом могла называться туманностью.

Ксения вошла в лабораторию, сделала вид, что не заметила Сириуса, стала нервно рыться в ящике стола. Так нелепо и демонстративно, что у меня не осталось сомнений: весь спектакль только ради него. Я удивилась, когда она предложила мне выйти в фойе пошептаться, но вспомнила, что мои попытки засадить Сира в тюрьму, еще не получили суровой оценки.

Ксюша не решалась начать разговор. Она вела себя также, как Миша, перед тем как сделать даме неприличное предложение…

— Можно мне узнать кое-что интимное? — спросила она, не зная, куда глаза спрятать.

— У меня?

— Почему вы не вышли замуж за Борисыча?

— Замуж? — не поверила я. Передо мной пронеслась вся жизнь в самых непристойных картинах. — Замуж за Борисыча?

— Он ведь предлагал. Я точно знаю, что предлагал.

— Честно сказать?

— Конечно.

— Никому не расскажешь?

— Могила! — поклялась Ксюша.

— Не успела. Он встретил твою маму накануне того, как я решилась на этот шаг.

Моя собеседница растерялась. Такой душевной простоты она не чаяла от меня дождаться. Я не давала повода для таких чаяний.

— Вы шутите?

— Ты обещала ему не говорить. Я до сих пор счастлива, что вовремя об этом узнала. Представляешь, в каком положении оказался бы Борисыч?

— Вы серьезно?

— Как на исповеди.

— Представляете, что вы чуть не натворили? Я же могла не родиться!

— Я бы на твоем месте так не драматизировала. Просто, ты была бы моей дочкой.

— Ну, да… — согласилась Ксюха. — Теоретически не исключено.

— Даже практически не исключено, — подтвердила я, чтобы ее успокоить.