Selbstopferm?nner: под крылом божественного ветра

— Давай, надо поесть. На сытый желудок любые проблемы кажутся мелкими. И не расстраивайся по пустякам. Как говорит Ричард Бах: «Не существует такой проблемы, в которой не было бы бесценного дара для тебя. Ты создаешь себе проблемы, потому что эти дары тебе крайне необходимы». — Лера поставила перед ней чай с мятой и тарелку с бутербродами, смахнув рукой тесты. — Что это за бумажки? — Взяла одну. Несколько секунд вглядывалась, потом ошарашено спросила: — Это то, о чем я думаю? — Взяла еще одну. И последнюю. — Черт… Так это же здорово!

— Какой «здорово»?! — взорвалась она. — Мы сейчас еле концы с концами сводим, а будет еще один ребенок, мы с тобой на панель пойдем?!

— Бог дал овец. Бог даст и траву.

— Вот травой мы с тобой и будем питаться!

— А отец? Почему бы тебе не попросить у него помощи? В конце концов, он тоже принимал участие в процессе.

Она болезненно сморщилась, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

— Его нет, — срывающимся голосом. Слезы потекли по щекам.

Лера охнула, прикрыв рот ладонью.

— Погиб? Авария? Боже… Это его фотография у тебя на рабочем столе, да? Такой красивый и такой молодой… Машенька… Как же так?

Она кивнула, опустив глаза. Да, Том умер. В ту ночь, когда поступил с ней так жестоко.

— Близнецы тоже его?

— Да.

— Маша, ты дура! — пискляво вскричала всегда тихая и культурная до тошноты Лера. — Вот такая дура, что я даже говорить с тобой не могу! — Глаза девушки заблестели. Она хлюпнула носом и обиженно выпятила губки. — Он подарил тебе на прощание своего ребенка! А ты его решила убить? Ты совсем больная?

Блядь, да ей один на прощание детей подарил, другой вот расщедрился! Больная! Однозначно больная!

Лера всхлипнула и рывком обняла ее.

— Не смей! Слышишь? Не смей убивать его ребенка! — рыдала в ухо. — Я пойду работать, и мы вместе справимся. Сократим расходы. Придумаем что-нибудь, слышишь? Только не смей! Ты не имеешь права! Ради него! Ради памяти о нем!

— Если я оставлю этого ребенка, меня выгонят с работы, — она и сама уже ревела. — Мне нечем будет платить за квартиру. Мы все останемся на улице.

— А мы на них в суд подадим! Пусть попробуют! Покажешь мне еще ваши фотографии? У тебя же есть, да?

Она его ненавидела так сильно, как, наверное, еще никого не ненавидела. Он бесил ее. Бесил каждым движением, смехом, голосом, жестами. Бесил тем, что постоянно к ней таскался. Бесил, что нянчился с ее детьми. Бесил от того, что вечно что-то трещал, чуть ли не насильно заставлял ее есть, кормя с ложечки, с шутками, с издевками. Бесил тем, что приносил ей продукты, что проводил у нее каждую свободную минуту, все время звонил и… говорил. О, Боже, как же много он говорил! Это был словесный поток, непрекращающийся ни на секунду. Он бесил ее своими идиотскими мыслями и предложениями. Бесил телом. Бесил запахом. Бесил лицом. Он бесил ее весь, начиная от кончиков его поганых косичек и заканчивая носками. Он приходил — она улыбалась. Он уходил — она рыдала и еще больше его ненавидела. Она много раз тренировалась перед зеркалом, как скажет ему, чтобы больше не приходил, объяснит, что он делает ей своим лицом невыносимо больно, что не его она хочет видеть каждый вечер, не его ждет, не к нему бежит к двери, не для него готовит. Она даже несколько раз закатывала сама себе истерики, прогоняла его прочь, запрещала приближаться к своему дому. Потом успокаивалась. Если она его прогонит, то есть ей будет нечего и жить не на что. Конечно, можно срубить сук, на котором она сейчас худо-бедно сидит, но что дальше? Устроиться на работу никак не получалось, скудные сбережения, которые у нее были, мизерные гонорары, случайные подработки — все это позволяло ее детям не протянуть от голода ноги, детям, но не ей. С появлением его в ее жизни, она хотя бы чуть-чуть почувствовала себя защищенной. Еще бы он не был так похож на своего брата, которого она с одной стороны безумно любила, а с другой не менее безумно ненавидела. Многие бессонные ночи она размышляла о том, как донести до незваного гостя свои нехитрые мысли, строила планы, как воспользоваться ситуацией и намекнуть нерадивому отцу, что они в нем нуждаются. И однажды она даже попросила его поговорить с любимым. Попросила очень робко. Походя. Между прочим. То ли он не понял и не поговорил, то ли любимому было все равно. Она больше не просила. Она смотрела, как он возится с ее детьми, и представляла себе совершенно другого мужчину.

