Семь дней до Апокалипсиса
Шрифт:
— Гражданочка, тут недавно украли жезл гражданина Вельзевула, который занимает пост Князя Тьмы. Что можете пояснить по данному вопросу?
Бред! Но тут Лёху осенило. Это же поздний СССР, юг, цеховики… Ему нужен ресторан. Там есть официанты, а те знают абсолютно всё. И все до одного стучат, как дятлы, отрабатывая мелкие прегрешения. Эх, ему бы корку… Он бы развернулся. Ай! Левая рука налилась теплом, и в нее удобно легла книжица красного цвета с гербом СССР.
— Твою ж дивизию! Вот как ты работаешь, адская ксива!
Он развернул удостоверение и удивленно прочитал:
—
Лучший ресторан города назывался «Маяк» и располагался на улице Ленина. Швейцар на входе стоял с таким высокомерным видом, что отдыхающие мгновенно впадали в ничтожество, переосмысливали всю свою прошлую жизнь и шли искать ближайшую столовку. Они явно были лишними на этом празднике жизни.
— Куда прёшь? — сурово заявил ему швейцар. — Мест нет!
На его лице было то самое выражение, с которым белые господа в дебрях Африки раздавали дикарям бусы. Смесь превосходства, жалости и скрытого торжества от принадлежности к высшей расе. Лёха отработанным движением махнул рукой перед, если так можно выразиться, лицом сотрудника советского общепита. В ладони была зажата корка, которая никому, кроме швейцара, видна не была. Молниеносная трансформация надменного хама в угодливого халдея произошла настолько быстро, что Лёхе хотелось протереть глаза. Когда это успели подменить швейцара? Но нет! Это был он, но стал как будто ниже ростом, и умильно моргал глазенками, в которых плескался затаенный ужас.
— Прошу, для вас зарезервирован директорский столик. Направо, пожалуйста, гражданин начальник! Вон там, у окошка! — с придыханием сказал он, не обращая ровно никакого внимания на возмущение в очереди страждущих. Плевать он на них всех хотел.
Лёха величественно прошел к столику, наблюдая, как швейцар что-то жарко шепчет в ухо официанту, поливая того фонтаном слюны. Тот метнулся к блатному столику кабанчиком, привычно игнорируя призывы со всех столиков, мимо которых он держал свой путь.
— Добрый вечер! — заявил официант, который судорожно напялил на себя непривычную маску любезности. — Прошу меню! Что будете пить?
— На ваш вкус, любезный, — милостиво ответил Лёха, который не имел ни малейшего желания погружаться в изучение местного ассортимента.
— Все сделаем в лучшем виде, — угодливо склонился официант. — Простите, а вы откуда будете? Мы своих так то всех знаем… Из краевого?..
— Бери выше, — небрежно бросил Лёха. — Главк.
Официанта чуть не хватил паралич, но он мужественно проблеял:
— Я лучше метрдотеля позову…
— Не стоит, я не по вашу душу, — заявил Лёха, и увидел, как возвращается к жизни его собеседник. — Ты давай, метнись пока, а потом не пропадай, нужен будешь. Хотя нет, зови…
— Слушаюсь, — угодливо переломился тот в пояснице и побежал на кухню, по-прежнему игнорируя плебеев, которые хватали его за пиджак в тщетной надежде сделать заказ.
Фантазия Лёхи дала сбой, и когда у его столика появился величественный, как британский лорд, метрдотель, он протянул ему фотографию Елены Троянской,
которая непонятным образом была сделана при жизни того, кто никогда не жил, да еще и в то время, когда не был придуман фотоаппарат.— Знаешь ее? — спросил Лёха. Ну, хоть что-то же он должен был сказать…
— Лилька? — удивился тот. — Вот потаскуха! Не знал, что она голая снимается.
— Что за Лилька? — продолжил Лёха. Что-то во всем этом было, но что именно, он пока не понимал.
— Да работает тут по вечерам. Ну, вы поняли…- замялся мэтр. — Вахтовики, отдыхающие…
— Что знаешь за неё? — взял Лёха быка за рога, ощутив привычный оперской азарт.
— Да почти ничего не знаю, — пожал тот плечами. — Она тут недавно ошивается. Но, не советую, гражданин начальник. От души не советую…
— Почему это? — в голове Лёхи бил набат, как у любого опера, который встал на горячий след. — Что с ней не так?
— Странная она, — опасливо сказал мэтр, понизив громкость до минимальных значений.
— В чем странность? — продолжал допрос Лёха. Горячо! Очень горячо!
— Мутная она девка, не поймем мы ее никак. С одной стороны, красивая, как кукла, а с другой — страшная до невозможности.
— Как это? — изумился майор.
— А вот прямо так, как я сейчас сказал, — пояснил метрдотель. — Смотришь ей в глаза, и поджилки трясутся. Она к мужикам подкатывает, только когда в них пол литра сидит. А если меньше, то они очень резко вспоминают, что их любимая жена в Саратове ждет, и трезвеют тут же.
— О как, — заинтересовался Лёха. — А что ж вы ее терпите тут? Она же вам так всю клиентуру распугает.
— Мы тут не решаем ничего. Она по звонку от самой Аэлиты Наумовны, — сказал метрдотель, пряча глаза. — И вот еще что, товарищ начальник. Вы поаккуратней с ней будьте. Слухи ходят, что клофелинщица она. Двух вахтовиков мертвыми нашли, с которыми она вместе уходила. Там не доказано ничего, врачи сказали, что остановка сердца, но тут не верит никто. Ну, не может одна девка двух здоровых бугаев до смерти заездить.
— Она во сколько обычно приходит? — спросил Лёха.
— После девяти появляется обычно, — обреченно ответил метрдотель. Его совесть была чиста. Он сделал все, что было в его силах, чтобы предотвратить грядущие неприятности.
— Постарайся, чтобы она ко мне подсела, — попросил его майор. — Скажи, что я особый гость заведения, и по деньгам не обижу.
— Рисковый вы, товарищ начальник, — скривился тот. — Нам тут проблемы с милицией не нужны. Может, вы с Аэлитой Наумовной поговорите сначала? Она же с нас шкуру снимет, если что… Да вы и сами, наверное, знаете.
— Поговорю обязательно, — весомо сказал Петров. Какое отношение имела к этой ситуации директор местного общепита, легендарная Железная Аэлита, одна из последних женщин, расстрелянных в СССР, еще предстояло понять. Вот только недавно по НТВ про нее передачу показывали. Настоящая акула была, а не женщина. Все рестораны и столовые Геленджика ей дань платили.
— Ей пока звонить не нужно, я с ней сам свяжусь. Но Лильку эту ко мне пришли, вот за этот столик. Ну, и сам понимаешь, столик не занимать…