— Дай мне Тома, — кое-как выдавила она на одном дыхании. Ее мелко трясло. Какой-то малюсенький кусочек мозга еще умудрялся контролировать слова и действия. Она знала, кто в этом виноват. Они сказали. Если бы у нее было оружие, она бы поехала и застрелила ее. Она бы стреляла, стреляла, стреляла, а потом перезарядила и снова стреляла, превращая тело в кровавое месиво. Он был единственным, кому она не задумываясь позвонила.

— Герр Каулитц просил не беспокоить, — вышколено отозвалась секретарша.

— Скажи, это Мария.

— Герр Каулитц просил не беспокоить.

Нервы сдали. Она заорала на нее. Обматерила и послала миллион проклятий, пообещав выкинуть с работы через секунду, если она сию минуту не переключит на Тома.

— Том…— дыхание сбивалось. — Они забрали детей.

— Кто? — Она почувствовала, как он побледнел.

— Югендамт.

А потом был страшный сон, но он был рядом, и она знала, что все будет хорошо. Она до такой степени верила в него, что он физически не мог облажаться, не имел права. Она смотрела, как он суетится, кому-то звонит, с кем-то общается, и ненавидела его. Нет, больше не было злости, она чувствовала полную беспомощность, слабость, и ненавидела его за эти ощущения. А еще она смотрела на него и представляла на его месте другого мужчину. Ей казалось, что вот-вот дверь откроется, приедет ее принц на белом коне, достанет золотую шашку и все враги падут к его ногам. Она отчетливо видела, как любимый спешил к ней на помощь, как беспокоится, как полон решимости спасти свою семью. Вот-вот… Еще чуть-чуть… Вот дверь откроется… Вот он войдет… Он ее любит. Он придет, обязательно придет. И спасет их всех.

— Жена… — постоянно повторял он, обнимал, целовал. Ей было противно. Сейчас придет любимый… Вот-вот… Еще чуть-чуть… Еще минуточку…

Он не пришел. Она жалась к другому мужчине, словно ища у него защиты и поддержки. Он даже не позвонил…

Если смотреть на него со стороны, встать подальше, с разворота или даже другого ракурса, и при этом не вдаваться в подробности имени, то возникает иллюзия другого мужчины. Если начать фантазировать на тему, каким бы отцом был любимый, то можно вообразить, что ты счастлива. Главное, не смотреть. Можно слушать — у них похожи голоса, но ни в коем случае нельзя смотреть. Она старательно придумывала себе мир, в котором была она, он и их чудесные дети. Они ходили вместе гулять: он катил коляску, а она шла рядом с гордо поднятой головой. Игра самой с собой. Это было как в детстве — почти настоящая жена накрывает на стол-лавку праздничный обед из толченых белых ягод на листьях лопуха, зовет своего почти настоящего мужа из соседнего подъезда и почти настоящих детей. А потом они все вместе важно гуляют по двору под ручку, он уезжает на свою работу, а она снова идет собирать белые ягоды им на ужин… Она так любила эту иллюзию счастья.

— Маша, Том такой чудесный мужчина, он так тебя боготворит, обожает ваших детей, почему вы живете раздельно?

— У него другая женщина.

— Он любит тебя. Уверена, что, если ты его позовешь или даже намекнешь, что не против ваших отношений, он тут же решит все вопросы с этой другой и останется с вами.

— Вы ошибаетесь, Ирина Васильевна. Это Симона просила, чтобы он присматривал за нами. Она боится, что я уеду и заберу детей в Россию. Да и не буду я его об этом просить. Не хочу разрушать чужое счастье. Сьюзен любит Тома. Кто я такая, чтобы разбивать их семью?

— Но ведь это твой муж! Пусть бывший, но он от этого не перестает быть отцом твоих детей!

Она удивленно глянула на женщину.

— Это он вам сказал?

— Да что я не вижу? Все мужчины изменяют. Он совершил ошибку и очень переживает, изо всех сил старается загладить свою вину перед вами. Ты тоже очень страдаешь из-за этого. Зачем же вам жить раздельно? Зачем ты даришь человека, который тебя обожает, другой? Надо бороться за свою семью! В конце концов, у вас общие дети! Да и Симона была приятно удивлена, что Том так опекает вас.